Комментарии к спецвыпускам

* * *
скажи дружок, ты снова не в Москве
клочок дождя повис на рукаве
скажи дружок, какого там числа
она тебя от прошлого спасла?
скажи-скажи, тогда хватало сил
и ты ее о многом не просил
скажи-скажи - мне в 20.45
футбол и пиво и с утра вставать


* * *
на границе неба и воды
на границе радости и грусти
на границе ветра и звезды
ты свободен мир тебя отпустит
на границе взрыва и покоя
на границе наших душ и тел
ты ничей а что нибудь другое
ты не знал не ждал и не хотел


* * *
домов полузнакомый ряд
летит рассвет седая птица
в какие стены будешь рад
ты этим утром возвратиться
где в строгой акварели дней
последний лист летит и гаснет
где чем больнее тем верней
и чем наивней тем прекрасней


* * *
и ноша легка и дорога легка
а нет - все загладит спокойное море
и встретившись снова услышим мы вскоре
прощания вздох сквозь пары коньяка

и станем мы падать последним листком
и просто зависнем; а будем неправы
нас снизу поддержат и реки и травы
а сверху погладит ночным ветерком

и как не стремиться к падению вниз?
ведь мы так напуганы вечным покоем
мы сверху помашем вам легкой рукою
и ветер подхватит последний каприз

* * *
А. Першину
Махнуть, повернуться, и точку поставить. Не надо
Конвульсий, рефлексий, дрожанья над грудой развалин,
Ни тонкой серебряной нитки минорного лада
С привычными четками с детства знакомых названий.
Бежать унижений, обычных, как воздух, в законе
Страны, где при взгляде извне - только белые пятна,
Где память рождения так и не сделалась корнем,
И где еще живы потомки. Зачем - непонятно.
Где дни представляют собой длинный ряд этикеток,
Не более пестрых, чем форма военных штамповок,
Где в связанной с ними, где в вызванной ими тоске так
Непрочен формальный мотив, и отсутствут повод,
Где метры квадратные входят в конфликты с вещами,
Где мед бочковой всякий раз неожиданно горек,
Где держишь ответ лишь за данные вслух обещанья,
И утренний путь одинок из бесчисленных коек.
И, стоя один на площадке шестого десятка,
К случайно подъехавшй клети, на прутья стальные, -
Седым и усталым, - последним - пойти на посадку,
И палец загнуть. Но сперва разогнуть остальные.
И, стиснув свое, повидавшее разного, знамя,
Послать неглубокий свой тыл, приготовиться к бою.
Но эта земля, иль страна, или черт ее знает
Не держит границ только между собой и судьбою.
Сказавшись судьбой, разложила петлю на полсвета,
Березовый веник, химера, халупа, общага.
Последним стаканом, летящим капотом - дуэтом -
Тебя удержала от самого первого шага.

1990


* * *
Зима. По заведенному порядку
Сперва о ней. Так водится. Так вот -
О зимушке. Но - главное. Но - кратко.
Так, значит, о зиме: она пройдет.

Теперь о лете. К месту ли? Настали
Не те деньки, когда тепло - не звук.
Но Боже мой! Но хочется в детали!
Но тянет на околицу, за круг!

К примеру, ночь. Горячие отвалы
Из снов и грез. Распахнут небосвод.
Земля лежит, откинув покрывало,
И остужает пышущий живот.

А звезды над землю греют пальцы,
Сплетая их в ажурный окоем.
Там мир на части так и не распался.
Там мы вдвоем. Там мы с тобой вдвоем.


* * *
Октябрь. На склонах Чатырдага
Колдует войлочная осень.
На голове слепого мага
Густая облачная проседь.

Какие сны, какие виды
В мозгу у каменного бога?
В нем сердце древнее Тавриды
Забилось мерно и глубоко.

И осторожная природа
Слоится синими веками,
И души умерших народов
Выходят медленно из камня.

И лес, прозябнув после ночи
Трясет отсохшими листами.
Так осень, тема одиночств,
Листвою время заметает.


* * *
Сквозь кроны сосен небеса так сини,
И облако в иголках спит, и с ними,
И их назавтра сможет различить.
Слезятся солнцем михневские дали,
Мне их когда-то при рожденьи дали,
Чтоб я был счастлив на моей печи.
Но оказалось - этого так мало.
И не сказать, чтоб мучило и мяло -
Чужой земле нужней мой скорый прах.
Все остальное жалости не стоит,
И горький дым сей в памяти не стоек.
Я буду жить, не зная о долгах.
Но, успокоясь где-то за горами,
За правой датой на гранитной грани,
Я буду сорок дней сюда идти.
Я потеку все небом, небом, небом,
И здесь возьму стакан, накрытый хлебом,
И подниму за облако в пути.
И я скажу вам - Здравствуйте, родные! -
И через кроны улыбнусь сквозные,
И замолчу над бронзовым плечом.
И эти дали будут мне- наградой,
Когда уже ни капельки не надо,
Когда бокам иголки нипочем.


* * *
Заложница пространства, и раба
Рабов своих же. Родина рубах
Последних - На! А если разобраться -
Последнего прикрытия горба.
Любуйтесь, братцы!

Здесь что ни шаг - то вбок или назад,
Здесь плюс на плюс нам минусом грозят,
Здесь в споре побеждает антитеза.
Вот вырастили вместе поросят -
Да жалко резать.

Затем недодаем. Все никак
Не разозлимся. Ищем дурака.
Теперешние в этом преуспели.
Мозг, сжатый до размеров кулака,
Еще не в деле.

Но ша! Уж ежли он чего поймет,
То слово мать и штуку пулемет
Соединит, как было - и коси их!
Где так же страшен гад подземный ход,
Как здесь, в России?

Губерния, поди-ка, попиши!
Поди-ка, покруши-ка, подуши!
Поотдирай заплатку от заплатки!
И в том загадка русския души.
И нет разгадки.

1990


* * *
Опять зима. Нам снова в путь. Но где же
Лежат пути к немерзнущим колодцам?
Когда колеса по живому режут,
Чернеет след - дорог не остается.

Живем в каморке, смотрим из окошка -
Мир застеклен, морозен и налажен.
И сонный снегопад снопами скошен
Серебряным серпом небесной стражи.

Похожий на холодную улыбку,
Он над землей полуночною поднят.
Но есть над ним звезда - она улика
Сочувствия небес, слезы Господней.


И, может быть, права она одна лишь,
Вращенье свода лишнее потушит,
А та звезда останется над нами,
Зовущая. Звенящая. Пастушья.


* * *
Зимой замерзают слова,
Снежинками с неба слетая.
Тиха их дорога простая -
Под слоем других остывать.
Скрипеть под подошвой во сне,
Ломая ажурные кости.
И в тайной растаивать горсти -
И льдинками оземь звенеть.
И ждать безнадежно, когда
Ручьями лучистыми грянуть.
И паром дрожащим - над грязью -
Лететь в запредельную даль,
Чтоб снова дождями - домой,
К одной шестой участи света,
Где слишком короткое лето
Беременно долгой зимой.
Зима не уступит свое -
И ночью осенней неслышно
На низкие нищие крыши,
Желтушное наше жнивье,
На наши погосты-кресты,
На рек коченеющих жилки
Снежинки, снежинки, снежинки
Слетят с ледяной высоты

1989


* * *
Все кругом родное,
Все дано от Бога:
Крылья за спиною,
Дальняя дорога,
Блочный дом казенный,
Да сосед дозорный.
В жирном черноземе
Засыхают зерна.

Жил бы хорошо бы -
Да кругом Россия!
Что ни трон - то жопа,
Что ни врун - мессия,
Что ни день - все лучше,
Что ни год - все хуже.
Вс сидим да глушим,
Все живем - не тужим!
Все с иконой хаты -
Да кругом бурьяны.
Все земля богата -
Да хозяин пьяный.
Все березки справа -
Да Европа слева,
Все с сумою правда -
Да сума без хлеба.

Ой, полынный стебель,
Ой, волна ковылья!
Взял бы да взлетел бы,
Да мешают крылья!
Да уходят силы.
Да болят ушибы.
Кабы не Россия -
Так зачем бы жил бы?

1986


* * *
Нас весна не застала врасплох:
Мы росли, мы подснежники.
Это мы приманили тепло,
Растопили снега.
Вновь природа штурмует азы,
И на почке-подсвешнике
Вдруг взовьтся зеленый язык,
В холода, наугад!

Пруд стоит еще, слеп еще пруд,
Белы бельма бескровные,
И ресницы хранят поутру
Строгость зимней сурьмы,
И от первых дождей до седьмых
Утки о бок с воронами,
Чтоб расстаться опять до зимы,
До зимы, до зимы.

Ну а нам не сберечь головы,
В лето шествуя об руку,
По скелетам последней листвы,
Да по первой траве,
По сиреневой этой стране,
По вороньему окрику,
И березовый сок от ступней
Поднимается вверх.

Нас весна не застала врасплох:
Мы росли, мы подснежники.

Двенадцать мужиков сидит за столом
Немытых, небритых,
измученных, недобитых.
Молчат, не мигают,
Смачивают хлеб дешевым вином,
Слезы глотая,
По столу
Кулаком стучат,
Но лишь иногда, когда своего вспоминают,
Которого поминают,
Горе да кровь вином смывают...
В углу три бабы истошно сипят,
И одна, сквозь завывая,
Псалмы читает:
"По подушкам сны разбросаны,
Недосмотренные, теплые,
Копошатся безобразные
И прекрасные чуть вздрагивают.
Человек ушел за листьями
В наступившую бессонницу..."
Да только тем самым тоску нагоняет.
А мужики все жуют,
Молчат,
Вино глотают.
На пол то глядят, то плюют,
Баб словно не замечают.
Это он научил их любить,
Терпеть, жалеть.
Показал - сколько нужно платить
За удобное место
На высоте, на кресте,
За слова неуместные
О душе, красоте.
И по своей судьбе, или по простоте
Ушел за листьями,
Мужиков оставив со своими
Мыслями.
Недоношенными... Или неотесанными.
Ощеренными, злобными, кислыми...


* * *

Ценилась бы поболе серебра
Способность к расстановке пулеметов,
Возможно, что тогда б меня до рвоты
Не доводила эта мишура.

* * *
Я чистила рыбу камбалу.
На лист с каббалой бросала
алюминиевую чешую.
Голову котам отрубала,
думала, прожуют.
Люби меня нежно - Пресли
сливками мурлыкал.
Полюблю тебя, если
уберут улики
об ужасной моей расправе,
милая камбала.
Прости,
что на мозги тебе капала
горячим маслом, приправами.
Огоньку прибавь.
Без костей ведь, камбала,
и любовь не любовь.


МУЗА

Му-за!
Сам звук
ум за разум заводит.
Стою в припадке нервном
игрушкой на заводе.
Меня завела и бросила
муза, летящая мимо;
я звала и просила ее
музыкой, пантомимой...
Просила оставить ключик,
ведь это же так легко!
Себя заводить легче,
и хватит надалеко.

Проеду пластинкой, сумею
коснуться иголкой края.
Я тоже право имею
других заводить, играя.

За-ез-жен-ной
длин-ной ре-зи-ной
я мед-лен-но о-се-да-а-аю.
Ме-ня за-ве-ли ми-зи-и-ин-цем
и-ста-ла-я-вся-се-да-я.

Ушло все, что было!
Пойди и поправь его!
Но оно застыло!
Как старая фотография!


* * *
Брожу по комнате в третьем утра,
и небо такое...
Вязаный свитер ветрам
не дал покоя.
Озвучивая глухонемой стон,
он перенес меня за стойку бара -
ту, что за мостом,
похожим на капибару.
Царственный бегемот,
северный климат.
Комната на дверь и окно
делима.
Третье утра,
третье утраченное,
лед в стакане,
из Невы вывороченный.
Цепи капибары,
рукава дырявый крах,
и дома, в сумерках немые,
и немытые, забытые, больные
города не сущего,
несущего прах.

он был как сказали практически мертв
вот справка и даже приказ
он крылья до жалких лохмотьев истер
лицо потерял от гримас
он был. так сказали. два слова точны -
он был. не сказали же: есть
он дым сигарет напускал на ночник.
он был. но пока еще - здесь.
твой ангел. твой рыцарь. немного смешной
когда ты стелила кровать.
он был, потому что твой ангел был мной
а я опрокинулся в ад

ПОЭТИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА ВЕЩИ


Эта палка рифмуется с той головой,
в этом рту не хватает цезуры,
этот взгляд с хамоватым прищуром
вряд ли будет пропущен цензурой.

Глоссолалия кычет, хохочет совой.

По ковру из эпитетов входит в "Савой"
знаменитая тень, волоча за собой
бессловесное тело поэта,
позабывшего альфу и бету.

Дрожь пера, тетивы арбалета,
свист стрелы, уносящейся в Лету -
афоризм поражает амура.

Проплывает луна через звездный конвой
атрибутом романтики. Слышится вой.

Беспросветная литература…

* * *

При первых признаках гололеда
Сосредотачиваюсь на походке.
Мысли о вечном отложены да весны.
Размышляю о следующем шаге.


* * *

Вот и зима.
Двор посыпает снегом.
Ручки контраста и громкости
Завернуты до отказа.

В кадре окна
Трагики немого кино
Неуклюже торят тропинки.


* * *

Снег уже был,
Но его унесло ветром.

Только окрестные сопки,
Седые виски города,
Напоминают о времени года.


СЮЖЕТ

Если из жизни вычесть зимы,
Как несущественные эпизоды,
Тормозящие повествованье, -
Останутся несколько весен,
Одно или два лета
И бесконечная осень.

* * *
На перекресток -- три бензоколонки,
но денег нет поить засохший бак:
два пятака -- задорные глазенки --
заглядываются на майский мрак.

Автобус рвет потоком выходящих,
входящие участливо молчат,
поскрипывает ель в заморских чащах,
забытых вот уж триста лет назад.

Здесь год -- за шестьдесят, но сохранится --
сердцам душам -- неизменный дом,
и не стареет на окне синица,
родившаяся как-то журавлем,

чирикает уже чуть-чуть привычней,
под банку пепси-колы на троих.
Вот в этой кутерьме, почти обычной,
Проснется неуклюжий русский стих, --

из небных и шипящих слепит тесто,
где всякая неровность дорога,
и, чтоб смягчить подсохнувшее место,
намажет "по-ло-ви-ну-у-тю-га".


И, напоив протяжной русской гласной
(других пока еще не завели),
разбудит поглядеть на красный-красный
шар, восходящий из родной дали.


* * *
Дорога ждет, но в дальней стороне
того уж нет, кого знавал когда-то.
Как желтый лист, мечтая о весне,
все ждет тепла, осенним ветром смятый,

как летний день, палящим солнцепеком,
зеленый луг пытаясь уморить,
ударит вдруг дождем по водостокам,
даст травам пыль дорожную запить,

так верю я. И вот, без остановок,
автобус мчит в дорожной полосе,
и хмурятся концы усталых бровок,
сходясь у переносицы шоссе...


День и Вечер

Еще один, а дальше снова спячка,
до солнечного блика, до зари,
пока не тявкнет ржавая собачка,
живущая в некрашеной двери.

Натянешь шерстяные ногавицы,
крисаню сдвинешь далеко на лоб,
и выйдешь в полонину: вороницы
тревожатся и каркают -- с чего б?

Приходит вечер. Поветруль напевы
вечерять позовут, а из дали
лубочные пугают тени-левы,
Явившиеся из родной земли.