Новые истории - основной выпуск

Я всегда считал, что халява родилась в России. Но, услышав одну историю,
понял: учителя давно пасут задних. Вы когда–нибудь отдыхали за рубежом,
причем за счет принимающей стороны?
А изобретательные чехи и словаки - да!
После рабочего дня вечером в пятницу они садятся в автобус и едут в
Данию. Там они просят политического убежища. Но так как в субботу и
воскресенье косучреждения не работают, им предлагают подождать до
понедельника. В понедельник их, естественно, отфутболивают домой.
В чем фишка?
Все дело в том, что по датским законам на время, пока ожидается решение
государственного органа, людям должны предоставить жилье и деньги на
каждого члена семьи. Получив деньги, туристы отправляются на шопинг, а
вечером встречаются в гостинице.
В понедельник на купленные Датским королевством билеты они возвращаются
домой, а в пятницу снова приобретают билеты на заветный автобус.

Смотрел украискую передачу о звездах и их службе в армии. Один, скажем
так певец (одну песню он точно спел), там рассказывает как он
добровольцем пошёл в армию, хотя мог откосить. Как там дослужился до
командира взвода ПВО. Как служил в глухих далеких местах на Севере. Как
у него до сих пор иногда болит простуженная при марш-броске по болоту
почка. Как он если слышит что НЕслуживший в армии певун поёт
патриотические армейские песни, про себе говорит "А не пошёл бы ты
на...".
Как вы думаете, что это за певец? Нет не Расторгуев (он не служил), ни
Кобзон, не кто-то из "шансона".
Это Сергей Зверев. Так вот, мужики.

Как я сам себя на губу сажал...
Дело было уже ближе к дембелю. Оставалось служить каких-то пару месяцев.
Духи вовсю ели мое масло, налысо бритая голова и подшива толщиной в
палец сообщали всем окружающим, что шли мои законные сто дней до
приказа. Ярко светило северо-кавказское солнышко. По случаю двадцать
третьего февраля весь полк, включая и наш батальон, отдыхал. Все шакалы
вместе с прапорами и контрабасами ужрались дешевой бесланской водки (ну
и гадость, турецкий технический спирт с водой, хуже только китайская
рисовая) и пребывали в разной степени невменяемости. Остальной личный
состав всеми силами, кто как мог приближал наступление дембеля, то есть
расслаблялись. Я же на своем рабочем месте за батальонным компьютером
пытался в Red Alert победить войска НАТО и освободить своими
краснознаменными войсками великобританских пролетариев из под гнета
наглых капиталистических буржуинов. Шла последняя миссия: английские
линкоры на дальних подступах громили мои танковые соединения, не давая
атаковать, зенитные комплексы не давали моим самолетам уничтожить
линкоры, оставалось только скрытно подвести с моря подводные лодки и
одним ударом утопить последнюю надежду врага. В тот момент, когда я уже
был готов скомандовать торпедную атаку, дверь кабинета распахнулась от
удара ноги: на пороге стоял САМ! Заместитель командира полка
подполковник У. собственной персоной. Диагноз не оставлял сомнений:
водка булькает под кадыком и усугубляет дикое желание кого-нибудь
взъебать:
- Солдат!!!
- Старший сержант, товарищ подполковник.
- Солдат! Какого хуя?!...
Тут нужно сделать лирическое отступление. Ну да, ближе к дембелю, я был
вконец охуевшим и распустившимся воином и позволял себе разговаривать с
офицерами сидя, в неуставных носках и футболке, с сигаретой во рту и не
скрывая раздражения. И мне плевать было на количество просветов и
величину звезд на погонах. Я же не виноват, что командование не
озаботилось поисками другого шарящего в компах солдата, и по этой
причине за мной присылали машину аж из штаба дивизии, чтобы я им
установил винду, дрова, кинул сетку или сделал вставку в ворде. В 1998
году всяких шакалов и прочей звезданутой швали в армии было как гавна на
свиноферме, а компьютерщиков в войсках воюющего Северо-кавказского
военного округа было ничтожно мало. Тем более у меня была грозная защита
в лице командира батальона, который никому не давал меня трогать, а
только, иной раз, пуская пьяные слюни, сам пиздил меня резиновой
дубинкой и приговаривал: "Тебя никто не смеет трогать, обезьяна! Ты
только мой. И крепить тебя, чтобы ты не расслаблялся, буду только я!".
Но в этот раз я не учел того, что моя гарантия безопасности - командир
батальона более часа назад сам был отконвоирован пинками супруги домой в
невменяемом состоянии и не менее меня нуждался в защите от домашнего
насилия. Тем более в текущем состоянии подполковник У. вряд ли
осознавал, что перед ним полковая компьютерная починяйка, без которого
вольнонаемные барышни за два дня выведут все полковые компьютеры из
строя. В общем, товарищ подполковник, как говорит мой хороший знакомый
(не к ночи будь помянут), "нарулил пряников, вообще не отдуплял и вел
себя неадекватно". Итак продолжим:
- Солдат... какого моржового ты тут делаешь? Короче, солдат, тут в сейфе
у вашего комбата водка, дай мне две бутылки.
- Товарищ подполковник, вам завтра будет исключительно затруднительно на
больную голову объяснять командиру батальона почему вы в чужом кабинете
из чужого сейфа забрали чужую водку.
Также надо отметить, что подполковник У. обладая гаденьким характером,
дослуживал до пенсии и в скором будущем уходил на покой, по причине чего
совершенно не пользовался уважением у офицеров. Злобу свою он часто
срывал на беззащитных солдатах.
После моей последней реплики подполковник У. стал из просто злого
яростно-взбешенным. Сузив глазки он спросил:
- Солдат, так ты не дашь мне водки?
- Нет, товарищ подполковник.
Остатками пьяного сознания он понимал, что конфликт с командиром
батальона, с которым опасался связываться сам командир полка, ему
совершенно ни к чему и выйдет боком, особенно учитывая то, что пьяный
подпол сам изначально был не прав. Но я же не комбат, значит надо
отыграться на мне.
- Солдат, за нарушение формы одежды тебе сутки ареста. За курение в
неустановленном месте - ещё сутки. За нарушение распорядка дня - плюс
сутки. И сутки за нарушение субординации и воинской дисциплины. Всего
десять суток ареста.
- Товарищ подполковник, в сумме не получается...
- Исполнять!!! И не полковой губы, а десять суток гарнизонной
гауптвахты. Бегом в комендантский взвод. Чтоб через час занимался
строевой подготовкой и вылизывал очки на губе.
Я пулей вылетел из кабинета, притормозил, степенной дембельской походкой
прошел через расположение батальона, вышел на улицу и, оббежав казарму,
стал тихонько через окошко наблюдать за подполковником У. Этот придурок
потоптался и вышел из кабинета. Я через форточку забрался обратно в
кабинет, надел китель, ботинки и кепку, и осторожно высунул нос в
располагу. Увидев дежурного по батальону, я подозвал его и
поинтересовался, ушел ли подполковник У.? Конечно, ни на какую губу я не
собирался, надеясь, что до следующего дня подпол про меня забудет, да и
комбат не допустит, чтобы его сержанта без его ведома арестовывали. Но
подошедший дежурный меня сильно огорчил, сказав, что этот пьяный дебил
(подполковник У.) оставил запись в журнале сдачи дежурств о моем аресте,
и в журнале вечерней поверки проставил мне арест на десять суток вперед.
Дело начинало принимать скверный оборот. Внеся неоговоренные исправления
в прошитые и пронумерованные журналы я рисковал нарваться на гораздо
более крупные неприятности. Я решил пока исполнять приказ подполковника.
Побрившись и начистив ботинки я поперся во взвод к комендачам. Там меня
встретил замкомвзвод комендачей и послал меня пешим эротическим
маршрутом, пообещав при повторном появлении контузить. Не придумав
ничего более умного я отправился на розыски подполковника У., чтобы он
подтвердил свой приказ и довел его до комендантского взвода. Во всех
известных местах обитания подполковник У. мне не встретился. Все это
начинало меня бесить. Теперь я уже сам хотел на губу, чтобы завтра
протрезвевший комбат рвал себе волосы на жопе, а я бы через решетку
давил ему на жалость. Забежав в батальон, я достал из своей нычки
бутылку водки и помчался обратно в комендантский взвод. С пузырем
заместитель комендантского взвода встретил меня более радушно, даже
выслушал суть моей проблемы и сообщил мне: что такого придурка как я он
за всю свою службу не видел; что на полковую губу он меня сам с
удовольствием хоть сейчас посадит и даже будет приходить меня пиздить,
но для того, чтобы сопроводить меня на гарнизонную гауптвахту необходим
документ с полковой печатью и подписью начальника штаба полка. По
прошествии лет я уж не помню, как назывался этот документ: то ли
арестантский лист, то ли карточка, не суть важно, короче, нужен
документ. И еще он сообщил, что без второй бутылки водки он точно никуда
меня не поведет, даже если на руках у меня будет приказ министра
обороны. Осознавая, что лучше сегодня сесть на губу и завтра выслушивать
извинения комбата, чем завтра встрять за прямое неисполнение приказа, я
выматерился про себя, метнулся обратно в батальон, вытащил из нычки
вторую и последнюю бутылку водки, отнес ее в комендантский взвод и
направился на поиски начальника штаба полка подполковника А., которого
застал в помещении дежурного по полку за просмотром футбола по
телевизору и распитием коньяка. Будучи дежурным по полку, он не мог себе
позволить серьезного куража и, поэтому, ограничился легкой культурной
программой. Получив разрешение войти, я отпечатал строевой шаг,
представился и объявил, что прибыл за документом для дальнейшего ареста.
Слегка охуев, подполковник А. потребовал подробностей. Выслушав все, он
сообщил мне, что такого редкого долбоеба, который сам пришел себя сажать
на губу, он не видел, что он, в принципе, поддерживает подполковника У.,
так как ранее я имел наглость неоднократно надерзить начальнику штаба,
и, вообще, мне самое место не то что на губе или в дисциплинарном
батальоне, а в плену у чеченцев или в газовой камере. (Ну не любили меня
в полку, замены нет, терпели, но не любили). И для того, чтобы наше
совместное желание стало реальностью не хватает самого малого: личного
присутствия или телефонного звонка от подполковника У., который
подтвердит свое распоряжение. Когда я попытался объяснить, что
подполковника У. нигде нет, он прервал меня и дал мне пять минут на
поиски. Выйдя из штаба полка и покурив пять минут, я вернулся обратно и
сообщил, что подполковник У. нигде не обнаружен. Начальник штаба полка
подполковник А. разгневался:
- Военный, ты дебил стоярожденный. Первое, что ты увидел в своей жизни,
был бетонный пол, который быстро приближался. Я тебе выписываю документ
об аресте на десять суток, на держи, отправляйся в комендантский взвод,
и если я тебя сегодня еще увижу, то я тебе добавлю еще десять суток
ареста и мне насрать, пусть все компьютеры в полку сгорят синим
пламенем.
С таким напутствием, держа в руках свой собственный арест я отправился в
комендантский взвод. У комендачей меня встретила тишина. Замкомвзвода с
парой контрактников, пуская пьяные пузыри, лежали вповалку в полной
амнезии. На полу валялись две мои пустые бутылки из под водки. Остальных
воинов не было видно, видимо, воспользовавшись моментом, проебались кто
куда по своим делам. Нервно похихикав, я преисполнился решимости во что
бы то ни стало попасть сегодня же на гарнизонную губу. Проблема была в
том, что до гарнизонной губы топать еще пару километров по городу, а без
сопровождения старшего я не имел право появляться за воротами части. Но
я мог ходить по городу с военным билетом и увольнительной запиской. В
который раз выматерившись, я побежал к себе в батальон (господи, я в
учебке по духанке столько за один день не бегал). В батальоне я извлек
из своего неприкосновенного запаса чистый бланк увольнительной записки с
печатью полка, заполнил его на свое имя. Подпись начальника штаба полка
подделал писарь из мотострелкового батальона. И вот я с перекошенной от
злобы физиономией оказался за воротами части и отправился на гарнизонную
гауптвахту. На гауптвахте я застал трезвыми только несчастных часовых,
которые охраняли еще более несчастных арестованных по камерам. Начкар в
коматозе счастливо улыбался своим алкогольным снам. Уже хорошо пьяный,
но еще бодрый, прапор начгуб объяснил мне, на чем он вертел меня,
документ о моем аресте, подполковника А., подполковника У. и всех наших
родственников вместе взятых. Еще сообщил, что он в высшей степени
удивлен тем обстоятельством, что солдат сам, без сопровождения, приходит
с документом на свой арест, что мест на губе нет и не будет, что он
может сделать для меня исключение и посадит за банку краски и килограмм
гвоздей. Тут у меня начали сдавать нервы и я начал громко выражать свое
недовольство, на что начгуб заметил, что он сейчас ебнет меня из
пистолета, а потом все оформит на попытку к бегству, тем более документ
о моем аресте лежит перед ним на столе. В подтверждение всей серьезности
своих намерений он достал из кобуры макаров и перевел предохранитель в
боевое положение. Ситуация совсем перестала мне нравиться, и я перешел
на более миролюбивые интонации. Я попытался уговорить прапора посадить
меня авансом: все равно завтра за мной прибежит комбат с пачкой
офицеров, и он сможет краску и гвозди содрать с них за мое освобождение.
На что прапор мне сказал, что не надо держать его за лоха: или краска с
гвоздями, или я пиздую туда, откуда пришел. Возвращаться в часть мне все
равно пришлось. В полку путем сложных махинаций, стараясь не попадаться
на глаза никому из шакалов, я выменял пустые бланки увольнительных
записок с печатями на требуемые мне гвозди и краску. Хорошо, что мне не
пришлось рассказывать для чего все это, все равно никто бы не поверил. Я
только по секрету сообщил дежурному по батальону, что я все-таки
арестован, и чтобы он поутру сообщил об этом комбату.
И вот, я наконец-то, оформлен на гарнизонной губе, в крайней степени
раздраженный и злой. Уже сменился караул и новый часовой забрал у меня
ремень, кепку и шнурки. Часовому я сообщил, что меня в свое время из
гестапо выгнали за жестокость, и если он умудрится проебать мои вещи, то
головной убор, ремень и шнурки я сделаю из его шкуры. К сожалению
окончание моей тирады услышал новый начальник караула, совершенно
незнакомый мне и на удивление трезвый лейтеха, который, долго не думая,
выдал мне пиздюлей и сказал, что за свое поведение кормить меня сегодня
не будут. Когда он ушел я опять подозвал часового и угрозами заставил
его отстегнуть и опустить мне нары. Упав на нары я успел только
осознать, как я смертельно устал, и забылся сном до самого утра.
С утра я проснулся от звука открываемой двери, и, толком не успев
продрать глаза, получил ощутимую затрещину. Но это было ничто по
сравнению с той радостью, которую я испытал, увидев своего командира
батальона, с опухшим лицом, но трезвого и в скверном расположении духа.
Направляемый периодическими пендалями я добрался до части и занялся
своим привычным делом: изготавливать документы, чинить и настраивать
компьютеры и мотать нервы начальству.
Вот так я за две бутылки водки, банку краски и килограмм гвоздей посидел
на губе.

Служил со мной один капитан. Въедливый мужик был, до тошноты. Особенно
когда получали денежное довольствие. Он брал ведомость и мог ее по
полчаса изучать. Задавая вопросы финансисту, а почему за это так
начислили, а вот прошлый раз было по другому... . Он изводил не только
финика, но и всех остальных офицеров и прапорщиков в очереди. Наконец
это финансисту надоело и он решил его проучить. Наступает радостный
день, 13-е число, мы веселой толпой идем в штаб, денюжку получать.
Тимофеич как всегда впереди, подлетает к кассе, хватает ведомость и
начинает ее изучать, задавая свои идиотские вопросы. Мы стоим и тихонько
матюкаемся. Наконец он выяснил все вопросы, расписывается.... и на
полочку финик выкладывает два брезентовых банковских мешочка заполненных
копейками и тридцать рублей - рублями. В каждом мешочке по сто рублей
мелочью. Тимофеич от всего этого охренел, побагровел, разворачивается и
прямиком к командиру. Но тот уже был предупрежден и через открытую дверь
мы слышим громкий голос нашего командира - как тот "дерет" Тимофеича.
"Ты что, капитан, мать твою, ты почему советские деньги не уважаешь? Там
на каждой копейке герб Родины, которой ты служишь и которая тебя кормит!
Ты же еще и гребаный коммунист к тому же... !" Ну и т. д. и в этом духе.
Потом его выгоняет из кабинета с приказанием забрать деньги. Наш
Тимофеич молча походит к кассе, забирает два мешка копеек и уходит.
Вслед ему финик ехидно кричит: "Деньги счет любят - посчитай!!" Тот вяло
ему машет рукой и отвечает: "Я тебе верю.." Вот и все. Но после этого
Тимофеич забыл про свою привычку всех доставать.

У моей любимой девушки был огромный белый кот Фантик – очень пушистый,
очень породистый и исключительно глупый. С чисто женской заботливостью
она его своевременно кастрировала в раннем возрасте, и поэтому бедный
кот спал почти 24 часа в сутки, украшая пейзаж наподобие цветочной
клумбы. Её дети могли использовать его сколько угодно в качестве
полотенца, подушки, коврика или мягкой плюшевой игрушки – кот давно
приучился не просыпаться.

Но однажды моя любимая девушка из жалости принесла домой крошечного
котенка. Потрясенный Фантик наконец проснулся, забрался под кресло и две
недели страшно шипел оттуда на испуганного, жаждущего любви и ласки
котенка.

Я всегда поздно приходил домой, но время до часа-двух ночи было нашим.
Неважно, пила ли любимая девушка со мною шампанское, или мы уже лежали
на диване, у нас под ногами шел бесконечный увлекательный кошачий
сериал. Немного освоившись, котенок оказался кошечкой-егозой с неистовым
темпераментом по имени Ириска.
За какие-то три месяца ей удалось полностью растопить сердце огромного
Фантика и вовлечь его в свои игры. Ей понадобился для этого весь
ассортимент женских уловок, тысячи атак с последующим удиранием, падений
на ошеломленного кота сверху, притворяшек больной, дохлой или свирепой.
Ей даже удалось его рассмешить своей фирменной атакой - скачками боком с
грозно поднятой вверх передней лапкой. С изумлением я наблюдал, как в
глупом кастрированном коте Фантике рождается настоящий мужчина.
Во-первых, он стал спать всего 16 часов в сутки вместо обычных 24.
К нему вернулись молодость и азарт – он носился теперь по квартире
почище Ириски. Но главное, он стал проявлять лучшие мужские качества –
выдержку, бережное отношение к слабому полу, юмор, великодушие и
благородство. Кажется, он так ни разу и не сделал ей больно хотя бы
случайно.

К сожалению, этих качеств мне самому в те дни не хватило.
Сверху над пушистыми развертывался совсем другой сериал.
Я так и не смог ни полюбить, ни завоевать любовь её сына.
Он был слишком точной копией её бывшего мужа, искалечившего ей жизнь.
Она всё поняла и дала мне от ворот поворот с прощальной смс-кой «никогда
мне больше не звони».
Она очень любила меня, но как и в случае с кастрацией Фантика, ею
двигала чисто женская забота о моем счастье и благополучии.

С тех пор прошло четыре месяца. Я почти приучил себя не вспоминать о
том, что было у нас с ней – слишком больно. Но каждый поздний вечер, как
раз в то время, когда я обычно возвращался к ней домой, перед моим
мысленным взором хоть на пять минут продолжается милый моему сердцу
пушистый кошачий сериал – Ириска атакует, Фантик проявляет свои лучшие
мужские качества.

Любимая, прости меня. Я не могу без всех вас. Несмотря на все мои
дипломы и регалии, мне просто понадобилось очень много времени, чтобы
понять урок, преподанный твоим глупым котом Фантиком…

Рассказывают, в 1986 году в московском Театре сатиры несколько раз
прошёл спектакль Валентина Плучека по пьесе журналиста-международника
Фёдора Бурлацкого "Бремя решений", где в Овальном кабинете Белого дома
решалась судьба Карибского кризиса. На сцене были все! Андрей Миронов -
Джон Кеннеди, Раиса Этуш - Жаклин, Михаил Державин - министр обороны США
Макнамара, Зиновий Высоковский - генерал Пауэр, Спартак Мишулин -
начальник Объединённого комитета начальников штабов генерал Тэйлор. В
общем, ни в чём себе не отказывали!
Наутро после премьеры появилась рецензия, где критик с облегчением
сообщал: "Вчера на сцене Театра сатиры силами "Кабачка 13 стульев" был
разрешён Карибский кризис".

Было это еще в доперестроечные времена, задолго до того, как Задорнов
начал писать свой девятый вагон.
Возвращался я из Запорожья, где был в командировке. Билеты взял заранее.
Правда, не буду врать, не в девятый вагон, а в третий.
Иду не спеша - пятнадцатый вагон, четырнадцатый, тринадцатый …, пятый,
четвертый, тепловоз…
Вернулся к концу поезда. Пятнадцатый вагон, четырнадцатый, тринадцатый
…, пятый, четвертый, тепловоз…
Спрашиваю проводницу четвертого - где соседи? Скоро прицепят?
Скоро, говорит, часа через два. В Кривом Рогу.

По мотивам истории SCliss о том, как солдат без документов ездил в
отпуск через полстраны и прошел пару десятков проверок, не имея нужных
печатей в удостоверении.
Мне довелось год назад привезти некий товар (абсолютно безопасный,
абсолютно гражданского применения) покупателям, которые находятся на
территории одного из военных гарнизонов в подмосковье. В советское время
территория этого гарнизона была закрыта для посещений: у меня там жил
друг, и, чтобы сходить к нему в гости, нужно было заказывать пропуск,
приходить с паспортом. Хотя и тогда существовали дыры в заборе, а к ним
вели протоптанные дорожки.
Сейчас ситуация другая - пешком или на велосипеде можно проходить
(проезжать) свободно без документов и пропусков, но на автотранспорт
нужно оформлять пропуск.
Так вот, приезжаю я в этот гарнизон на следующий день после какого-то
теракта в Москве. Вокруг КПП полно машин. Разовые пропуска не оформляют
в принципе, а магазины сидят без товара. Комендатура, не желая
организовывать досмотр транспорта, запретила въезд на территорию вообще.
Зато пешком на тачке можно возить взрывчатку в любых количествах - ни
документы никто проверять не будет, ни проверять что везешь - калитка
открыта (и охраны там нет). Хотя для теракта не нужно возить тоннами:
достаточно и килограмма. Зато комендатура соломки под зад постелила - к
ним-то претензий никаких. В общем, мудизм полный.

Муж мурлыкает какую-то песню. Сын спрашивает:
- Пап, а что за странную песню ты поешь?
- Почему странную?
- Да поешь всего ничего, а уже противно

Моему сыну 6 лет, он любитель автомобилей... при чем знает все правила
дорожного движения, все марки машин и т. д. Сидим делаем уроки,
спрашиваю его: Андрюша, если мы задаем вопрос-типа "куда поехать? какой
знак ставим в конце", он отвечает: Вопросительный. Правильно, говорю,
вопросительный, а если мы пишем: "С праздником!" - какой знак ставим в
конце? Сын отвечает: "Знак ОПАСНО!", так как знает что восклицательный
знак клеют на стекло автомашины в знак плохого вождения и осторожности.
Я еле здерживаясь от смеха, начинаю обьяснять сыну, что это не то, что
он думает... Муж, который находился рядом, не долго думая сказал: а что,
сын прав, если много выпить на этом празднике, то можно и знак опасно...
... А вчера спрашиваю: "Ты суп поел?" - "да, - говорит, - полбака съел!"

Семейное предание, которое передается в моей семье из поколения в
поколение.
Моя прапрабабушка Лена жила в детстве на хуторе на Кубани в семье
батраков. Семья была небогатая, а вокруг в основном жили зажиточные
хуторяне. С их детьми она училась в одной школе, и ее всячески обижали и
травили, потому что она была из бедной семьи. Особенно ее донимали за
то, что у нее не было никаких игрушек.
Тогда она решила сделать себе куклу сама. Причем, чтобы эта кукла была
ее защитником. Понятно, что кукла должна была быть мужского пола. Бабуля
сделала ее из палки, на которую установила небольшую твердую тыкву,
вырезала в ней глаза и рот, чтобы получилась страшная рожа. Кукла
получилась отличным оружием для того, чтобы защищаться от обидчиков.
А имя бабуля дала ей очень простое, поскольку сама была Лена, то и куклу
назвала - Ленин.
А через несколько лет, когда она уже выросла, настоящий Ленин взял
власть в стране и наказал всех ее обидчиков.

Был у нас преподаватель в академии - милый очкастый ботан ростом около
метра. Слегка лысенький, щупленький, заикающийся, наизусть знающий 50-60
справочников по специальности. И, в общем, мы его любили, потому что
стоило в начале занятия вежливо задать вопрос по теме, как он
вдохновенно начинал объяснять непонятное, а знаний его хватало аккурат
до конца занятия. И под это голубиное воркование мы все тихо занимались
своими делами, не забывая перед занятием придумать очередной вопрос.
Собственно, раздражало нас только одно: время от времени он давал
письменные задания на дом. И хотя тройки он ставить стеснялся, но и до
пятерок мы в его глазах не дотягивали, а у нас как раз группа
отличников, и мы честно старались. Поэтому мы довольно уныло
разглядывали в тетрадях застенчиво выписанную фигулинку его автографа с
прибавлением обязательного "четыре, смотрено" ("4 см" в авторском
начертании).
А с учетом того, что фигулинка до смешного напоминала маленький и
подвядший мужской гениталий, за преподавателем четко закрепилось
прозвище "Витя - четыре сантиметра".

Идет дегустация чая.
- А вот это китайский чай "Гуани".
- А что название значит?
- Железная бодхисатва Гуани.
- О, по-русски, гораздо понятнее.