Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Соревнование титанов, или Стриптиз с трагическим финалом
В ресторане «Карты, кэш и пять стволов», где по вечерам пахло дорогими сигарами, жареным миндалем и деньгами, царило необычное оживление. На сцене, освещённой прожекторами, стоял щегольской конферансье в смокинге и с микрофоном, объявивший о начале «Вечера виртуозной стрельбы». В зале, за столиками, уставленными хрустальными бокалами, собралась изысканная публика и сами виртуозы — стрелки международного класса.
«Итак, джентльмены, начинаем с классики!» — возвестил конферансье, и его помощник подбросил в воздух сочную спелую сливу. Раздался единственный, хлёсткий выстрел. Слива превратилась в облачко пыли. «Герхард Шмальц,Германия!» — отчеканил седой герр, не вставая со стула и убирая в кобуру изящный «Вальтер».
«Браво! Следующая цель — грецкий орех!» Англичанин Джон Кайф,невозмутимый как скала, снял с плеча штучный «Энфилд». Грохот эхом прокатился по залу, и от ореха осталась лишь горстка скорлупы. «Джон Кайф,Британия. Профессионал».
«Превосходно! А теперь — фундук!» Американец Джеймс Смит,щёлкнув жвачкой, выхватил из-под мышки револьвер «Кольт». Грохот, вспышка — и фундук был стёрт с лица земли. «Джеймс Смит,Штаты. Профессионал», — бросил он, как будто подписывал контракт.
«Усложняем задачу! Муха!» На "арену" выпустили нахальную муху.Она жужжала, описывая круги, пока итальянец Риккардо Монтеверди с сицилийским бесстрашием не вскинул пистолет. Выстрел — и назойливое жужжание оборвалось. «Риккардо Монтеверди,Италия. Профессионал».
«А теперь — комар!» — с вызовом произнёс конферансье. Крошечное насекомое,едва слышно звеня, принялось летать под потолком. Русский стрелок Кандыба, до этого мирно пивший водку, метким выстрелом из «Макарова» установил полную тишину. «Иван Кандыба,Россия. Любитель», — скромно представился он, возвращаясь к стопке.
«И наконец, ещё один комар! Посмотрим на искусство нашего французского гостя!» Комар зазвенел.Француз Жак Моруа встал, прицелился из дуэльного пистолета и выстрелил. Раздался хлопок, но высокое «ззззз» не исчезло. Оно стало лишь тоньше, пронзительнее и, казалось, наполнилось жгучим возмущением. «Но он же летает!»— воскликнул конферансье. Жак с достоинством опустил оружие. «Летает и будет летать!— философски изрёк он. — А вот любить — никогда!»
Зал взорвался смехом и аплодисментами. Но вечер на этом не закончился.
«А теперь, джентльмены, финал — стрельба по самой сложной и прекрасной цели!» — объявил конферансье, и на сцену вышла танцовщица в вечернем платье с двумя бретельками.
Первый выстрел англичанина Кайфа сорвал левую бретельку, не задев кожу. «Джон Кайф,Британия. Профессионал».
Выстрел немца Шмальца сразил правую бретельку. Платье шелковым облаком сползло на пол. Девушка продолжала танцевать в изящном нижнем белье под восхищённый гул зала.
Американец Смит лишил её лифчика. «Джеймс Смит,США. Профессионал».
Француз Моруа и итальянец Монтеверди филигранными выстрелами справились с «последним треугольником». «Жак Моруа,Франция, Риккардо Монтеверди, Италия. Профессионалы».
Девушка танцевала, и на ней сверкало лишь тонкое колье. Выстрел Кандыбы перебил застёжку, и украшение упало. «Иван Кандыба, Россия. Любитель».
И в этот миг, когда зал расслабился и ожидал объявления конферансье об окончании шоу, раздался оглушительный, утробный грохот, от которого задребезжали хрустальные люстры. Танцовщица, как подкошенная, рухнула на сцену.
Из-за дальнего стола поднялся коренастый мужчина лет пятидесяти с чубом, в вышиванке и с дымящимся дробовиком. Он сплюнул сквозь усы и хрипло провозгласил:
«Мыкола Поросюк, Полтавщина. Любитель...»
В наступившей гробовой тишине был слышен лишь возмущенный звон оскоплённого комара. Абсурд восторжествовал. Профессионализм пал перед простой народной любовью к картечи.
Чистил дома засор в унитазе, вспомнил одну историю. На одном из этажей военного училища, засорился туалет. Льется все через верх. Группе курсантов поручено засор ликвидировать. Ребята долго мучились стандартными средствами, пока один из курсантов не притащил лом. И начал этим домом колотить собственно дыру с засором. Бил так сильно, что пробил и трубу и пол в туалете. Вся жижа рванула в образовавшееся отверстие. Тем временем внизу тоже был туалет и в кабинке сидел по "большому" другой курсант. Этот курсант принял обильный душ из этих фекалий. По итогам пришествия в училище был издан приказ, запрещающий чистить сортир ломом.
Рассказал Александр Ширвиндт: «Был такой замечательный композитор Дмитрий Покрасс, он написал знаменитый "Марш Будённого". Помните: "Мы красные кавалеристы, и про нас былинные рассказчики ведут рассказ"? Маленький, некрасивый, лопоухий. Но при этом пользовался диким успехом у женщин. Я однажды спросил, как это ему удаётся. Он ответил: - Когда я вижу красивую женщину, задача одна: дотащить её до рояля. А там уже у неё нет вариантов!»
В столичных судах рассматривают сотни дел с «бабулями-мошенницами» — ситуация оказалась настолько серьёзной, что дошло до освещения на федеральном ТВ Стандартная схема выглядит так: пожилые люди продают квартиру, а потом возвращаются к покупателю и требуют вернуть её, так как якобы не осознавали своих действий. Пенсионеры утверждают, что находились под влиянием мошенников, и денег со сделки у них уже нет. Сейчас известен лишь один случай, когда покупатель выиграл такое дело и сохранил законно приобретённое жилье.
Настал тот день, когда Господь, отойдя от трудов праведных, решил полюбоваться своим творением. С высоты облачного престола взирал Он на Землю. И увидел, что это хорошо. Более чем хорошо — совершенно!
Дельфины резвились в лазурных волнах, выписывая замысловатые пируэты во славу Творца. Тигры грациозно ступали по изумрудной траве, а птицы, словно разноцветные ноты, парили в хрустальном воздухе. В самом сердце Эдема, среди дивных деревьев, неспешно прогуливался Адам. Гармония была абсолютной.
«А ведь и впрямь вышло неплохо», — с отеческой гордостью подумал Всевышний и, сделав шаг с небесного порога, вмиг предстал перед своим первенцем, попирая босыми ногами райский клевер.
— Здравствуй, сын мой! —Здравствуй, Отец! — Адам просиял, узнав Создателя.
На лице Бога играла заговорщицкая улыбка. —Адам, а я тут приготовил для тебя один сюрприз... — Он многозначительно поднял палец. — Нет-нет, не спрашивай! Подробностей не будет, иначе весь смысл потеряется. Но для него... Мне потребуется твоё ребро.
Адам, только что безмятежно улыбавшийся, замер. Его взгляд, полный доверия, внезапно помутнел от сомнения. Он инстинктивно прикрыл бок ладонью.
— Ну, что тебе, ребра жалко, что ли? — мягко подначил его Господь. — От тебя не убудет, Я же обещаю. Ну, так как? Согласен?
Адам молчал, глядя в землю. В его нетронутом, чистом сознании впервые зародилось нечто новое, тёмное и беспокойное — предчувствие.
— Да... — наконец выдохнул он, но в голосе его не было и толики прежней радости.
— А чего так неуверенно? — прищурился Бог, проницательно глядя ему в душу.
— Не знаю, Отец... — честно признался Адам, с тоской глядя на окружающий его совершенный мир. — Просто предчувствие какое-то нехорошее...
И в этот миг безмятежная тишина Рая впервые повисла на волоске, ибо даже сам Творец не мог отнять у своего творения право на смутное опасение, что за всякий, даже самый божественный, сюрприз рано или поздно придётся платить.
Экскурсия на крокодиловую ферму в Таиланде. Один из туристов, очень богатый бизнесмен, (немного не в своём уме) выдвинул нeoбычное предложение: "Если кто-нибудь сможет прыгнуть в пруд, где разводят крокодилов, и сможет oттуда выбраться живым, то получит 50 тысяч долларов. А еcли же его там рептилии съедят, то человеку, с кем он сюда приехал, выплатят 200 тысяч долларов компенсaции". Долго никто не pешался на эту авантюру, но вот один из мужчин прыгнул в воду и тут началась гонка крокодилов за ним. В кoнце концов, мужчина всё же смог выбраться из воды. Некоторое время cтарался отдышаться, а затем заорал что есть мочи: — Какая гадина толкнула мeня в воду?! И как вы думаете, кто это окaзался? Его жена. Так вoт именно отсюда и пошла поговорка: "За каждым уcпешным мужчиной стоит жeнщина".
— У нас две секретарши-блондинки поставили печатать сто пустых страниц. Как думаешь — зачем? — Хотели покормить принтер? — Нет. — Думали, что печатают невидимыми чернилами? — Нет. — Ладно, сдаюсь. Зачем? — Им поручили отсчитать сотню листов, а руками — лень.
«Леонид Ильич очень любил смотреть "Семнадцать мгновений весны". Смотрел раз двадцать. Однажды, когда в финале Штирлицу сообщают, что ему присвоено звание Героя Советского Союза, Брежнев обернулся к окружению и спросил: - А вручили уже? Я бы сам хотел это сделать. Начальник охраны Рябенко стал хвалить героя фильма - какой он хороший, талантливый человек, честный и прочее. Другие подхватили. - Так зачем же дело стало? - произнес Брежнев. И через несколько дней лично вручил Звезду Героя и орден Ленина Вячеславу Тихонову. Это воспринимается как анекдот в щедринской манере. Но это факт»
Из воспоминаний политического обозревателя Федора Бурлацкого
Внезапная встреча, или Лифт как испытание на прочность
Осень вступала в свои права, зажигая огни в окнах и сгущая темноту в подъездах. Семнадцатилетняя Лена, ученица одиннадцатого класса, возвращалась домой ровно в полночь. В кармане у неё был ключ от квартиры, в голове — обрывки мыслей о предстоящем дне и уроках, а на плечах — новая куртка с просторным капюшоном, надетым на голову. Эта деталь гардероба вскоре станет роковой.
Подъезд встретил её гулким эхом и знакомым запахом затхлости. Нажав кнопку вызова лифта, Лена смотрела, как светящиеся цифры над дверью медленно, с неохотой, отсчитывали этажи сверху. Наконец, с металлическим скрежетом двери распахнулись. Девушка зашла, повернулась спиной к выходу и, не глядя, ткнула кнопку своего этажа.
И тут, в самый последний момент, в проём юркнула тёмная фигура. Двери с лязгом захлопнулись. —Успел! — прозвучал хриплый, простуженный и оттого зловещий голос.
В голове у Лены чётко и ясно, как приговор, пронеслось: «Точно маньяк».
Лифт с надрывом рванул вверх. И вдруг... щёлк. Свет погас, мотор замолк, и кабина, дёрнувшись, замерла в полной, непроглядной темноте между этажами. В тишине, нарушаемой лишь учащённым дыханием, раздался тихий, сиплый смешок её спутника.
«Ну всё, — с ледяным спокойствием отчаяния подумала Лена, — сейчас начнётся...»
Полная тьма. Гробовая тишина. Прошла минута, которая показалась ей часом. Нервы были натянуты до предела, и в голове, отключённой от страха, включилась примитивная, животная логика: лучшая защита — нападение.
— М-мужчина... — прозвучал её голос, дрожащий, но твёрдый в своей чудовищной решимости. — Как насчёт минета?
В ответ она услышала лишь невнятный, удивлённый возглас. Затем «маньяк» грубо взял её руки и приложил их к некоему ОБЪЕКТУ. Дрожащими пальцами, в полной темноте, она совершила необходимые манипуляции, расстегнув ширинку...
В общем, всё было сделано быстро, молча и с отчаянием, не оставляющим места для сомнений.
Теперь, когда непосредственная угроза, как ей казалось, миновала, в ней заговорила нервозность. —Дай закурить, что ли, гад... — выдохнула она, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Молчаливый спутник протянул ей сигарету. В следующее мгновение в темноте щёлкнула зажигалка, и маленький огонёк осветил пространство перед ней.
И тут раздались два одновременных, пронзительных крика, в которых смешались ужас, стыд и абсолютное непонимание.
— Лена?! —Папа?!
Пламя зажигалки, дрогнув, выхватило из мрака знакомое, но осунувшееся за четыре месяца вахты лицо отца. Он смотрел на дочь с таким выражением, будто видел призрак.
— Лена, — его голос, сорванный простудой, дрожал от неподдельного ужаса. — Ты куришь?!?!
Занавес.
————————— Необходимые пояснения, без которых сюжет теряет логику:
Папа был вахтовиком и отсутствовал дома как раз те самые четыре месяца. Он приехал на день раньше, чтобы сделать сюрприз, и подхватил простуду, из-за которой его голос стал неузнаваемо хриплым. У Лены тоже была лёгкая простуда, и её голос слегка изменился. В лифте она сперва стояла спиной к отцу, голову её скрывал капюшон, да и за месяцы разлуки она заметно повзрослела и изменилась. Судьба, обладающая извращённым чувством юмора, свела их в самом неподходящем месте и в самых неподходящих обстоятельствах.
Вот такая история, где бытовые детали и случайности сложились в идеальный шторм из ужаса, стыда, абсурда и семейной драмы.
В конце 90-х был в Израиле знаменитый вор и пройдоха — Mоти Ашкенази. Промышлял Моти на пляжах Тель-Авива, был на короткой ноге с героином, но весь Израиль его просто обожает и знает как героя. И все благодаря одной истории.
Дело было в 20 июня 1997 года. Рецидивист Ашкенази в очередной раз был арестован, но нарушил условия домашнего ареста и отправился гулять на пляж «Иерушалаим». Это был особый день — последний день учебы в школах, и огромное количество школьников целыми классами веселились и купались. Естественно, весь пляж представлял просто «непаханное поле» для Ашкенази — все было усыпано портфелями школьников и сумками их родителей.
Моти не стал терять время даром и быстренько выбрал сумку подороже. Он профессионально подошел к сумке, присел на песок рядом, открыл не глядя, нащупал полотенце, солнечные очки, а вот кошелек все не попадался. Ашкенази засунул руку поглубже и оторопел — сумка была набита гвоздями.
Пляжный вор огляделся вокруг — рядом загорали туристы, в воде барахтались дети и взрослые. Моти опять открыл сумку пошире и рассмотрел внутри коробку с торчавшим из нее шлангом и часовым механизмом. Ашкенази сразу понял, что перед ним — он схватил сумку и что было сил рванул к улице Геула, где как раз было заброшенное здание. Если бы вора остановили полицейские, объяснить свое превращение в террориста тот бы точно не смог. Но об этом Моти в тот момент не думал…
Моти оставил сумку-бомбу в ветхом заброшенном доме и бросился к телефонному аппарату. Полицейским вор заявил: «Я нашёл бомбу! Нужны сапёры! Срочно! Это Моти Ашкенази!» Те пробили имя по базе и посоветовали завязывать с наркотой, а за нарушение условий домашнего ареста пообещали арест реальный. И положили трубку…
Ашкенази вернулся к дому с бомбой и начал вытаскивать на проезжую часть мусорные контейнеры, пытаясь перекрыть движение по улице Геула, сопровождая все это диким криком. На это уже полиции пришлось реагировать — дебошира схватили, но на всякий случай все же сходили в заброшенный дом проверить… Из дома полицейские вылетели мгновенно и тут же вызвали саперов. Оказалось, что сумка набита пятью килограммами взрывчатке. Позже установили, что на пляж ее принес тот же террорист, который за три месяца до того устроил взрыв в кафе «Апропо» в Тель-Авиве.
После этого полицейские все дела Моти Ашкенази закрыли и сняли с него все обвинения. Мужчину отправили на бесплатную реабилитацию, где он прошел курс лечения от наркозависимости. Сейчас Ашкенази уже за 50 лет, у него пятеро детей и отличная работа. Бывший вор живет в Тель-Авиве и работает пляжным инспектором — теперь ни один пляжный воришка не уйдет от бдительного ока «эксперта», а еще Моти очень внимательно относится к бесхозным вещам на пляже...
В ресторане Дома актера однажды заполночь возникла страшная драка: против десятка перебравших завсегдатаев стоял… один человек. Но человек этот был чемпион мира, великий боксер 60-х Валерий Попенченко. Посему нападавшие разлетались от него веером.
И вдруг от дальнего столика поднялся артист Театра на Таганке Рамзес Джабраилов – худенький, маленький, совершенно беззащитный. Рамзес не собирался участвовать в драке: ему просто хотелось хоть как-нибудь прекратить эти крики, отравлявшие ему законные триста грамм после спектакля.
Он с трудом поднял стоявшую в углу здоровенную напольную вазу и разбил ее о голову Попенченко. Тот рухнул, как подкошенный, и подоспевшая как раз милиция заботливо вынесла мастера с ристалища.
На следующий день в ресторане царила непривычно напряженная атмосфера: все ждали развязки. И действительно: около полуночи в зал вошел Попенченко с забинтованной головой. Огляделся, нашел, кого искал, и направился к дальнему столику. Рамзес встал ему навстречу во весь свой почти детский рост, уставился огромными, черными, печальными глазами в переносицу чемпиона и в полной тишине отчетливо произнес:
«А в следующий раз… вообще убью!»
Попенченко от неожиданности расхохотался, обнял Рамзика своими знаменитыми колотушками, плюхнулся на соседний стул… и дружил с ним до конца своей короткой жизни.
На международном симпозиуме по лингвистике, вечером в баре встретились русский, французский и китайский лингвисты и решили написать фамилии друг друга на своих языках. — Моя фамилия Ге, — сказал француз китайцу. — В китайском два иероглифа Ге, но ни один не подходит для фамилии, — ответил китаец. — Почему? — Один значит «колесо», а другой — звук, с которым лопается мочевой пузырь осла. — Что плохого в колесе? — Мужское имя не может быть круглым, все подумают, что ты педик. Для твоего имени мы возьмем иероглиф Шэ — «клавиатура», «корнеплод», «страница» и «бесснежный», дополним иероглифом Нгу — «мужской род», а в конце поставим Мо — «девственный». — Но это не совсем так... — Никто не примет за девственника, просто без Мо Ше–Нгу значит «сбривающий мамины усы»... — Хорошо, теперь я напишу твое имя. Моя фамилия Го. — Отлично, начну с буквы G. — Что она означает? — У нас буквы сами по себе ничего не значат, но чтобы показать уважение, я поставлю перед G букву H — во французском она не читается. — Отлично! Дальше O? — Нет, чтобы показать, что G читается как Г, а не Х, надо после G поставить U, затем H (чтобы U не читалась сама по себе), и буквы EY, которые показывают что слово короткое и скоро закончится. — Hguhey.. дальше O? — Нет, во французском О читается как А или Ё в зависимости от соседних букв и ударения. Твой чистый О пишется как AUGHT, но слово не может кончаться на T, поэтому добавим NGER. Вуаля! Русский лингвист поставил бокал, взял бумажку и написал «Го» и «Ге». — И всё? — Да. Француз с китайцем почесали затылки. — Хорошо, а твоя фамилия? — Щекочихин-Крестовоздвиженский. ... — А давайте просто бухать? — первым нашелся китаец
Дверь в аптеку отворилась с тихим звонком, впустив молодого человека лет двадцати пяти. Он имел вид предельно сосредоточенный, даже слегка растерянный, что сразу выдавало в нём не обычного посетителя, а человека, впервые всерьёз столкнувшегося с Великой и Ужасной Медициной на практике.
— Здравствуйте! — произнёс он, подойдя к стойке. — Скажите, вот если в горле першит, что лучше попринимать?
Фармацевт, женщина с усталыми, но опытными глазами, ответила, не отрываясь от раскладки: —Вам поможет «Гортавирин». Снимает першение за день.
— Спасибо, — молодой человек тут же достал блокнот и с серьёзным видом вывел: «Перш. → Гортав.».
— А если горло не просто першит, а уже болит? — продолжил он допрос.
— Тогда «Ангисептин-форте». Зелёные пастилки.
«Бол. → Ангисеп.», — заскрипела ручка. Молодой человек был упорен, как следователь, собирающий улики.
— А вот если насморк? — последовал новый выпад.
— «АнтиШмыг». Капли или спрей, — последовал автоматический, выверенный ответ.
— А если насморка нет, но запахов не чувствуешь? — уточнил юноша, вглядываясь в блокнот.
Фармацевт на секунду оторвалась от упаковок и с лёгким недоумением взглянула на него. —Это аносмия. «Нюхамин», капсулы, но лучше к врачу.
«Нет насм., нет зап. → Нюхам. (к врачу!!!)». Страницы заполнялись с пугающей скоростью.
— А если ухо заложено? — не унимался парень.
— «Ушнол» — капли. Желтый флакон.
Скрип-скрип... «Зал. ухо → Ушнол».
— А если ухо не заложено, а прямо болит? Стреляет? — в голосе посетителя зазвучали отчаянные нотки.
Терпение фармацевта, много лет впитывавшее жалобы на все мыслимые хвори, лопнуло. Она отложила коробку с ватой и, уперев руки в боки, изрекла с материнской, но непререкаемой строгостью: —Молодой человек! Вы бы к Лору сходили всё-таки! Зачем по аптекам симптомы выспрашивать!
Он сконфуженно захлопнул свой испещрённый записями блокнотик и поднял на неё виноватый взгляд. —Схожу, схожу... — пробормотал он, делая шаг к выходу. И уже почти у двери, обернувшись, добавил с трогательной и нелепой гордостью: —Я и есть Лор. Завтра — первый рабочий день.
Дверь за ним закрылась. В наступившей тишине аптеки фармацевт несколько секунд молча смотрела в пространство, а затем тихо, одними губами, прошептала: —Ну вот... Диплом-то получил, а лечить не научили. Храни Господь нас, пациентов...
1930-е годы. Вечер в уютной, пропахшей картошкой, махоркой и книгами коммунальной квартире. Девятилетний Витя, развалившись на потертом диване, листает учебник с портретами классиков. Его отец, Алексей Петрович, в расстёгнутой гимнастёрке, допивает вечерний чай.
— Папа, — Витя отрывается от книги, — а кем наша бабушка работает? —Экономистом, сынок, — не глядя, отвечает отец, разминая усталые плечи. Витя задумчиво смотрит на портрет сурового мужчины с пышной шевелюрой и бородой. —Как Карл Маркс? Алексей Петрович фыркает,ставит чашку с таким звоном, что та аж подпрыгивает, и поднимает вверх указующий перст, видный даже сквозь табачную дымку. —Ну ты сравнил! Она — Начальник экономического отдела! Маркс — теоретик, а бабушка — практик!
В 1960 году произошёл массовый побег пациентов из турецкой больницы Аль-Аббасия для душевнобольных из-за халатности охраны.
В общей сложности 243 пациента сбежали на улицы района, что могло привести к серьёзной проблеме. Директор немедленно вызвал доктора Джамаля и потребовал от него срочно решить ситуацию.
Доктор Джамаль быстро нашёл оригинальный выход: он взял свисток, собрал нескольких сотрудников, построил их цепочкой, велел держаться друг за друга и вышел на улицу, изображая поезд. Он шёл впереди, громко свистел и кричал: — Тууу-туууут! Тууу-туууут!.. Сотрудники, следовавшие за ним, играли роль вагонов поезда, держась друг за друга.
И произошло именно то, что доктор ожидал: каждый сбежавший пациент, увидев «поезд», присоединялся к нему, и доктор Джамаль смог собрать всех беглецов и вернуть их обратно в больницу.
Правда, возникла другая проблема: когда пациентов пересчитали, оказалось, что их стало больше, чем было ...
В связи с усилившимся ажиотажем вокруг Нобелевской Премии Мира посмею лишь напомнить, что в 2015 году в Кундузе, Афганистан, произошло редкое событие, когда один лауреат Нобелевской Премии Мира, Барак Обама (год награждения 2009) разбомбил другого лауреата Нобелевской Премии Мира - организацию Врачи Без Границ (год награждения 1999). Это вам не война Вилларибо с Вилабаджо!
На товарной станции железной дороги близ Москвы мы с мужиками отыскали цистерну из-под спирта, на дне которой кое-что было! Правдами и неправдами мы это сцедили. Почти ведро набралось! Но в ведре — грязь, всякая дрянь плавает. А у меня как раз оказалась пачка памперсов — жена велела купить для ребенка. И я предложил этот спирт через памперс профильтровать. Так этот самый памперс спирт не отдал! То есть натекло всего стакан-полтора, а остальное (почти ведро!) осталось внутри памперса! И никакие выкручивания, даже полный разрыв на части не помогли! Меня с пачкой детских памперсов тогда долго гоняли по станции.
Приятель рассказал... Выпивали они значит у него дома компашкой. Дым-квас-керогаз на весь день и половину ночи... Но неизбежное приходит, и вот наконец даже самые устойчивые выдохлись, и расположились на отдых, кто куда сумел доползти... Сам пил меньше остальных, поэтому проснулся около полудня, когда все остальные еще похрапывали... Опохмелившись благоразумно припасенной на утро банкой пива, он решил завершить процесс избавления от погибших мозговых клеток и направился в туалет... Оказалось. что проснулся не первым... Один из участников попойки уже стоял над унитазом, одной рукой упираясь о стену, а второй вяло ерзая в районе ширинки, пытаясь видимо нащупать застежку. Глаза его при этом оставались закрытыми! Понаблюдав за этими телодвижениями, отдаленно напоминавшими игру на несуществующей балалайке, приятель решил приколоться над страждущим! Взял в холодильнике сосиску и аккуратно вложил ему в руку! Тот, почувствовав в руке вожделенный предмет даже как-то распрямился. На лице появилось счастливое выражение.... а по ногам заструилась понятная жидкость.... Но вот процесс закончился. Так и не открывая глаз, обоссатушкин разжал руку... и сосиска плюхнулась в унитаз.... Приятель говорил, что даже представить себе не мог, чтобы человек так мгновенно ПРОТРЕЗВЕЛ!!!
Взяли из приюта (был у пьющей семьи) ослепительной красоты годовалого добермана. Им никто не занимался.
Муж с работы возвращается поздно. Но собака любит, когда он возвращается и усвоила фразу «папа приехал».
Вечер. Собака залезла в моё кресло и свернулась калачиком. Пытаюсь согнать — упёрлась. Делаю вид, что прислушиваюсь и говорю «Папа приехал!». Пёс подрывается с места и бежит к дверям встречать. Я сажусь в кресло и включаю телевизор.
Пёс, подождав у двери минуты три, возвращается, видит меня в кресле, пристально смотрит мне в глаза, вздыхает и ложится на полу.
Проходит минут пятнадцать. Резко поднимает голову, навострив уши, затем срывается с места и бежит к дверям с громким лаем. Я с мыслями «кого так поздно черт принес» иду к дверям, открываю — никого! Возвращаюсь к креслу — пёс лежит в нём, свернувшись калачиком... Немая сцена.
Жильцы дома в Уфе пожаловались в строительную компанию, что в квартирах холодно, нет тепла. В компании им сказали: «Хоть Папе Римскому жалуйтесь». Ну, они и пожаловались. Написали письмо Папе Римскому. Письмо было опубликовано в интернете и разошлось по соцсетям. После этого отопление быстро дали. Потрясающий ход
https://uctopuockon-pyc.livejournal.com/9029773.html Категории: Общество Музыка История Как уезжал Буба Касторский А я не плачу, никогда не плачу Есть у меня другие интересы... ...Меня часто спрашивают, почему я, будучи популярным артистом, который хорошо зарабатывал, имел прекрасную трехкомнатную квартиру в центре Москвы, машину, дачу и пр., уехал? В 1971 году меня по сфабрикованному обвинению посадили в Тамбовскую тюрьму. Впоследствии меня оправдали, дело было закрыто, работники прокуратуры наказаны, но до этого я просидел год и две недели в тюрьме, сыну в этой связи не дали поступить в Московскую консерваторию, в течение 2-х лет, пока длилось доследование, мне не давали работать, мое имя вырезали из титров фильма «Неисправимый лгун», в фильме «Повар и певица» меня озвучили другим актером и т.д. Короче, я понял, что страна игривая, в ней с тобой могут сделать все что угодно, а особенно учитывая, что у сына Емельяна как и у меня - язык до щиколотки, который, как известно, доведет если не до Киева, то уж до тюрьмы точно, я решил удалиться от гнутой страны на максимально возможное расстояние. К счастью после подачи заявления, если у меня и были какие-то сомнения по поводу принятого решения, то до боли родные, вездесущие подлость и хамство быстро их развеяли. Мать моей жены с нами не уезжала, и естественно ее надо было обеспечить жилплощадью. Она была прописана с нами, но поскольку оставаться одной в 3-х комнатной квартире ей бы не разрешили, я договорился на обмен - 2-х комнатная квартира с доплатой. Этот обмен должен был быть одобрен на собрании правления кооператива, членом которого я состоял. Первым взял слово Николай Рыкунин (возможно, некоторые помнят, был такой эстрадный «дуэт Шуров и Рыкунин). Он долго говорил о Родине, о неустанной заботе о каждом из нас партии и правительства, о совершенстве социалистического строя, о том, что покинуть такую Родину и такой строй может только человек неблагодарный, у которого отсутствует совесть и т.д. Кстати сказать, Рыкунин с пеной у рта, задыхаясь от ненависти к Советской власти, рассказывал мне, что его отец до революции был помещиком под Москвой, добрым, гуманным человеком, заботившемся о крестьянах, далеким от политики. Большевики его, естественно, расстреляли, а жену с грудным младенцем выслали в Сибирь, где она была вынуждена просить милостыню, чтобы не дать умереть маленькому Коле Рыкунину. Выслушав речь Рыкунина, я мягко попытался объяснить, что речь идет не о неблагодарном Сичкине, а о благодарной теще, которая не покидает Родину и имеет право на жилплощадь. Из первого ряда встал похожий на отца Врубелевского Демона концертмейстер Большого Театра Гуревич. (Худая фигура, изогнутая вопросительным знаком, крошечные злобные глазки и змеиные губы придавали ему особый шарм). - Я не желаю присутствовать на концерте Сичкина! - выкрикнул он. - Запретите ему говорить! Я, как патриот, не желаю выслушивать речи отщепенца и предателя Родины? - Не надо так волноваться, патриот Гуревич, - обратился я к нему. - Кстати, какие погоды были в Ташкенте в начале войны? Гуревич: - Пошли вы на .... - Я не могу никуда пойти - идет собрание. - Вы против моей тещи, потому, что она русская? Гуревич онемел. - Да, а во время войны какие погоды были в Ташкенте? - Сичкин, идите к ... матери! - Я же уже вам сказал: я никуда не могу пойти, пока не кончится собрание. Всем известно, что громче всех кричит «держи вора!» сам вор, но работники наших органов люди умные и опытные, им ничего не стоит определить, кто патриот, а кто враг. Судя по вашему фальшивому пафосу, вы, видимо, очень виноваты перед Советской Властью, но успокойтесь: советский суд - самый гуманный суд в мире, и чистосердечное признание, безусловно, смягчит вашу вину. О, совсем забыл, а в конце войны какие погоды были в Ташкенте? - закончил я под хохот собравшихся. Больше всех суетился композитор Марк Фрадкин. В отличие от Рыкунина, который выступал, так сказать, бескорыстно, просто желая подчеркнуть свои патриотизм и лояльность, Фрадкин имел конкретные виды на мою квартиру и развернул активную деятельность еще до собрания: он обрабатывал членов правления, запугивая их тем, как может быть расценена помощь врагу народа, с именем КГБ на устах ходил по квартирам, собирал подписи жильцов против моего обмена, короче, делал все, что было в его силах, чтобы помешать. С Фрадкиным во время войны мы долгое время были в одной части, где он заслужил звание «самый жадный еврей средней полосы России». Впрочем, я думаю, это было явным преуменьшением, и он вполне был достоин выхода на всесоюзный, если не на международный уровень. Плюшкин по сравнению с ним был мотом. Покойный Ян Френкель, талантливый композитор и очаровательный человек, рассказывал мне, что Фрадкин постоянно уговаривал его зайти в гости, посидеть за рюмкой у его уникального бара. Один раз, когда они были около дома Фрадкина, тот его наконец зазвал, но при этом сказал: - Ян, в баре все есть, но чтобы его не разрушать, а это произведение искусства - ты сам убедишься, купи бутылочку водки. Закуски навалом, но на всякий случай купи колбаски, если хочешь, сыра, ну, рыбки какой-нибудь и возьми батон хлеба. В результате они сели у бара, выпили водку Френкеля, закусили его продуктами, а Фрадкин даже чая не предложил. В свое время Фрадкин мечтал попасть к нам в кооператив по причине хорошего района и того, что он был дешевле других кооперативов, но собрание было категорически против, мотивируя это тем, что Фрадкин не артист эстрады, богат и может купить квартиру в любом другом кооперативе. Я в то время был членом правления, со мной считались, и когда жена Фрадкина со слезами на глазах умоляла меня помочь им, я по своей мягкотелости не смог отказать и уговорил правление проголосовать за Фрадкина.
Позже история повторилась с их дочерью Женей, которая тоже хотела жить в нашем кооперативе. Оба раза члены правления говорили, что они голосовали не за Фрадкина, а за меня. Возвращаясь к нашему собранию. Фрадкин его закончил коротко и по-деловому резюмировав: - Товарищи, нам надо решить вопрос об обмене Сичкина в связи с тем, что он бросает нашу Родину, плюет на все то, что сделала для него эта страна и хочет выгодно переметнуться на Запад. Нас он просит в этом ему помочь. Давайте голосовать. Почти все русские, включая членов партии, проголосовали за меня, а все евреи, которых было большинство, против. В результате тещу выгнали из квартиры, а я получил огромное моральное удовлетворение - еду правильно. Как я выяснил, в ОВИРе существовало негласное правило пять раз не принимать анкеты под предлогом того, что они, якобы неправильно заполнены. Поэтому я пришел в ОВИР и сам сказал, что чувствую, анкеты неправильно заполнены, лучше будет, если я их перепишу и приду завтра. Служащая ОВИРа улыбалась, кивала, и так пять раз. На шестой день у меня приняли документы, и после всех положенных дальнейших мытарств, 23 мая 1979 года мы прибыли в аэропорт «Шереметьево», откуда должны были вылететь в Вену. По дороге в аэропорт мы проехали мимо огромного плаката с изображением Ленина в кепке, с прищуренными глазами и поднятой в приветствии рукой, который гласил: «Верным путем идете, товарищи!», а в самом «Шереметьево» нас встретил транспарант: «Отчизну я славлю, которая есть, но трижды, которая будет!» Рейс на Вену все время откладывался: то в связи с вылетом комсомольской делегации в Индию, то профсоюзной делегации в Мексику, то партийной делегации в Китай. Я услышал, как один еврей сказал другому: - Слушай, если они все уезжают, давай останемся.
...Первое, что я сделал в Вене, это отправил вызов Фрадкину и в придачу к нему письмо следующего содержания: «Дорогой Марик! Все в порядке, вся наша мишпуха уже в Вене, все удалось провезти и твое тоже. Как ты правильно сказал, таможенники такие же тупые, как вся вонючая советская власть и бигуди осмотреть не догадаются. Так и вышло, только у Симы очень болит шея, все-таки каждый весил три кило. Пусть Рая до отъезда тренирует шею, у тебя шея, конечно покрепче, но ты ж в бигудях не поедешь. Как нам сказали, в Америке иконы сейчас идут слабо, а ты знаешь, израильтяне из голландского посольства совсем обнаглели и хотят за провоз 20 процентов. Марк, вот прошло казалось бы всего несколько дней, а мы уже очень соскучились. Все со слезами на глазах вспоминают твое последнее напутствие: «Я рад и счастлив за вас, что вы покидаете эту страну, кошмарное наследие двух мерзких карликов: картавого сифилитика Ленина и рябого параноика Сталина. Дай вам Бог!» А как мы смеялись на проводах, когда ты сказал, что был и остаешься убежденным сионистом, а все твои якобы русские песни на самом деле основаны на еврейском фольклоре, сел за рояль, начал их одним пальцем наигрывать и объяснять, из какого синагогиального кадиша они взяты... Короче, ждем тебя и Раю с нетерпением, дай Бог уже скоро. Крепко обнимаем, целуем: Арон, Пиля, Сима, Двойра и Ревекка» Как мне впоследствии сообщил конферансье Борис Брунов, Фрадкин тут же побежал в КГБ и начал клясться, что у него нет икон и валюты, и он никуда не собирается ехать. Там (еще раз) прочитали письмо и пытаясь сохранить серьезное выражение лица, посоветовали успокоиться, его никто ни в чем не обвиняет, многие получают вызовы, но если он не и собирается уезжать, ему не о чем волноваться. Фрадкин, тем не менее, был в панике, жена Рая на нервной почве начала курить. Забегая вперед, второй вызов и письмо, но уже на адрес домоуправления «для Фрадкина» и якобы от другого лица я послал из Италии и третье, на адрес Союза Композиторов РСФСР Родиону Щедрину для Фрадкина из Нью-Йорка. Второе письмо: «Привет, Марик! Сразу по делу: твою капусту и рыжье получил, но с летчиками больше в долю не падай - они засветились. Канай в Севастополь, свяжись с кентами и попробуй зафузить моряков атомных подводных лодок. Как договаривались, я откусил три косых, остальное твое, тебя ждет. Антиквар превращай в зелень, его не втырить и могут закнокать. Вообще, ходи на цирлах, подальше от катрана, шныров и козырных. Тебе сейчас самое время лепить темнуху. Учти, телефон прослушивается - ботай по фене. Слыхал парашу, как ты вертухаям туфту впаривал - все правильно, пока не откинешься, хиляй за патриота. Вся маза тебя ждет, на любой малине будешь первым человеком, братва мечтает послушать в твоем исполнении песни Шаинского. Поменьше пей и чифири, а то, что Рая шмалит дурь, не страшно - главное, чтоб не села на иглу. Бывай, до встречи. Валера» Фрадкин потерял сон, не помогали сильнейшие снотворные, снова побежал в КГБ, потом в домоуправление, ходил по квартирам, бился в судорогах и кричал, что он не имеет к этому никакого отношения, а все это провокации Сичкина. Рая курила одну за одной и дошла до 4-х пачек в день. В КГБ хохотали до слез и с нетерпением ожидали следующего письма и очередного визита идиота. Письмо третье: «Здравствуй, дорогой Марк! Прости, что так долго не писали, но сначала хотели получить товар, чтобы ты был спокоен. Слава Богу, все ОК, все контейнеры прибыли, с аргентинцами рассчитались, так что ты уже в порядке. Даже за один контейнер Рая спокойно может открыть массажный салон, а блядей среди иммигрантов навалом. Вообще, если ты сможешь переправить хотя бы 25 процентов своего состояния, то до конца жизни здесь будешь купаться в золоте. Если ты еще не обрезан, то здесь можно устроить за большие деньги. Все иммигранты придут посмотреть на обрезание композитора Марка Фрадкина. Свою коллекцию порнографии не вези, здесь этого добра полно, оставь Жене. Да, и скажи ей, чтобы хотя бы до вашего отъезда перестала фарцевать - береженого Бог бережет. Марик, мой тебе совет: пока ты в Союзе, учи нотную грамоту и хотя бы чуть-чуть гармонию - там ты можешь напеть мелодию, и «негр» ее тебе записывает, а здесь негров много, но все они не такие грамотные как ты. У нас все хорошо: молодые получают вэлфер, старые - пенсию, а бизнесы на кеш. Английский можешь не учить, он здесь не нужен. На Брайтоне все на русско-еврейском жаргоне с одесским акцентом, а то, что у тебя первый язык идиш - огромный плюс. Тебя вся помнят и ждут, а твою знаменитую шутку: «Если бы Фаня Каплан закончила курсы ворошиловского стрелка, мы намного раньше избавились бы от этого картавого фантаста», - здешние артисты читают со сцены. С нетерпением ждем встречи, 3ай гезунд апдетер Мотл Фрадкин! Целуем Наум, Фира, Бася, Абрам и тетя Рахиль! Будете ехать, пусть Рая не глотает камни - Соня так и не просралась» Борис Сичкин «Я Буба Касторский» (фрагменты) P.S. В Штатах среди русскоязычной эмиграции его имя знали, но никто на актерский Олимп его пускать там не собирался. Снимался он в эпизодических ролях и рекламе. Лишь однажды его товарищ-эмигрант Олег Видов помог получить Сичкину роль Брежнева в фильме про Никсона. Сам актер признавался, что в Америке ему не хватает душевного общения, того самого общения, на которое были так щедры советские люди. В Америке – все про «деньги», а это просто скучно. Чтобы заработать себе на жизнь, он выступал в ресторанах и кафе. Здесь собирались русские эмигранты и можно было говорить на родном языке, рассказывать понятные только бывшим советским людям анекдоты, шутить про то, о чем на Родине в СССР вслух не скажешь. Раз в год Сичкин давал в США концерт и обижался, когда его друзья просили у него контрамарку, жалуясь, что 20 долларов за билет – это дорого. Он зависел от этих денег.
В новую Россию он приехал в 1994 году, дал концерты во многих городах, снялся в нескольких фильмах. Возвращаться на Родину уже не планировал, понимая, что он не нужен ни здесь, ни по большому счету там. Хотя с удовольствием давал интервью всем российским СМИ. Много лет в Нью-Йорке Борис Сичикин жил в доме для бедных. Другого жилья он позволить себе не мог. Когда ему было 79 лет, его пригласили сняться в кино про русскую мафию, он обрадовался, сходил на встречу, но в доме, где он жил, отключили лифт. Пришлось пониматься на высокий этаж на ногах. Он пришел в свою квартиру, сел за стол и умер от сердечной недостаточности. Его похоронили в Америке, но супруга решила, что такая могила ее мужу не подойдет. Она через некоторое время буквально выкpала гpоб, провела кремацию и тайно перевезла прах мужа в Россию. Из-за отсутствия документов прах 6 лет хранился в доме ее московских друзей. И только позже Бориса Сичкина перезахоронили на Ваганьковском кладбище.
Если бы он знал об этих странных похоронах на двух континентах, наверное, тоже бы посмеялся… «Это было, было...» https://vk.com/feed?w=wall-210691063_171225
В скульптурной мастерской Мухинского училища пахло сырой глиной, гипсом и вечной творческой мукой. Воздух, густой от пыли и сосредоточенности, вдруг зазвенел от тихого, но чёткого голоса доцента Лазаря Максовича.
— Так, что это у нас тут? — он медленно обошёл вращающуюся подставку, на которой красовалась небольшая, около полуметра высотой, статуя обнажённого юноши.
Маша, затаив дыхание, ждала. Она вложила в этого «Аполлона» душу, два килограмма лучшей глины и три бессонные ночи.
— Аполлон, — выдохнула она, гордо выпрямив спину.
Лазарь Максович, сухонький мужчина с седыми вихрами и пронзительными глазами, скрытыми за очками в толстой оправе, молча крутил в пальцах вечно дымящуюся папиросу. Он сделал последнюю затяжку, бросил окурок в банку из-под гуталина, служившую пепельницей, и приблизился к скульптуре вплотную.
— Неплохо, — процедил он, рассматривая проработку мышц спины. — Очень даже недурно… Пластика чувствуется. Динамика.
Маша расцвела. Похвала от Лазаря Максовича стоила больше, чем диплом с отличием.
Он перешёл к лицу. — Черты… благородные. Античный идеал.
И тут его взгляд, скользнув вниз по торсу, внезапно замер. Застыл в одной точке с такой концентрацией, будто он обнаружил на безупречном теле древнего бога клеща. Брови Лазаря Максовича поползли вверх, к седым вихрам. Он снял очки, протёр их носовым платком, снова надел и, обернувшись к Маше, уставился на неё с немым вопросом.
— Мария, — голос его прозвучал как-то уж слишком мягко. — А кто у нас Аполлон?
Маша насторожилась. Вопрос показался ей подозрительно простым. —Древнегреческий бог, Лазарь Максович. Покровитель искусств.
— Вот! — Голос доцента внезапно взметнулся до раскатистого баритона, а его указательный палец взмыл к потолку, указующий перст пророка, узревшего истину. — Греческий! Эллин! Воспитанник строгих спартанских нравов и олимпийских идеалов!
Он сделал паузу, давая словам достигнуть самого дальнего угла мастерской, где уже замерли с стуками и резцами другие студенты.
— Почему же он у вас, — Лазарь Максович понизил голос до конспиративного шёпота, но так, что его было слышно даже в коридоре, — еврей?
В мастерской наступила гробовая тишина, которую на третьей секунде пронзил чей-то сдавленный смешок. Ещё мгновение — и скульптурная мастерская взорвалась хохотом. Смеялись все: и парень у мольберта, вечно рисовавший кубы и шары, и две девушки, корпевшие над керамическими вазами, и даже суровый бородатый мужчина, резавший по дереву макет «Рабочего и колхозницы».
Маша стояла, как статуя, которую только что высекли из самого алого мрамора. Её щёки пылали таким жаром, что, казалось, могли обжечь глину её несчастного Аполлона. Она с ужасом посмотрела на своё творение и вдруг, наконец, поняла. Поняла, в чём заключался досадный анатомический просчёт, превративший бога с Олимпа в молодого человека, явно готовящегося к бар-мицве.
Лазарь Максович, довольный педагогическим эффектом, снова подошёл к скульптуре. Он достал из кармана кителя небольшой стек и с деловым видом протянул его Маше.
— Ну что ж, Мария, — сказал он уже совершенно спокойно, с лёгкой, почти отеческой улыбкой. — Не ошибается тот, кто ничего не делает. Ваш Аполлон, безусловно, талантлив. Но сейчас ему требуется небольшая… реконструкция. Приведите его, так сказать, в соответствие с культурно-историческим каноном. И чтобы я больше никогда не видел, чтобы у греческого бога был… — он снова понизил голос, — брис.
Он повернулся и пошёл к своему столу, оставив Машу наедине с её уникальным, интернациональным божеством. А в мастерской ещё долго стоял счастливый, заразительный смех, пахнущий глиной, гипсом и молодостью.
"Уже находясь в тюрьме во время Нюрнбергского процесса, Герман Геринг дал интервью психологу Густаву Гилберту. Геринг сказал следующее: «Конечно, люди не хотят войны. С какой радости какой-то дурак с фермы захочет рисковать своей жизнью, если лучшее, что он может получить в результате войны — это вернуться обратно на свою ферму живым и невредимым? Конечно, народ не хочет войны. Разумеется, никто не хочет войны - ни в России, ни в Англии, ни в Америке, ни даже в Германии. Это очевидно. Но, в конечном счёте, политику определяют лидеры страны. И заставить народ поддержать эту политику — дело пустяков. Причём неважно, что это — демократия, коммунизм, парламент или фашистская диктатура». На это Гилберт ему возразил: «Но в демократии есть одно отличие — народ имеет возможность высказаться через своих избранных представителей». На что Геринг ответил: «Это, конечно, всё прекрасно, но есть у народа голос или нет — его всегда можно принудить к повиновению. Это просто: надо лишь сказать ему, что на него нападают. И при этом обвинить пацифистов в отсутствии патриотизма и в том, что они подвергают страну опасности. Это работает в любой стране».
18 апреля 1946 года, цитата из книги Гилберта «Нюрнбергский дневник»
Кололи в селе кабана. Работали весь день — пока разделали, пока убрали, уже стемнело. Дали за помощь большой кусок свежины. Спешил домой — даже помыться не успел, руки в крови, на переднем сиденье мясо, ещё тёплое.
Еду на «Жигулях». Вечер, дорога пустая. На обочине машет молодая пара — просят подвезти. Посадил. В салоне темно, радио бормочет: погода, цены, урожай… и вдруг: «В районе орудует маньяк. Будьте осторожны».
Парень усмехается: — Попробовал бы он на меня напасть! Я бы ему показал! Девушка молчит, прижимается к нему.
Подъехали к их посёлку, они дают деньги. Я включаю свет, чтобы взять — на сиденье рядом мясо, а руки у меня все в крови.
Через секунду — хлопают обе двери. Слышу только, как по асфальту цокают каблуки.
Сижу, выключаю свет и думаю: «Даже сдачи не взяли».
Незабудунепрощу тяжелую молодость, загубленную советской властью:
Меня, студента престижного вуза, заставляли ездить на картошку, вместе со всяким быдлом. Незабудунепрощу. Меня заставили вступить в комсомол и носить значок с портретом этого поганого Ленина. Незабудунепрощу. Меня, комсорга, тоже заставляли ездить на картошку, вместе со всяким быдлом. Незабудунепрощу. В деревне на картошке я вынужден был каждый день видеть пьяных мужиков и корявых мерзких деревенских девок. Незабудунепрощу. Одна из которых меня заразила трипером, грязное животное! Знаете, что такое в СССР было лечиться от триппера? Это ж был ужас, если бы не дядя Марек из Боткинской, не знаю, что б я делал. Незабудунепрощу. Эта белобрысая сука из третьей группы настучала на меня по поводу триппера. Стукачество у этих людей в крови. Мне грозил выговор с занесением в учетную карточку... Это же волчий билет! Незабудунепрощу. На хорошую работу брали только быдло из деревни и партийных. Интеллигентных людей старались задвинуть подальше. Незабудунепрощу. Меня заставляли сидеть на этих мерзких партсобраниях! Незабудунепрощу. Мою фамилию в той статье в "Успехах...", которую я написал практически сам, поставили третьей, после научного руководителя и завлаба. Незабудунепрощу. Эту ужасную "очередь" на машину и на мебель тоже не прощу и отнюдь не забуду. Сука Нинка накатала на меня жалобу в партком насчет морального облика. Эти суки засовывали нос в мою личную жизнь! Незабудунепрощу никогда.
В результате введения в США сухого закона в январе 1920 года производители вина, а вслед за ними и фермеры, которые выращивали виноград, понесли сокрушительные убытки. Многие виноградники были вырублены под корень, а площади засажены фруктовыми деревьями.
Однако остались и те, кто понимал, что сухой закон не вечен. Они оставили лозы на месте, но как-то надо было решить вопрос реализации готовой продукции. И вот тогда появилось очень изящное решение: был создан так называемый винный кирпич. Он представлял собой брикет из спрессованного сухого концентрата виноградного сока.
Цена брикета была более чем доступной – 1,25 доллара. При том, что средняя заработная плата рабочего в США в те годы составляла около одного доллара в час. Чтобы получить галлон (3,78 литра) вкусного и ароматного сока достаточно было всего лишь растворить брикет в воде.
А теперь хитрость. На упаковке "винного кирпича" красовалась надпись: "растворив брикет в воде, ни в коем случае не оставляйте его в теплом месте на 20 дней, иначе ваш сок превратится в вино". По сути – готовая инструкция, которой за годы сухого закона воспользовались очень многие.
При этом сам закон не был нарушен: производитель просто предупреждал покупателя о возможных рисках. Кстати, делать вино в домашних условиях сухой закон не запрещал. Было лишь два условия: производить не более 200 галлонов в год (около 750 литров) и не выносить алкоголь за пределы дома.
