То ли в пятницу, то ли в субботу,
Может осенью, может зимой,
Четким курсом по автопилоту
Я с работы тащился домой.
Было б лучше добавить «наверно»,
Ведь «с работы» не точно отнюдь,
Я подробности помню прескверно,
И нюансы могли ускользнуть.
Ну а впрочем, не так это важно,
Просто парой штрихов антураж:
Тихо, холодно, ветрено, влажно,
Город вымерший, город-мираж.
Не, не то, что совсем уже тихо,
И не то, чтоб совсем никого –
Вон гайцы прохуярили лихо
Сексуальное, бля, меньшинство.
Пьяный бомж звонко ссыт на ворота,
И маяк нипадеццки орет,
Кто-то пиздит в потемках кого-то,
Сука, девушкам спать не дает.
Ночь, короче, полна тишиною,
И спокойствие всюду царит.
Вот и центр почти за спиною,
За углом – Комсомольская-стрит.
Ну а там уж и Орджоникидзе,
Здравствуй, здравствуй, дружище Серго!
Танк зеленый, чего тебе снится?
Повидал ты немало всего.
А за танком район хулиганский
С репутацией крайне дурной,
Там проспект, что зовется Цыганский,
Мне знаком он до боли зубной.
Мне там все побратимы и тезки,
Мне там всяк, кто не кум, тот родной.
И любимые сердцем березки...
Вру, березки там нет ни одной.
Помню день, когда я там родился
(Опа, кажется снова я вру),
Там же вырос, учился, трудился,
Может статься, что там и умру...
Эк душа моя вдаль полетела,
Одолевши остаток пути!
Тело ж бренное только успело
Комсомольскую-стрит перейти.
Ты, читатель, я вижу в сомненье –
Что еще за полеты души?!
Что ж, не скрою, тому объясненье –
Хапок пять или шесть анаши.
Ты смеешься: пять-шесть – и всего-то?
Погоди, дорогой, не спеши!
Тоже думал, галимое что-то,
Но гашиш оказался якши.
Ха, «с работы»! Ну вот наконец-то
Вспомнил я, помянув анашу,
Из которого перся я места...
Но тебе я его не скажу!
Э... о чем бишь? Ах, да! Извиняюсь!
Подвожу к кульминации нить,
Не на шутку уже опасаясь,
Что вступленьем успел утомить.
Остановка троллейбуса восемь
Мне готовила страшный удар.
Челюсть с грохотом ебнулась оземь
В трех местах проломив тротуар.
Обитательниц этой панели
Мне прекрасно знакома туса:
Те вон хуй намозолить успели,
Те – пока еще только глаза,
Но была незнакомка-верзила
Воплощенной поэта мечтой,
И она меня насмерть сразила
Неземною своей красотой.
Тут бессильно мое описанье!
С чем сравнить ее глаз глубину?
И волос ее дивных сиянье?
И улыбки ее белизну?
В-общем, все клапана посрывало,
Кровь к хую прилила, в мозг – моча,
И стоял я, раззявив ебало,
Хуй в кармане нещадно дроча.
...То любовь!
Разве есть что зловредней?
От тебя, друг мой, не утаю,
Как повлек я в хоромы на Средней
Покупную зазнобу свою,
Как я в страсти срывал с нее шмотки,
Как валил ее на сексодром,
И всю ночь задвигал той пелотке
Раком, боком, а также бобром.
А как утро в окне засияло,
Снова хуй как бетон затвердел,
И стащил я с нее одеяло,
И вот тут-то
ее разглядел...
...Каждый волос
на мне шевельнулся,
Липким потом покрылась спина,
И от крика пожарник проснулся
В трех кварталах, на Хворостина.
Зубы... Было ль их десять хотя бы?
И видал ли я рожу синей –
Два фингала – и слева, и справа,
Правый больше, а левый темней.
Нос кривой. Волос крашенный редок.
Целлюлит потрепал телеса.
Прыщ на лбу. Да еще напоследок
Оказалась фальшивой коса.
Как я сделал такую оплошку?!
Вспоминать тот кошмар нету сил!
Дрожь уняв, растолкал мандовошку
и учтиво съебать попросил.
***
Ах, прости меня, мама, дурного!
Снова ты оказалась права,
Что в закуску никак для спиртного
Не годится каннабис-трава.
Что по нраву мудиле-голландцу,
То пиздец москалю и хохлу.
Вот такая история, братцы.
Пейте водку, и нахер шалу!