Посвящается адептам секты "Роди и откажись", а так же их потенциальным жертвам.
Оригинал статьи: http://pudgik.livejournal.com/1279809.html
И поговорим мы для начала о сакральной идее пролайфистов - "Роди и откажись, раз ребенок тебе не нужен".
Предположим, некая условная Маша, поговорив с психологом в женской консультации либо с упоротым пролайфистом, принимает решение отказаться от аборта и написать после родов согласие на усыновление ненужного ей ребенка.
Она благополучно рожает здорового либо нездорового малыша, пишет согласие на усыновление и на 3 день покидает роддом в уверенности, что сделала хорошее дело, может о ребенке забыть и жить дальше. Замечу, что Маша, планировавшая отказаться от ребенка, могла либо скрывать беременность от своего окружения, либо сообщить им, что ребенок умер во время родов.
Что происходит дальше?
Для начала опека оповещает ближайших родственников Маши, что мол, вот. У вас тут внучок народился, не хотите ли забрать?
Если нашу условную Машу зовут Марьям, скандалом и воплями "шлюха, в подоле принесла!" дело может не ограничиться.
Забрали ли родственники малыша, остался ли он в учреждении, ушел ли в приемную семью (за исключением усыновления) - значения не имеет, дальнейшие события будут совершенно одинаковыми, где бы он не находился.
Через полгода по месту жительства Маши приходит повестка в суд по делу о лишении ее родительских прав. С шансами Маша пожмет плечами и на суд не придет - а зачем, она же подписала отказ от ребенка, как в просторечии зовут согласие на усыновление. Да даже если бы пришла, ничего бы не изменилось.
И...
ТАДАМ!!!
Через месяц после суда
1. на работу Маше приходит исполнительный лист с взысканием алиментов в пользу несовершеннолетнего; (Семейный кодекс. ст. 71, п. 2)
2. за ребенком закрепляется кусок машиного жилья - и теперь продать квартиру или иное жилье Маша сможет только с согласия органов опеки, приемной семьи ребенка, если таковая имеется, и с выделением доли оному ребенку в новом жилье. Отдаленные последствия: после совершеннолетия ребенок может придти к ней жить. (Семейный кодекс, статья 71, п .4. Пока я не видела применение данной нормы к матерям, отказавшимся от детей, но 10 лет назад и алименты с них не взыскивали).
Таким образом, кто оказывается в курсе, что Маша "родила и бросила"?
- Родственники Маши, практически в полном составе, потому что "сохранение ребенка в кровной семье" на практике означает, что опека постарается связаться со всеми, кто теоретически может забрать ребенка.
- Работодатель и коллеги Маши
- Люди, владеющие недвижимостью совместно с Машей.
Как итог, Маша стигматизирована как "мать-кукушка" и "шлюха" перед своим окружением, ее имя фигурирует в решении суда по лишению родительских прав, она должна несет финансовые издержки в соответствии с этим решением (25% от дохода в случае, если ребенок один, 33% если двое, 50% если более). Лишение родительских прав на этого конкретного ребенка не повлияет на ее родительские права на других детей, однако в случае спора об опеке с супругом суд будет учитывать этот факт и не в пользу Маши.
Ознакомление родильницы, решившей отказаться от ребенка, с обстоятельствами, перечисленными выше, может служить способом давления на женщину с принуждением забрать новорожденного из роддома. Называться же это будет "профилактика отказа", а не "выкручивание рук".
И я не упоминаю о привычке приемных родителей, для которых оформление приемной семьи либо возмездной опеки является формой скрытого усыновления шастать по аккаунтам биоматерей и иных родственников их приемных детей с целью повозмущаться "как они так могли". Некоторые, особо одаренные, копируют фотографии биологической семьи в темы на профильных конференциях. Это неизбежно приводит к риску дальнейшей стигматизации как самой женщины, так и других ее детей, которых она приняла решение воспитывать сама.
То есть предлагаемый пролайфистами вариант "роди и оставь" на практике означает, что женщина получает весь спектр обязательств, связанных с рождением ребенка: финансовые обязательства, поражение в правах распоряжаться своим имуществом, лишается права на тайну личной жизни.
Теперь рассмотрим вариант, встречающийся столь же часто: беременность была желанная, однако либо на этапе скриннингов, либо сразу после родов у плода-новорожденного были обнаружены грубые ВПР, однозначно приводящие к инвалидности ребенка.
Ни для кого не секрет, что антиабортная пропаганда призывает к отказу от аборта по медпоказаниям, вплоть до убеждения женщин, что аборт при обнаружении у плода синдрома Дауна есть геноцид. Инфосфера полна рассказов об ужасах учреждений призрения для инвалидов, как детей, так и взрослых, шансы же на приемную семью для ребенка-инвалида призрачны. Ряд организаций, таких как Даунсайд Ап, спешат профилактировать отказ, рассказывая о возможностях реабилитации и обещая помощь*. В отличие от женщины, планировавшей отказ от ребенка на этапе беременности, женщина исходно оказывается под куда более сильным принуждением оставить ребенка в семье, нежели родив здорового новорожденного.
Родители детей-инвалидов с гневом описывают предложения отказаться от ребенка и оставить его в учреждении и даже требуют запрета на информирование родильниц о самой такой возможности. Практика предлагать отказаться от ребенка с ВПР прямо в роддоме широко распространена начиная с 70х годов прошлого века. Однако ознакомление женщины с возможностью оставить ребенка-инвалида на попечение государства имеет целью профилактику инфантицида, а вовсе не издевательство над чувствами матери. Почему это делают в роддоме? До формирования привязанности к ребенку женщина в среднем легче перенесет потерю ребенка. Даже у самой вовлеченной беременной на момент родов есть образ ребенка, а не сам ребенок. Так что при отказе это будет отказ от образа, а не от конкретного ребенка с его личными особенностями и привычками.
Что происходит дальше?
В случае, если женщина приняла решение отказаться от ребенка, она точно так же попадает на алименты, информирование родственников и работодателя о своем поступке. Она оказывается в чем-то в еще более жестких условиях, чем Маша из первого примера: алименты ребенку-инвалиду выплачиваются и после его совершеннолетия. Так же у Маши есть хотя бы теоретическая возможность дождаться, пока ребенку исполнится 18, продать квартиру и забыть о нем и его виртуальном присутствии в своей жизни уже навсегда. Выписка выросшего ребенка станет головной болью нового собственника. Жилье, закрепленное за человеком, ушедшим после ДДИ в ПНИ, да еще с признанием его недееспособным, продать без согласия органов опеки будет нельзя никогда. Это, типа, защита его прав за счет прав его матери.
Если женщина не стала отказываться от ребенка и забрала его домой, то
1. Она оказывается полностью привязана к ребенку.
Если Маша из первого примера, решившая таки ребенка забрать, теоретически может отдать его в ясли в возрасте полутора лет, когда выплата по уходу за ребенком станет совсем смешной, мать ребенка-инвалида такой возможности лишена: детских учреждений временного пребывания, куда бы взяли ребенка в вегетативном состоянии, с тяжелыми поражениями опорно-двигательного аппарата, тяжелыми формами умственной отсталости практически нет.Таким образом, женщина лишается возможности полноценно работать, вести активную социальную жизнь. Не на год, не на два года - навсегда, пока жив ребенок.
2. Она оказывается в полной финансовой зависимости от своего окружения: мужа либо родителей.
Федеральная выплата неработающей матери за уход за ребенком-инвалидом составляет около 5500 рублей, региональные же выплаты, типа той, что добилась в Санкт-Петербурге Светлана Гусева, есть далеко не везде. В случае тяжелой инвалидности лицо, ухаживающее за ребенком, полноценно работать не сможет никогда. Следовательно, в старости эта женщина получит пенсию, близкую к минимальной.
Не секрет, что в большинстве случаев отцы уходят из семей с ребенком-инвалидом, брак распадается и женщина остается одна с больным ребенком на руках. Фактически не имея возможности работать, живя на социальное пособие женщина оказывается за чертой бедности. Одним из вариантов заработка для женщины, осуществляющей уход за ребенком-инвалидом остается сбор средств в социальных сетях. Однако, как и другие формы нищенства, он требует готовности к нарушению как своих личных границ, так и границ ребенка: не каждый человек готов в подробностях рассказывать о своей помощи процессу дефекации своего ребенка, описывать его физические страдания, фотографировать его во время приступов ради подстегивания сбора.
Таким образом, у женщины остается только один способ социальной реализации, в качестве матери "особого ребенка", героически преодолевающей трудности и фактически жертвующей своей жизнью ради ребенка. Так же этой цели подчиняется жизнь других членов семьи, в частности, сиблингов больного ребенка. Более того, именно полного отказа от себя и своей прежней жизни социум ждет от "настоящей матери". Это блистательно проиллюстрировал скандал вокруг статьи Катерины Мурашовой "Кинолог для особого ребенка", героиня которой максимально встроила сына в свою привычную жизнь, а не закрутила свою реальность вокруг него и его болезни.
Если со здоровым ребенком можно сказать, что женщина несет издержки ради пресловутого "стакана воды", то есть дополнительной помощи и содержания в старости, в ситуации с ребенком-инвалидом и эта опция закрыта: итогом жертв матери станет ПНИ для ребенка в тот момент, когда в силу возраста она потеряет возможность полноценно обеспечивать как его безопасность, так и безопасность окружающих, и Дом Престарелых для нее самой. В случае, если речь идет о физически сохранном, однако ментально недостаточном мужчине, женщина подвергается риску сексуальной агрессии со стороны своего выросшего ребенка. При этом применение медицинских способов снятия сексуальной агрессии у УО у нас в стране запрещено.
В случае, если в семье есть другие дети, подразумевается, что уход за особенным ребенком после смерти родителей ляжет на них. Однако эти обязанности так же чаще достаются "в наследство" сестрам, а не братьям инвалида со всеми вытекающими социальными последствиями. В случае, если речь идет о тяжелых формах умственной отсталости, сиблинги больного ребенка так же находятся под угрозой сексуального насилия с его стороны (как, впрочем, и он с их).