Новые истории - основной выпуск

Рассказ о жизни

- Я ведь до 12 лет совсем не могла ходить. Ползала по избе на корточках. А почему - к нам во время войны приходили то полицаи, то партизаны - искали еду. Один для проверки колол везде штыком и попал мне в бедро. Я совсем маленькая была, ещё года не было.
Папа на войне погиб. Пенсию за него маме не дали, потому что пропал без вести. Только три года назад наконец нашли в архивах, что погиб на поле боя, и назначили мне пенсию. Но зачем она теперь...

Я в Калифорнии, в гостях у друзей из родного города, сижу в саду с мамой хозяйки. Она приехала из Петербурга побыть с дочкой.

- Если бы у мамы тогда была пенсия за папу... а так нас у неё было четверо - детей тогда много было в семьях - мама ходила по деревне и просила людей дать что могут. И я ей не могла помогать. Я даже встать не могла.
Мы тогда считались на территории Польши. А в 56-м году оказалось, что была ошибка при определении границы, и мы оказались на территории Белоруссии. СССР то есть.
И к нам в деревню приехал фельдшер. И увёз меня в детский санаторий. У меня ведь ещё туберкулёз был, кроме ноги. В санатории мне вылечили туберкулёз, и на бедре сделали операцию, и я смогла ходить. Хоть плохо, но ходить. Ещё в санатории - детский ведь - была школа, и я там закончила 2 класса. Вот и всё моё образование.
После санатория вернулась в деревню. А там уже колхоз был. Но никакой работы для меня в колхозе не было, с моей ногой. В поле я не могла, слишком много ходить надо, тяжело.
- А тут мне сестра написала. Она уехала в Казахстан - со всей страны туда звали - и строила там железную дорогу. Я ей ответила - если уж я в поле не могу с моей ногой, то как я буду железную дорогу строить, а она мне - ведь если железная дорога, то работ много самых разных, где-нибудь да пригодишься. И я приехала к ней, увидела первое объявление - нужны маляры, и стала маляром. Зданий там для дороги строили много. Ходить особенно не надо, работа в помещении, а не на солнце, и деньги хорошие. Коля, ты так внимательно слушаешь, как это я тебе не надоела со своими старушечьими рассказами. Не хочешь пойти к гостям?

- Евгения Александровна, это гораздо интереснее, чем любые другие рассказы, которые здесь можно услышать. А как вы в Ленинграде оказались?

- Железную дорогу построили, и мне пришлось ехать назад к себе в Белоруссию. Поезд шёл через Ленинград. И я заехала в брату, который в Ленинграде жил. А он мне - что ты будешь делать в колхозе, и в Ленинграде много чего строят, маляры везде нужны, оставайся здесь. Оказалось - да, нужны, и место в общежитии дают. Я и осталась.
- Мы с девчонками из общежития часто ходили в парк рядом, а там был аттракцион "Петля Нестерова". Парень там работал, Петя. И если меня с ними не было, Петя всегда спрашивал: "А где Женя, почему её нет?" Подруги мне это передавали, а я стеснялась. У Пети был знакомый милиционер, и он как-то его взял с собой, приехал к нам в общежитие, и сказал: "Вот что, Женька, переезжаешь ко мне!" А я была молодая, подумала раз милиционер, значит так надо, и сказала: "Хорошо." Но и Петя мне тоже нравился. Он очень внимательный был, мой Петя. И стала я жить с ним и его бабушкой, в одной комнате. А через несколько лет Ирочка родилась.

- Евгения Александровна, о вашей жизни можно фильм снять.

- Да ну, какой фильм, кому это интересно... ну вот только тебе. А потом нам квартиру дали, сначала однокомнатную, потом двухкомнатную. Петя умер год назад, и я теперь одна там в двухкомнатной квартире. Хорошо, можно сюда приехать, с детьми, с внуком побыть, друзьям детей помочь, с их детьми посидеть.
- Коля, я вот что не понимаю. То есть я понимаю. Но всё равно не понимаю. Сюда приходят друзья. И русские, и американцы. Я слушаю их разговоры. Жалуются на жизнь, на работу. Не все, но бывает, что жалуются. А я смотрю - здесь в Калифорнии такой хороший климат. Просто рай. Они здоровые, и дети у них здоровые. Две машины в семье. Денег так много получают. У каждой семьи свой дом. У нас ничего этого не было. Почему они жалуются? Ведь жизнь хорошая, да?

- Да, Евгения Александровна. Жизнь хорошая.

Зашёл вчера вечером в магазин, выбрал бутылку красного вина, подхожу к прилавку:

— Вот, пожалуйста
— Здравствуйте, ещё что-то будет? — приветствует меня сотрудник на кассе
— Нет, — говорю, — не будет, здравствуйте, спасибо, это всё.
— Сыр, может быть, шоколад ?
— Да нет, — отвечаю, — не надо, это всё
— А можно я вам ещё четырнадцать рублей пробью? Мы корм в кошачий приют отправляем, — спрашивает девушка.
— Можно, — соглашаюсь
— Спасибо. Это очень хорошее дело. Ой, а вино я уже вам продать не смогу, касса уже не пробивает.
— Отлично, — говорю, — это то что надо.
— Ничего, — обнадёживает девушка, — зато я корм уже пробила, прикладывайте карту.

В общем, зашёл, накормил неизвестного кота и вышел. Еле успел.

Сергей Дединский (c)

В продолжение к позавчерашней истории про образование в США.

Стандарты школьного образования в Америке устанавливаются отдельными штатами. Бывает и так, что когда в одном штате из школ и публичных библиотек изымаются книги про ЛГБТ и прочее многокультурное разнообразие, то в другом штате те же самые книги включают в обязательную школьную программу.

Рассмотрим, для примера, публичные школы. Такие школы, собранные в одном районе, образуют школьный округ, который, в основном, финансируется за счет местных налогов. Богатый район, богатый школьный округ, хорошие бесплатные школы и много желающих переехать жить в этот район. Спрос на жилье повышается, квартиры и дома дорожают, увеличивается ежегодный налог на недвижимость. Район продолжает богатеть, а школы становятся ещё лучше. Но данная спираль работает и в другую сторону: бедный район, плохие школы, отток населения, уменьшение налогов и, как следствие, рейтинг местных школ падает. Это про финансовую сторону дела.

Теперь пару слов про сам школьный округ, который состоит из нескольких десятков начальных школ, десятка средних и двух–трех старших школ. Начальная школа по размерам и виду напоминает российский детский сад. Дети в первый класс идут шестилетками и учатся там пять лет. Школа своих учеников не напрягает от слова совсем. Главная задача: детям должно быть нескучно, лучше - весело. Учиться там не заставляют, а заинтересовывают. Незаинтересовавшихся без проблем оставляют на второй год. И на третий.

В то время, пока российский пятиклассник постигает разницу между десятичными и обыкновенными дробями его американский сверстник не может понять, как так получается, что если к дайму и никелю прибавить пенни, то полученный результат никак не совпадает с количеством звездочек и полосок на флаге, хотя и звезды и полосы соответствуют количеству штатов в союзе?!

После пятого класса выпускники из трех или пяти начальных школ попадают в одну среднюю школу, где учатся три года. Здесь уже есть разделение изучаемых предметов на разные уровни сложности. Два одноклассника могут вместе ходить на один урок истории, но, после перемены, первый из них пойдет на продвинутую математику искать производные или, даже, брать неопределенные интегралы, а второй в это время в соседнем классе будет учится раскрывать скобки. При этом оба они считаются отличниками и у обоих пятерки по математике.

Старшая школа обычно напоминает собой небольшой университет с олимпийским стадионом и трибунами для зрителей. Трибуны, правда, пониже, чем у настоящего олимпийского стадиона. В такой школе учатся четыре года. Чем богаче школа, тем больше научных дисциплин она может предложить своим ученикам на выбор. Появляется даже возможность взять курс университетского уровня сложности, который потом зачтут в ВУЗе.

При такой организации школьного образования совсем не удивительно, что из одной и той же школы выходят два выпускника, первый из которых поступает в университет Лиги Плюща и грызет там "гранит науки" по десять – двенадцать часов в сутки, а другой идет за свободную кассу в Макдональдсе и не может на глобусе Южного полушария Юпитера показать столицу Европы.

* Этот текст пока никем не проплачен и если наберет более тысячи лайков, то будет продолжение и про другие типы школ в США, а может даже, и про американские университеты.

Когда то, давным -давно, наши раскатали сборную Голландии по футболу.
С разгромным счетом.
Москва тогда пела и плясала. Стихийные шествия, братания, общее ликование.

Мой знакомый голландец Арнольд, 2х метровый патриот и футбольный фанат, выпил для храбрости поллитру, взял голландский флаг и пошел героически погибнуть в логово ликующих северных варваров.
Мол, я вам ща покажу, как умирают настоящие викинги!

В толпе он размахивал национальным флагом, орал непристойности , матерно лаял отечественный футбол в целом, и каждого игрока в частности, приплясывал и кидал факи направо налево.

Плохо разбирающиеся в геральдике и иностранных языках сограждане приняли его за яро-пророссийски настроенного анастранца , напоили в говно, братались с ним почем зря, таскали его из клуба в клуб, и всячески утешали Арнольда, когда его прорвало в слезы.
-Это ж надо-умилялись болелы: какой душевный народ за границей живет! Аж плачет от счастья , ликуя с нами за нашу славную победу!
Мы уж и не чаяли что сможем, а вот -он! Он верил!
Еще ему налейте, видите как у человека душа горит!
Трое суток его носило по Москве в алкогольном цунами.
Нетвердое знание цветов родного флага (коим и я грешен) иногда очень способствует дружбе народов.

Это к Дню Флага воспоминания …

Есть у нашего выпуска, как и у многих других, свой чат. Там мы, обычно, поздравляем друг друга с юбилеями и согласовываем встречи выпускников нашего курса. Но тут случилось так, что нашего бывшего однокашника назначили главой одного федерального ведомства и все: пропал чат. Превратился в ярмарку подхалимажа и тщеславия. А тридцать лет назад все, вроде, нормальными людьми были. Мне кажется, что та старая шутка про Брежнева, когда он приходит к проктологу и жалуется на то, что не может сходить в туалет, была не шуткой.
Дырочку реально зализали.

Bo время русской смуты я слышал от солдат и вооруженных рабочих одну и ту же фразу: «Бей, все ломай. Потом еще лучше построим!» Бунтующие были враждебны ко всему, а особенно - к хозяину, купцу, барину, и в то же время сами хотели походить на хозяина, купца и одеться барином.

Bce были настроены против техников, мастеров, инженеров, которых бросали в котёл с расплавленным металлом. Старались попасть на железную дорогу, ехать было трудно, pacтраивались, когда испорченные вагоны не шли, и дрались из–за места в вагонах. Oни не знали, что это создание техники, и что это делают инженеры.

При обыске у моего знакомого нашли бутылку водки. Её схватили и кричали на него: «За это, товарищ, к стенке поставим». И тут же стали её распивать. Но там оказалась вода. Какая разразилась брань! Власти так озлились, что арестовали знакомого и увезли.

Власть на местах. Oдин латыш, бывший садовник–агроном, был комиссар в Переяславле. По фамилии Штюрме. Говорил мне: «На днях я на одной мельнице нашел сорок тысяч денег у мельника». «Где нашли?» - спросил я. - «В сундуке у него. Подумайте, какой жулик. Эксплуататор. Я у него деньги, конечно, реквизировал и купил себе мотоциклетку. Деньги народные ведь». - «Что же вы их не отдали тем, кого он эксплуатировал?» - сказал я. Oн удивился - «Где же их найдешь. И кому отдашь. Это нельзя… запрещено… Это будет развращение народных масс. За это мы расстреливаем».

После митинга в Большом театре, где была масса артистов и всякого народа, причастных к театру, уборная при ложах так называемых министерских и ложи директора, в которых стены были покрыты красным штофом, по окончании митинга были все загажены пятнами испражнений, замазаны пальцами.

Нюша–коммунистка жила в доме, где жил и я. Она позировала мне. У ней был «рабёнок», как она говорила. От начальника родила и была очень бедна и жалка, не имела ботинок, тряпками завязывала ноги, ходя по весеннему снегу. Говорила мне так:
- Вот нам говорили в совдепе: поделят богачей и всё нам раздадут, разделят равно. A теперь говорят они нам: слышь, у нас–то было мало богатых–то. A вот когда аглицких да мериканских милардеров разделют, то нам всем хватит тогда. Toлько старайтесь, говорят.

Шаляпин сочинил гимн революции и пел его в театре при огромном числе матросов и прочей публики из народа.
«К знаменам, граждане, к знаменам, Свобода счастье нам несет».
Когда приехал домой, то без него из его подвала реквизировали все его вино и продали в какой–то соседний трактир. Он обиделся.

- Теперь никакой собственности нет, - говорил мне умный один комиссар в провинции. - Всё всеобчее.
- Это верно, - говорю я, - Но вот штаны у вас, товарищ, верно, что ваши.
- He, не, - ответил он. - Эти–то вот, с пузырями, - показал он на свои штаны, - я с убитого полковника снял.

Один взволнованный человек говорил мне, что надо все уничтожить и все сжечь. A потом все построить заново.
- Как, - спросил я, - и дома все сжечь?
- Конечно, и дома.
- А где же вы будете жить, пока построят новые?
- В земле, - ответил он без запинки.

Коммунисты в доме поезда Троцкого получали много пищевых продуктов: ветчину, рыбу, икру, сахар, конфекты, шоколад и пр. Зернистую икру они ели ложками по три фунта и больше каждый. Говорили при этом: - Эти сволочи, буржуи, любят икру.

Bo время так называемой революции собаки бегали по улицам одиноко. Они не подходили к людям, как бы совершенно отчуждавшись от них. Они имели вид потерянных и грустных существ. Они даже не оглядывались на свист: не верили больше людям. A также улетели из Москвы все голуби.

Из воспоминаний Константина Коровина о русской революции

Вчера порадовала меня моя «Ока».
Сдаю потихонечку задом, чувствую – на что-то наехал. Зад чуть приподнялся, и машина остановилась. Ладно, думаю, проеду вперёд, развернусь и посмотрю – во что это я упёрся. Сдаю вперёд, разворачиваюсь и вижу – на дороге лежит (наполовину смятый мной) пакет из-под сока…

Есть такой редкий тип людей, которые обладают почти гипнотическим влиянием на других, сами при этом ничего собой не представляя. Ч. Мэнсон, например, был мелким жуликом и бездельником. Но как только он оказывался в компании, все через какое-то время слушали только его.
В 80 лет, сидя за решёткой больным и полусумасшедшим стариком, умудрился жениться на 18-летней медсестре, которая приходила делать ему уколы. Что он там ей вкручивал, пока она делала уколы (дело-то минутное) - даже не представляю.

Давным-давным я услышал о примете. Если, мол, чешется левая рука, то это к деньгам. Услышал. Забыл. А потом как-то совпало, что зачесалась утром - и мне вечером вернули долг. А потом - зачесалось, и неожиданная премия! Я смекнул, и стал ждать того самого чеса. И как только засвербело в ладони - купил лотерейный билет. И выиграл! Немного, но факт!
С той поры и повелось. Как зачесалось - тут же лотерейку на сегодняшний тираж. Ничего не выиграл? Ничего, жду другой оказии...
Но удача всё не приходила. Я прекратил дурацкий ритуал, когда понял, что за просранные на лотерею бабки можно было купить дюжину ящиков крема для рук. Или курс лечения на курорте для чесунов.

Начну с анекдота.
Стоматолог бегает по поликлинике, задумчивый, чуть ли не за голову держится. Медсестра его останавливает:
— Доктор, что случилось?
— Да вот… пришёл пациент. Денег — полно, а зубы все хорошие. И не могу понять, что с ним делать!

Тут сразу понимаешь, почему у стоматологов такой высокий уровень стресса. У них самая страшная ситуация — это когда клиент здоров. Для них это как для автомеханика услышать: «У меня машина работает, масло менять не надо».

Говорят, по медицинской статистике у стоматологов один из самых высоких уровней самоубийств среди врачей. И знаете что? Я понимаю.

Во-первых, представьте: каждый день сидишь в замкнутом кабинете и часами смотришь людям в рот.
— «Откройте шире…»
А там вчерашняя шаурма.

Во-вторых, стресс и перфекционизм. У хирурга: «Операция прошла, пациент жив». У стоматолога: «Пломба кривая — всё, репутация в трубу».

Финансовое давление — оборудование стоит как квартира, аренда клиники как самолёт, а пациент приходит и говорит:
— «Доктор, а что так дорого? Я же всего один зуб принёс!»

Негатив от пациентов — люди редко бегут к стоматологу с радостью. В лучшем случае — с обезболивающей таблеткой, в худшем — с маминым криком: «Иди, иди, хватит ныть!»

И наконец — социальное одиночество. Хирурги оперируют в команде: ассистенты, анестезиолог, медсёстры. А стоматолог один на один.
— «Ну что, поговорим?»
— «Ааааааааа…»
Это не разговор, это хор имени «Спаси Господи».

Вот и получается: профессия стоматолога — реально опасная.
Опасная не для пациента… опасная для самого стоматолога!

Переехал я в новый район и решил зубы проверить. Гуглю: «дантист рядом со мной» — выскакивает Басман. Фамилия серьёзная: будто сразу видно — с детства скрипка, гаммы, конкурсы. Думаю: если человек столько мучился с виолончелью, чужие зубы ему — отдых.

Прихожу. Говорю:
— Пломбу поставьте.

Он посмотрел, поморщился и сразу:
— Тут нервы удалять! Операция, 800 долларов… но для вас — 600.

Я:
— Дело не в деньгах, а надо ли вообще?

Он не привык, что пациент разговаривает. Обычно рот открыл — и молчи. Но согласился.

Раздосадованный Басман лепит пломбу. Я иду к ресепшн, карточку достаю… и прямо на полпути — «чпок»! Пломба выпала. Я ещё даже оплатить не успел.

Возвращаюсь, показываю. А Басман, даже не моргнув:
— Это вы языком трогали, сами виноваты.

Я стою, держу пломбу в руках и думаю: «Если бы я языком так умел — я бы не у вас лечился, а в цирке на гастролях выступал!»

Прошло 25 лет. Зуб — жив, нервы работают.

А пломбу мне потом поставила китаянка из Гонконга. Сделала идеально! Но мечтала о другой жизни:
— У меня брат скрипач, — вздыхает.
— Так вы тоже могли!
Я чуть не подавился слюной: «Так это вы от отчаяния людям зубы делаете?»

А ещё у меня пломба времён СССР. Ставила студентка. Так вот она дожила до капитализма, пережила дефолт и, похоже, внуков моих переживёт. Эта пломба — как Ленин: никто не верит, что жива, а она лежит и лежит.

Недавно пошёл чистку делать. Молодая, симпатичная стоматолог говорит:
— Всё отлично. Но надо ещё под дёснами почистить. Это у нас называется «глубокая чистка карманов»… с вас к Вашим $200 еще 261 доллар.

Я кивнул, но в душе ахнул: «Глубокая чистка нужна, когда десна кровоточат. А пока они молчат — пусть и деньги молчат!»

Вышел и написал отзыв:
«Спасибо за улыбку, но за такие цены — любитесь с конём».