Новые истории - основной выпуск

Из жизни водолазов.

В следующий раз, когда вас окончательно достала ваша работа, подумайте о
судьбе одного парня. Его зовут Роб. Роб - водолаз; работает на компанию
Глобал Дайверз в Луизиане. Занимается ремонтами оборудования для
подводного бурения.

Далее следует его e-mail, посланный им своей сестре.
Она переслала его в радиостанцию 103.2FM, что в Форт Уэйне, Индиана,
объявившую конкурс на наихудшее происшествие на рабочем месте.
Конкурс она выиграла.

"Здравствуй, Сью! Очередное письмо твоего братца-"подонка".
На прошлой неделе у меня на работе случилась неприятность.
Я знаю, что у тебя в последнее время тоже были служебные огорчения, так
что я подумал, что послушав о моих приключениях, ты приободришься и
поймешь, что у тебя не все так уж и плохо.
Прежде чем рассказать тебе, что случилось со мной, я должен поведать
тебе некоторые скучные технические подробности.
Как ты уже знаешь, мое рабочее место - на дне морском. На рабочем месте
я ношу костюм. Это - "мокрый" костюм. В это время года вода в море
довольно холодная. Так что мы, чтобы не мерзнуть, придумали вот что: у
нас есть дизельная промышленная водонагревательная установка. Эта штука
за 20000 долларов засасывает воду из моря, нагревает ее до приятной
температуры, и затем нагнетает ее вниз к ныряльщику через поливальный
шланг, который примотан липкой лентой к воздушному шлангу.
Чертовски остроумная идея; я ее несколько раз использовал безо всяких
проблем.
Когда я опускаюсь вниз, и начинаю работать, я беру шланг с теплой водой
и втыкаю его в низ моего мокрого костюма. При этом он внутри весь
заполняется теплой водой, и ты работаешь, прямо как сидя в джакузи.

Все шло прекрасно, до того момента, как я почувствовал зуд в заднице. Я,
конечно же, почесал ее. Что только усугубило проблему: задницу стало
прям-таки жечь огнем.

Я вынул шланг из мокрого костюма, но дело было уже сделано. Ужасно
страдая, я понял, наконец, что произошло: водонагреватель засосал из
моря медузу и закачал ее мне вниз моего мокрого костюма. Поскольку спина
моя неволосатая, медуза не могла к ней прикрепиться.
Но моей складке в заднице повезло меньше. Когда же я начал чесать то,
что я думал, являлось простым зудом, я втер медузу себе в складку.

Я доложил начальнику о своей проблеме по коммуникации. Его указания были
неясны, так как он, вместе с еще пятью другими водолазами, истерически
ржал.
Надо ли говорить, что я прекратил работу, после чего мне было приказано
сделать три ужасных остановки для подводной декомпрессии, что заняло 35
минут прежде, чем я смог выйти на поверхность, чтобы пройти последнюю
декомпрессию в камере.
Когда я выходил на поверхность, на мне ничего не было, кроме моего
медного шлема.
После того, как я выбрался из воды, ко мне подошел медбрат, и, плача от
смеха, вручил мне тюбик с кремом, который предписал втереть в задницу
как только я войду в камеру.
Крем погасил пламя в заду, но я еще два дня не мог ходить по большой
нужде, потому что задница была полностью заткнута опухолью.

Так что в следующий раз когда у тебя будут неприятности по работе,
подумай о том, насколько хуже бы тебе было, если бы тебе в задницу
засунули медузу.
А теперь повторяй за мной:"Я люблю свою работу, я люблю свою работу, я
люблю свою работу...."

Советская власть всегда учила нас любить угнетенные народы. А особенно
она учила любить негров. Я и любил их всем сердцем, пока не стал
студентом первого курс филологического факультет БГУ.
Каждое утро меня будил грохот там-тамов, пение негритянского хора и
крики неизвестных мне экзотических птиц - Дэвид на всю мощность врубал
свой "Panasonic".
- Ты, что офонарел, Дэвид? Шесть часов утра!
- Мне не хватает звуков родины, Юрий.
В общежитии университета советских студентов подселяли к
студентам-иностранцам, в основном выходцам из развивающихся стран Азии и
Африки. Считалось, что общаясь в быту, мы будем ненавязчиво прививать им
наши социалистические ценности. Так я попал к Дэвиду, и знакомое,
столько раз слышанное на политинформациях иностранное слово "апартеид"
перестало быть для меня пустым звуком и приобрело черты пугающей
реальности.
Центральную и большую часть нашей комнаты занимала роскошная тахта
Дэвида, с трех сторон ее окружали массивные шкафы, образующие
своеобразные отдельные апартаменты. В этих апартаментах и обретался,
царил черный человек Дэвид О Хара из Урганды. Я же ютился у самых дверей
на оставшемся свободным крохотном пяточке, где с трудом умещалась моя
сиротская железная кровать с панцирной сеткой и тумбочка с вещами. Стены
украшали портреты многочисленной дэвидовской родни: бабушек и дедушек,
дядюшек и тетушек, племянниц и племянников - бывших для меня, впрочем,
на одно лицо.
Дэвид не был лучшим представителем своей расы - здоровенным атлетом с
перекатывающимися под черной лоснящейся кожей буграми мышц. Это было
чахлое существо с короткими, рахитичными кривыми ногами, сильно
выпирающими ягодицами, впалой грудью и толстенными губами-грибами.
Такими, с кольцом в носу, любят изображать дикарей-людоедов наши
художники-карикатуристы.
Себя Дэвид считал аристократом (он принадлежал к правящей в их стране
народности), меня же относил к плебеям. Он принимал горделивую позу:
- Мой папа - личный повар Его Превосходительства. Ты будешь сельским
учителем, Юрий, а я буду министром культуры и экономики...
И зимой и летом в комнате непрерывно работали два калорифера, нагревая
воздух до состояния тропического пекла.
- Не смей открывать окно, Юрий - у меня насморк.
Я только разводил руками.
Раз или два в неделю Дэвид приводил проституток. Обычно двух. Одной ему
по какой-то причине было мало. Одна из проституток обязательно
напивалась и среди ночи начинала лезть ко мне. Я пытался уснуть под
буханье барабанов и бессмысленный женский смех. "А эти ребят из
ку-клукс-клана не так уж и плохи," - думал я.
Естественно, после таких ночей я сидел на занятиях с красными от
недосыпания глазами, слабо что соображая. Латинские окончания на доске
плавали и пускались в хоровод. Мне хотелось одного - спать.
Однажды Дэвид притащил из комиссионки чугунный бюст Ильич весом
килограммов эдак на семь. И обойдя в задумчивости комнату, приладил его
на хлипкую полочку у изголовья моей кровати. "Он так похож на нашего
главного бога," - пояснил он.
Мало того, что зловещая тень доброго дедушки по жизни не давала мне
дышать свободно, теперь материализовавшись в виде чугунного болванчика,
он угрожал самому моему физическому существованию. Каждый вечер, спасая
свою голову, я низвергал Ильича на пол, и каждое утро Дэвид воздвигал
его обратно на импровизированный постамент.
Существование в стране победившего социализм не было для Дэвида сахаром,
и все обиды внешнего мир он вымещал на мне:
- Я сделал открытие, Юрий.
- Какое, Дэвид?
- В Союзе существует расизм. Я был в странах капитала, нигде, нигде на
меня не показывали пальцем, не называли черномазым, обезьяной,
головешкой, нигде не толкали и не щипали в транспорте, не натравливали
детей, - говорил Дэвид, гневно раздувая широкие ноздри. - Вы все
расисты. Ты, Юрий, расист.
Вскоре я обнаружил свою тумбочку выставленной в "блок", на ее месте в
комнате красовался новенький холодильник минского завода.
- Место только для белого, - сказал Дэвид и, довольный собственной
шуткой, похлопал ладонью холодильник по боку.
Я помнил о своих бедных родителях (да и на завод, честно говоря,
возвращаться не хотелось) и долго терпел столь вопиющее ущемление моих
человеческих прав, прав белого человека. Но, в конце концов, мое
терпение лопнуло и я восстал.
Как-то раз я вернулся из библиотеки совершенно очумелый, с единственным
желанием - прилечь. Меня ожидал сюрприз: на моей кровати сидела ряжая
голая девка. Чудовищно чмокая и чавкая, она жрала макароны и запивала
пивом из импортной жестяной банки. Ее бесстыжие глаза смотрели на меня
совершенно равнодушно.
- Ты, вообще, кто?
- Я Галя.
- Ты, Галя, откуда выпала?
- Из "Свислочи".
"Свислочь" - бар, построенный финнами на берегу одноименной речки и
служивший местом интернациональной студенческой тусовки, притягивал
самых прожженных дам.
- Я ушла от мужа, парень... Дэвид сказал, что я могу пожить у него.
- Ты могла бы одеться, Галя?
- Я не нашла свою одежду.
- Ты, что пришла так?
- А то я помню.
Это была последняя капля. Я кликнул на помощь из соседней комнаты
бывшего сокурсника Иванова, уже полгода как отчисленного за "хвосты" и
тихо пропивавшего остатки своего имущества, и мы стали вытаскивать шкафы
Дэвида на балкон и швырять их прямо вниз с шестого этажа вместе с его
барахлом, его книгами и его клопами. Шкафы падали и раскалывались с
жутким грохотом под одобрительные возгласы и крики многочисленных
наблюдателей, облепивших окна соседних общежитий. Один. Два. Три... Я
хотел было отправить следом и портреты черномазой дэвидовской родни. Но
племя смотрело на меня со стен строго и внушительно, и я передумал.
В деканате я обрисовал всю серьезность сложившейся ситуации замдекана.
Он выслушал меня, внимательно глядя поверх очков, потом неожиданно ловко
для своей хромоты выскочил из-за стола и принялся двумя руками трясти
мою ладонь:
- Ну ты молодец! Молодец! Эти иностранные студенты совсем распоясались.
Управы на них нет. Давно бы их надо поставить на место. Они думают, если
они платят деньги, то могут творить, что угодно.
Замдекана отпустил мою руку и заковылял назад к столу.
- Знаешь, в прошлом году мы подселяли к этому Дэвиду пятерых
первокурсников - троих пришлось отчислить, одного забрали родители, один
сейчас лечит психику... Что делать с тобой, я пока не решил... - тут он
на мгновение задумался и добавил с сожалением: - На нашем факультете так
мало парней... - Попробуй продержаться еще месяц.
Вечером того же дня меня предупредили: вся ургандийская община собралась
в нашем общежитии. От них можно было ожидать чего угодно...
В холле на нашем этаже было просто черно - человек тридцать, не меньше,
все племя. Они громко, возбужденно кричали между собой и размахивали
руками. Они пришли мстить белому человеку.
Я обречено шел по коридору, провожаемый испуганными взглядами сокурсниц.
Я поравнялся с черной, орущей массой и - не замеченный ни кем - прошел
мимо. Я зашел в комнату: Дэвид не обратил на меня никакого внимания. Не
отрываясь, он смотрел в телевизор. Показывали выпуск последних новостей:
в Урганде произошел государственный переворот, Его Превосходительство
свергнут и казнен, против его сторонников развернуты массовые репрессии,
в столице идет бой. Камера дергалась - любительская съемка - и отрывчато
фиксировала внимание: волнами бегущие куда-то толпы темнокожих людей,
пожары, трупы на улицах города, боец в камуфляже, яростно строчивший из
калашникова через пролом в стене, - кадры из различных горячих точек
планеты так удручающе похожи.

После всего произошедшего Дэвид сильно сдал, осунулся. Он даже,
казалось, потерял цвет: его кожа из иссиня-черной превратилась в
пепельно-серую. Он не слушал музыку, не разговаривал. Часами он молча
просиживал на своей тахте, глядя в одну точку, или внимательно слушал по
приемнику передачи французского радио, детально освещавшего события в
бывшей колонии. От былой гордыни не осталось и следа, это был
потерянный, испуганный человек в чужой, враждебной ему стране, которому
нужно было возвращаться в свою - еще более враждебную и опасную.
Моя злость на Дэвида бесследно исчезла, по-человечески мне стало жаль его.
Однажды вечером я взял бутылку водки и подсел к соседу:
- Давай выпьем.
Дэвид не шелохнулся.
Я открыл бутылку, разлил по стаканам, нарезал хлеб.
Черная, со светлой ладошкой, рука потянулась к стакану.
Мы чокнулись и выпили молча. Да и о чем было говорить?
Так же молча мы повторили эту процедуру еще несколько раз и прикончили
весь "пузырь".
Наутро я уехал домой на каникулы, а когда через неделю вернулся, то
Дэвида уже не застал.
На следующий учебный год меня поселили с арабом из Ливии. Но это уже
совершенно другая история…
юрковец
yurkovets@tut.by

Когда я узнаю из новостей об очередном перевороте в Урганде, то думаю
с тревогой: как там мой Дэвид? Поднялся ли он к вершинам власти в
результате политических катаклизмов и получил искомый портфель министра
культуры и экономики или, оказавшись в глубокой оппозиции, партизанит
где-нибудь в раскинутых джунглях экваториальной Африки.

Ау, Дэвид! Если случайно прочтешь эти строки, черкни пару слов. Ладно?
юрковец
yurkovets@tut.by

В 9 часов утра меня будит звонок в дверь. Открываю - стоит мужик,
которого я впервые в жизни вижу. Между нами происходит следующий диалог:
- Здравствуйте! Я пришел, чтобы отдать долг...
- ???
- Ну, пятьдесят рублей... Я разве не у вас занимал?
- Вообще-то нет...
Пауза. И тут он выдает вопрос, который меня поверг в состояние
абсолютного экстаза:
- Я ваш сосед. А вы не знаете, у кого я мог занять 50 рублей?

Сегодня по радио слушаю:

"Из Минфина передают, что в этом году нас ждет своеобразный рекорд,
поскольку из Российского бюджета не менее 60 млрд. будет наверняка
спи..."
Диктор замирает на какую-то долю секунды. В голове стремительно
проносится "неужели решились сказать правду в ТАКОЙ форме?..."

"... списано по статье "непредвиденные расходы" - заканчивает диктор.

Нет. Не решились... Может зря?

Из пресс-конференции Путина:

"Если совсем недавно говорили о том, что можно было за бесценок, за
бутылку водки в каком-то регионе купить пахотные земли достаточно
большого масштаба, сегодня эти земли так уже не купишь, цена выросла в
10 раз".

Благими намерениями вымощена дорога, сами знаете куда...

По долгу служебной необходимости после майских праздников оказались мы в
с товарищем в небольшом закрытом, но очень симпатичном городке в центре
Читинской области. В те «застойные», отработав рабочую неделю, местное
население разъезжалось в выходные по дачам - фазендам сажать выращенную
на подоконниках рассаду, ремонтировать «железных коней» и пить водку,
набираясь сил для новой трудовой недели. Первые две недели мы тоже в
гостинице промывали желудочно-кишечный тракт алкоголем, но на третьи
выходные после долгих внутренних сомнений и терзаний было решено
осмотреть местное природное окружение. Тем более, было на что
посмотреть: Город окружали чудесные сопки, которые в это весеннее время,
были покрыты буйной разноцветной, еще не выжженной беспощадным
Забайкальским солнцем, растительностью. Да простят нас защитники дикой
природы, но удержаться от соблазна нарвать огромные букеты из
огненно-красных лилий, оранжево-золотых жарков и других, неизвестных нам
цветов, не было никаких сил. Нарвать-то мы нарвали, но
представительницами противоположного пола, которым и можно было бы
вручить это великолепие, к сожалению, обзавестись за время командировки
мы еще не успели (ну, бывает, каемся). Так и пошли к себе в гостиницу с
охапками цветов. Надо заметить, что дарение цветов в данной местности
даже к праздникам не распространено, даже совсем не практикуется - ну не
растут цветы там в течение 11,5 месяцев. А в те две недели, что застали
мы, видимо у местных жителей дни не праздничные. А привозить с Большой
земли в то время никто не догадывался. Так они и жили, отмечая праздники
и поминки за столом, но без букетов и венков.
Первая женщина, попавшаяся на пути двух окрыленных красотой местной
природы и свежим воздухом, распираемых желанием осчастливить кого-нибудь
букетом, была администратор в гостинице. Приняв сначала нас за пьяных,
потом за гнусных домогателей, она, кажется, так до конца не поверив, что
это просто так и от чистого сердца, в конце концов, приняв от нас букет
цветов, всплакнула, растаяла и пообещала открыть сауну в «директорском»
номере.
Окрыленные таким успехом, предвкушая помывку не в грязном душе на этаже,
а настоящей бане, мы поскакали с оставшимися букетами к себе в номер.
В холле нашего этажа на коврике перед телевизором копошились два пацана
- два братика из семьи приехавших на комбинат рабочих, но не имеющих
пока своего жилья даже в общежитии.
«Ой! Какие цветочки! » - изрекает тот, что постарше.
«Красивые... » - вторит младший.
Ну как тут не дать букетик. «На, отнесите своей маме, подарите ей» - это
уже мы, переполняемые чувством беспредельной гордости от совершенных
благородных поступков.
Кое-как разместив оставшиеся цветы в графине, в трехлитровой банке и
раковине, взяв полотенца и мыло, вылетаем из номера и двигаем к
лестнице.
В холле на коврике также играют те же мальчуганы. Увидев нас, они в
один голос начинают орать: «Папа! Папа! Это вот эти дяди дарили маме
цветы... »
Из одной дверей выходит огромный небритый детина. . .
По-видимому, никогда не даривший своей жене цветов, он где-то внутри
понимал, что сие действие со стороны других мужиков нужно пресекать
сразу и навсегда. Но мы бегали быстрее...

А может быть, действительно, нечего было менять накатанный (от
«накатить») ритм командировочной жизни?...

Дело было в деревне. Сидим вечерком, выпиваем на берегу реки. А на
другом берегу кладбище колхозное. И что-то разговор зашел о том колхозе,
мол поля там неухоженные, грибов в лесу нет, а вот рыба с того берега
ловится лучше. И тут один мужичок говорит:
- Там на кладбище хорошо червей копать! И что характерно, самые жирные и
здоровые черви на могиле у председателя! Не то что у доярки
какой-нибудь!
Простые люди в деревне...

Больше похоже на медицинский анекдот, ну да ладно...
Парикмахер недавно рассказал:
"Есть у меня родственник - завотделением челюстно-лицевой больницы.
Привезли как-то к нему мужика с откушенным кончиком носа.. Думали, жена
ревнивая, ан нет.."Лучший друг человека" - верный пес постарался. То ли
мужик команду перепутал, то ли пес недопонял, сие неизвестно. Ну, нос
вроде поправили, а с кожей для пересадки проблема: то цвет не тот, то
приживаемость никакая. Уж не знаю кто предложил взять кожу с мошонки, но
факт налицо- приживаемость отличная,- цвет, так вообще ламбада полная и
мужик доволен."
И все бы ничего, да на морозе нос сильно морщится.

URSUL

Вспоминаю с улыбкой и делюсь с общественностью...
из случайно подслушанного сегодня на рынке диалога...

У нас в городе на Петровке продают различные сидюки, там с музыкой,
фильмами, софтом и проч., да и не только диски, и не только продают.
Но это не столь важно. Я, проходя мимо раскладки с сидюками, услышал
реплику молодого парня продавца на вопрос покупателя внимательно
осматривающего обратную сторону сидюка на предмет наличия отсутствия
царапин и других дефектов:
- А это что за РАЗВОДЫ НА ДИСКЕ?
- ДА ВСЯ НАША ЖИЗНЬ - СПЛОШНЫЕ РАЗВОДЫ.

Cема Попихаев.

Лето. Вечер. Телевизор надоел, компьютер надоел, пиво надоело, планов
нет - в общем скука. Решил проститутку для развлечения вызвать.
Привезли, выбрал. Ниче так баба. Трахать лень, пусть думаю ртом
поработает. Ну ладно, ложусь, сосет. Минут тридцать сосет, никак не могу
кончить. Что-то ты, говорю, подруга, сосешь хуево.

- Это я-то хуево сосу???
Да я с хуем во рту родилась!!!

Кончить так и не смог.