31.01.2024
17. Увлечение женщин восточными культами // Поль Гиро. Частная и общественная жизнь римлян. http://centant.spbu.ru/sno/lib/giro/10-17.htm
Вот является к ней в дом хор исступленной Беллоны [1] и Матери Богов (Кибелы): во главе его — первый служитель богини, предмет почтения для прочего сброда. Хриплые певцы с плебейскими бубнами в руках расступаются перед ним. Он надевает фригийскую тиару и изрекает, что надо бояться сентябрьского южного ветра; но если принести очистительную жертву в сотню яиц, а ему подарить хотя бы поношенную тунику, все обойдется: в складках этой одежды он унесет все, что грозило несчастьем дому, и можно быть на год спокойной.
Зимой она сделает прорубь на Тибре и рано утром трижды в нее погрузится и, как ни страшно, с головой окунется в самую пучину. Оттуда нагая, дрожа от холода, она проползет на коленях через все поле Тарквиния Гордого. Если прикажет Изида, она и в Египет поедет за священной водой из Мероэ, чтобы окропить храм богини... Она думает, что богиня сама приказала ей это: с кем же еще, как не с ней, и беседовать ночью богам?
Самым большим почетом пользуется вот этот, который в сопровождении жрецов в льняных одеждах, с бритыми головами, бегает по городу, насмехаясь над кающимися. Он молит о прощении: какая-то женщина не удержалась от любовных объятий своего мужа в священные дни: за это грозит ведь страшная казнь. Вон и серебряный змей у Изиды качнул головою!
Жрец льет слезы и шепчет молитвы, чтобы Осирис не отказался простить женщину: жирный гусь да нежный пирог — этого довольно, чтобы подкупить бога.
Этот ушел, — приходит старуха-еврейка, оставив у входа корзину с сеном. Тряся головой, на ухо шепчет она свою просьбу о подаянии. Она толкует закон Иерусалима, у ней есть свой жертвенник в роще, она приносит надежные вести о велениях неба. Она также кое-что получает, но меньше, чем жрец: евреи продают какие угодно пророчества по самым дешевым ценам.
Ее сменяет гадатель из Армении или Коммагены. Исследовав легкие только что убитой голубки, он обещает нежного любовника или громадное наследство от бездетного богача. Они гадают и по внутренностям кур, щенят, а иногда даже детей, а потом доносят на своих сообщников.
Но всего больше верят женщины халдеям. Чтобы ни сказал астролог, они верят, что источник тех слов — сам Юпитер Аммонский. Ведь дельфийский оракул замолк, а мрак грядущего мучит людей... Особенно много веры тому, у кого на руках звенят цепи, кто долго прожил в тюрьме. Астролог, не бывавший в оковах, не находит признания. Ради успеха надо чуть-чуть не погибнуть, в виде милости быть сосланным на какой-нибудь Кикладский островок, например, на Сериф; только к такому пророку и обратится твоя жена, чтобы узнать, скоро ль умрет твоя мать, больная желтухой.
С той же женщиной, у которой у самой в руках календарь, замасленный и блестящий, как янтарь, ты избегай и встречаться. Она сама знает искусство астрологов. Если ее муж идет на войну, она ни за что не пойдет вместе с ним, если вычисления Трасилла [1] против того. Если нужно ей хоть версту отъехать от Рима, и тогда она по книжке выбирает время отъезда; загноится глаз — она справится в таблице гороскопов, прежде чем спросить мази... Если женщина — бедная, она пойдет к простому хироманту и поцелуями заплатит за гадание. Богатым дают предсказанья за плату фригийцы или индийцы, которым известны и звезды, и небо. Для народа же «судьба» поместилась в цирке и на валу: здесь вопрошает плебейка, не бросить ли ей кабатчика, чтобы выйти замуж за старьевщика.
(Ювенал. Сатира VI, 511—591).
[1] Беллона — азиатская богиня, культ которой отличался кровавым характером. Во время богослужения жрецы ее наносили себе топориком раны, принося таким образом в жертву богине человеческую кровь. Жрецы Беллоны занимались предсказанием. — Ред.
16.01.2024
Моя фамилия Троцкий. Я ненавижу преподавать литературу. Я родился в Москве. Мой колледж находится в Нью-Гэмпшире. Нью-Гэмпшир – сельский штат.
Из-за моей фамилии ко мне на курс записываются одни леваки. Учиться литературе у самого Троцкогo.
– Вы родственники? – всегда спрашивают они.
Они самоуверенны, думают, что всё знают лучше всех.
Я ненавижу своих студентов.
Мои студенты не любят больших городов. Они никогда не едят суши.
– Есть сырую рыбу? Бррр...
От нас до Бостона – полтора часа на машине. Они там годами не бывают. Убеждены, что им посчастливилось жить в лучшем месте на земле.
Я ненавижу их глаза. Всегда самоуверенные и пустые.
На мой курс записываются по необходимости. Чтобы получить диплом, нужен хотя бы один курс по литературе.
Перед лекцией я прошу их выключить мобильники. Все равно, у кого-то обязательно звонит телефон. Именно тогда, когда я им читаю вслух.
– Sorry about that, – говорят они.
Я работаю в плохом колледже. Моих студентов не приняли в университеты. Поэтому они здесь. Я должен ставить им хорошие оценки. Так у нас положено. Они платят за диплом с оценками. А не за знания.
Я должен преподавать им литературу. Они не любят читать.
Сегодня начало семестра. Первая лекция. Неделю назад я послал им задание. Прочитать два рассказа Эдгара По. Короткие понятные рассказы. Никто не успеет уснуть при чтении.
Мой кабинет находится в цокольном этаже. В нем нет окон. Я тут работаю, когда нет лекций. Здесь, внизу, нет мобильной связи. Ничего не отвлекает.
Я пишу роман. Я запираю дверь, чтобы не было видно, как я достаю бутылку из рюкзака.
Я живу в Америке и пишу роман на русском. Непонятно зачем. Через десять лет Россия распадется на 10 маленьких государств. Русская литература будет никому не нужна.
Меня приняли на работу в колледж, потому что я вовремя засмеялся. Во время интервью декан повел меня в столовую.
– Сюда я водил на ланч Иосифа Бродского, – сказал мне декан. – После его лекции. Мы с Бродским заказали гамбургеры. На его гамбургер села муха. Бродский свернул салфетку, чтобы ее убить. В этот момент на первую муху села вторая. Мухи имели секс.
– Не убивай их, пока они не кончат! – сказал я Бродскому.
Декан засмеялся. Его большой живот трепыхался, когда он хохотал над своей шуткой. Я тоже засмеялся.
– У тебя тонкое европейские чувство юмора, – сказал я декану. – Я вставлю твою историю в свой роман.
Я сбежал в Америку, потому что меня не приняли в Союз Писателей. Из списка из 50 вступающих Зося Кирсанова вычеркнула мое имя. В последний момент. Приняли 49 человек. Никто за меня не заступился. Меня предали все.
Я стал домушником. По ночам залезал в пустые квартиры через окно. Выносил драгоценности и аппаратуру. Если бы квартира оказалась не пустой, я, наверное, мог бы и убить хозяина. Если русской литературы нет, то все позволено.
Потом я уехал в Америку.
В литинституте я учился на семинаре у Винокурова.
– У Пастернака метафоры в каждой строфе, а у Троцкого – в каждой строчке, – говорил обо мне Винокуров. – Не чересчур ли?
Я ненавижу Винокурова.
Глеб Стариков с моего курса умер в Германии от передозировки. Ленка Алферова заведует поэзией в журнале «Новый Мир». Я преподаю Эдгара По в Манчестер Коммюнити Колледже.
Я имел секс с Ленкой Алферовой. Давно. На рояле. В ЦДЛе, в актовом зале. Этот рояль подарил ЦДЛу Сергей Михалков. В 1943 году они с Эль–Регистаном писали на нем гимн Советского Союза.
Часы показывают 7:55 вечера. Моя лекция начинается через пять минут. Здание пусто. В восемь всего две лекции, моя и Грегори О'Райли. Грегори преподает курс креативного письма. Он любит начинать свой курс с Айн Рэнд. Я терпеть не могу Айн Рэнд.
Я наливаю себе еще стаканчик хереса. Последний перед лекцией. Потом беру папку с рассказами, компьютер и выхожу из кабинета. В коридоре вдоль стены – штабели кирпича. В нашем крыле идут строительные работы. Их начали давно. Их заморозили три года назад из–за нехватки средств. Кризис. У штата – дефицит бюджета. Нам не поднимают зарплату уже три года. Мне платят гроши.
Я поднимаюсь на лифте на пятый этаж и вхожу в аудиторию.
– Здравствуйте, – говорю я студентам. – Моя фамилия Троцкий, в этом семестре я буду вести у вас курс американской литературы. Добро пожаловать!
У меня в группе 23 студента. На меня смотрят 23 пары глаз. Меня раздражают их глаза.
– Вы родственник Льва Троцкого? – спрашивает кто-то.
Я должен отвечать вежливо. В конце семестра студенты ставят мне оценку за преподавание. Оценка идет на стол к декану. Я должен быть дружелюбен. Студенты должны быть довольны.
– Нет, – улыбаюсь я им до ушей. – Просто однофамилец.
– В моем курсе, – говорю я им стандартные слова, – я ставлю перед собой вполне определенную, очень конкретную цель – сделать каждого из вас, без исключений, великолепным экспертом по американской литературе. За тринадцать недель нашего курса мы изучим тринадцать писателей, и коснемся целого ряда тем, таких как война, любовь, предательство, расизм, самоубийство, рабство, самоидентификация, свобода, женская эмансипация – все это нашло отражение в нашей удивительной и замечательной американской литературе. Мы углубимся во все эти многообразные и противоречивые темы сообща, коллективно, мы будем вместе читать, дискутировать и писать.
– Наш силлабус я поместил на веб-страницу, – продолжаю, широко им улыбаясь, – и давайте сразу договоримся, что никакой бумаги в нашем курсе не будет. Пожалуйста, только обмен файлами через имэйл. Пусть у нас будет эксклюзивно «зеленый» курс, давайте сохраним деревья!
Краем глаза я наблюдаю за их реакцией. Идиотские левацкие сантименты действуют. Студенты довольны. Я заработал несколько очков.
Я ненавижу эту «зеленую» болтовню. Она рассчитана на оболваненных простачков. Я ненавижу Обаму. Паяц.
– В моем силлабусе, – говорю, – вы найдете список из двенадцати книг. Двенадцать книг двенадцати писателей, тех, кого мы с вами будем изучать в этом семестре.
– Немедленный вопрос, – продолжаю, – вопрос, которые многие из вас могут задать, – а где же мой любимый писатель? Почему его нет в нашем списке? Почему мы будем говорить об Эдгаре По и не будем упоминать о Доне ДеЛилло? Почему мы будем говорить о Сэлинджере, и не будем изучать Джона Апдайка? Мой ответ на этот вопрос – так устроен наш курс. Мы просто не в состоянии охватить всех и вся, и наш список имеет лишь одну цель – попытаться хотя бы частично пролить свет лишь на главные, лишь на основные тренды американской литературы.
– Хочу упомянуть еще об одном, – продолжаю, – в этом курсе я буду следовать своей давней и всегда очень успешной стратегии. Стратегии, которая всегда была безмерно популярной среди моих студентов. А именно, последнего, тринадцатого автора для изучения вы выберете сами. Ваш выбор, я надеюсь, будет основан не на личных пристрастиях (кого я люблю читать?). Напротив, вы выберете для всех нас того писателя, изучение творчества которого достойным образом завершит интеллектуальную траекторию нашего курса.
– Теперь об оценках, – заканчиваю, – вы должны будете написать две работы, от пяти до восьми страниц, и сдать экзамен. И вот на что вам следует обратить особое внимание. Это очень, очень важно, это, по сути, главное, что вы должны сделать, чтобы получить хорошую оценку. Ваши работы должны быть оформлены по стандарту Эм-Эл-Эй, сегодня этот стандарт является общепринятым. А именно, вы должны использовать шрифт Таймс Нью Роман, размер 12pt. Поля слева и справа должны быть – один дюйм. После знаков препинания, таких как точка или запятая, вы должны оставлять пробел. Ваши страницы должны быть перенумерованы, причем номер страницы должен стоять в правом верхнем углу. Мое имя, номер курса и дата должны находится на первой странице вашей работы, в левом верхнем углу. Если вы что-либо цитируете, то цитату нужно обязательно брать в кавычки. Еще раз, это очень и очень важно, это, наверное, главное для того, чтобы успешно завершить мой курс.
Краем глаза я наблюдаю за их реакцией. Упоминание Эм-Эл-Эй подействовало. Как всегда. Они поняли, что курс будет легким и требования преподавателя легко удовлетворить. Я заработал еще несколько очков.
– А какой адрес у нашей веб-страницы? – спрашивает кто-то. – Откуда мы должны скачать наш силлабус?
Я поворачиваюсь к доске, ищу мел. Мела нет. Я поворачиваюсь к студентам и широко улыбаюсь.
– Нет мела, – развожу я руки и улыбаюсь еще шире, – подождите, пожалуйста, минутку, я сейчас его для нас раздобуду.
Я выхожу из комнаты и спускаюсь на третий этаж. В аудиторию к Грегори О'Райли. Грегори очень скрупулезен, у него всегда все есть. Мы с Грегори договариваемся встретиться после лекций в пабе за углом. Выпить пива, или чего–нибудь покрепче. И погонять шары по зеленому сукну.
Через минуту я возвращаюсь к своим студентам с мелом в руках. Я пишу на доске адрес веб-страницы крупными буквами. Всегда надо писать крупными буквами. Об этом никто кроме меня не знает. Если писать мелкими, то студенты ставят преподавателям плохие оценки. А если крупными – хорошие. Я заметил это лет пять назад.
Я открываю свой компьютер.
– Извините, – говорю я студентам, – я должен послать декану имэйл, написать, сколько студентов пришли на первую лекцию.
Я отправляю имэйл и закрываю компьютер.
– А сейчас, – говорю, – когда с формальностями покончено, давайте наконец поговорим о деле. Давайте поговорим о том, ради чего мы здесь все собрались. Давайте поговорим о литературе. Пожалуйста, поднимите руки те, кто выполнил домашнее задание. Поднимите руки те, кто прочитал два рассказа Эдгара По.
Таких в аудитории нет. Как и ожидалось.
– Не беда! – улыбаюсь я. – Я сейчас прочитаю вам вслух первый рассказ Эдгара По, озаглавленный «Сердце–обличитель». А потом мы его обсудим.
Я начинаю читать. На меня смотрят 23 пары пустых глаз.
”Я нервный, – читаю я, – очень даже нервный, просто до ужаса, таким уж уродился; но как можно называть меня сумасшедшим? От болезни чувства мои только обострились – они вовсе не ослабели, не притупились. И в особенности – тонкость слуха. Я слышал все, что совершалось на небе и на земле. Я слышал многое, что совершалось в аду. Какой я после этого сумасшедший?..”
– Зачем мы это изучаем? – спросила студентка с первой парты, Джессика, когда я закончил чтение. – Зачем мы читаем об убийствах?
Джессика левая. Левые не любят смотреть по телевизору насилие. Но им не мешает секс. Правые против секса на телевидении, но насилие их не раздражает.
– Джессика, – отвечаю, – это очень правильный вопрос. Спасибо тебе за него. Действительно, разве не красота является целью искусства? Разве писатели, поэты не должны создавать что-то прекрасное? Ты ведь это хотела спросить?
Джессика кивает.
– В моем курсе, – отвечаю, – я буду приветствовать свободу мнений и критическое мышление. Вы можете высказывать любую точку зрения, и я поощрительно отнесся бы к тому, если бы Джессика в своей работе попыталась бы убедительно обосновать свою интересную идею. И попытаться опровергнуть иную, противоположную точку зрения. Ту, которую я через мгновение сформулирую.
– В нашем курсе, – продолжаю, – мы изучаем литературу. Во всем ее многообразии. И можем ли мы искусственно ограничить ее задачу лишь развлечением читателя? Можем ли мы игнорировать книги о рабстве? О закабаленном положении женщины? О войне во Вьетнаме?
– Мне противно было слушать рассказ, – не сдается Джессика. – Зачем он писал о расчленении?
– Ты права, – отвечаю, – во многом ты права. Но зачем, позволь спросить, люди видят сны? – отвечаю. – И почему нам снятся порою кошмары? Ведь природа, наверное, устроила все это с какой-то целью?
– Действительно, – улыбается Джон с заднего ряда, – зачем нам снятся кошмары?
– Ответа на этот вопрос вам никто не даст, – улыбаюсь я, – но одна точка зрения заключается в том, что наш жизненный опыт ограничен, недостаточен. И мы порою просто не знаем, как бы мы повели себя в той или иной ситуации. И наш мозг, во время сна, проигрывает множество немыслимых вариантов. Так чтобы мы, после этого, наяву, лучше интуитивно понимали, кто мы и как нам поступить.
– С книгами то же самое, – говорю я, улыбаясь, – мы читаем книги, примеряем на себя жизнь героев, их мысли, чувства, их мотивацию, колебания, и за счет этого мы становимся душевно богаче. Мы лучше себя понимаем. И у нас появляются моральные ориентиры.
Я делаю паузу. Какую чушь я несу!
Я прошу прошения у студентов. У меня ладони плохо снабжаются кровью, им всегда холодно. Я надеваю шерстяные перчатки. Я ношу перчатки даже летом, по вечерам, когда прохладно.
Я начинаю читать им второй рассказ Эдгара По, «Амонтильядо».
”Ни словом, ни поступком, – читал я, – я не дал Фортунато повода усомниться в моем наилучшем к нему расположении. По–прежнему я улыбался ему в лицо; и он не знал, что теперь я улыбаюсь при мысли о его неминуемой гибели.
Я сказал ему, – читал я: – Дорогой Фортунато, как я рад, что вас встретил. Какой у вас цветущий вид. А мне сегодня прислали бочонок амонтильядо; по крайней мере, продавец утверждает, что это амонтильядо.
Еще миг, – читал я, – и я приковал его к граниту. В стену были вделаны два кольца, на расстоянии двух футов одно от другого.
Вынув ключ из замка, – читал я, – я отступил назад и покинул нишу.
Под ними, – читал я, – обнаружился порядочный запас обтесанных камней и известки. С помощью этих материалов, действуя моей лопаткой, я принялся поспешно замуровывать вход в нишу.”
– Опять убийство, – с улыбкой прокомментировал Джон с последней парты.
– Нет, ну тут хотя бы расчленения нету, – улыбнулась и Джессика, – я уже начинаю привыкать к литературе.
– До конца занятий еще час, – объявляю я, – но нашу программу на сегодня мы исчерпали.
В аудитории оживление. Все рады закончить это мучение пораньше. Я – в первую очередь.
– Я отпущу вас, – говорю я, – после небольшого лабораторного задания. Кто из вас хоть раз в жизни пробовал амонтильядо?
Выясняется, что никто.
– Я знаю, – говорю я, – что наши правила не позволяют употреблять алкоголь в стенах колледжа. Но в данном случае я всю ответственность беру на себя. У меня внизу в кабинете есть несколько бутылок настоящего амонтильядо. Мы сейчас его продегустируем, и я отпущу вас до среды.
Я вывожу всех из аудитории и веду вниз по лестнице
– Амонтильядо! – восклицает Джон.
Я улыбаюсь.
Я открываю дверь кабинета. Мой кабинет маленький, а нас 24 человека.
– Вот что, – говорю я им, – берите коробку с бутылками и картофельные чипсы.
– Подождите, – говорю, – зимой, во время снегопада у нас бывают перебои электричества. На этот случай у меня где–то припасены свечи.
Я нахожу свечи и раздаю им.
– Амонтильядо! – восклицает Джон.
Мы идем в необитаемое крыло здания, туда, где 3 года назад начали ремонт. Это крыло отгорожено от остальной части перегородкой из проволочной сетки. В перегородке – дверь на замке. Я отрываю дверь своим ключом. Год назад я забыл дома ключ от кабинета, и наш декан одолжил мне свой мастер–ключ. Я сделал копию. Я могу открыть любую дверь в нашем здании.
Мы зажигаем свечи и идем в дальний конец крыла.
– Амонтильядо! – восклицает Джон.
Мы находим небольшую комнату, входим и плотно закрываем за собой дверь.
– Амонтильядо! – смеется Джон.
Мы открываем бутылки. Джессике нравится амонтильядо.
– Кажется, – говорю я, – у нас подобралась неплохая группа, семестр обещает быть интересным.
– Твой курс гораздо увлекательнее, чем я думала, – улыбается Джессика.
Я улыбаюсь в ответ.
– Амонтильядо! – восклицает Джон.
Чипсы кончаются. У меня в кабинете есть еще несколько пачек. Я иду за ними. Я выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь. Дверь прочная, металлическая. Возможно, здесь была раньше какая-то лаборатория. Я достаю из кармана большой навесной замок из титанового сплава. Я запираю аудиторию на замок. Как я все продумал! Я не оставляю отпечатков пальцев – на руках перчатки. Я надел их заранее, чтобы не вызвать подозрений. Рядом с дверью – пластиковое ведро с жидким цементом. Я принес сюда этот цемент сегодня утром. Меня никто не видел. Рядом с дверью – штабель кирпича. Я беру в руки мастерок и начинаю замуровывать дверь. Для надежности нужно заложить ее двойной кирпичной стеной. Я работаю быстро. В армии я служил в стройбате. Меня били и надо мной издевались каждый день. Но кирпичи укладывать я научился. Как я все продумал! Я заранее убрал из аудитории мел. Я спустился к Грегори в 8:05. Я сказал ему, что студенты по какой–то причине не пришли. Я сказал, что буду ждать его в пабе. Я буду в пабе через 20 минут, раньше Грегори. У меня будет алиби. Я отправил имэйл декану в 8:10, сказав, что ни один студент на лекцию не явился. Декан прочтет мой имэйл только утром. Меня заподозрить невозможно!
В это крыло здания никто не войдет еще год или два. Когда кризис закончится и ремонт возобновится, их найдут. Выяснится, что амонтильядо куплено в штате Мериленд. Чипсы я тоже купил в Мериленде. И свечи. Неделю назад. После того как я проверил базу данных студентов. Обычно у нас все студенты местные. В этот раз двое, Джессика и Джон, из Мериленда. Неделю назад Джессика попросила своего бывшего бойфренда оставить ее в покое. На фейсбуке. Бойфренд работает в магазине стройматериалов. Я купил цемент и замок в его магазине.
Конечно, скажете вы, студенты были замурованы в подвале с бутылками Амонтильядо. Все ясно! Ниточки ведут в мой кабинет. Но уверяю вас, в нашем штате Нью-Гэмпшир ни один полицейский не читал Эдгара По. Литература никому не нужна.
Ольшевский Вадим.
