Новые истории - основной выпуск

Сразу предупреждаю: история не для любителей посмеяться. Просто зарисовка из жизни.
Петербургская классика – ночь, улица, фонарь… Из Коломны возвращаюсь в Купчино, по телефону заказываю такси. Подъезжает машина.
- На проспект Славы?
- Да, именно туда.
- Садитесь, поедем.
Водитель попался разговорчивый, я не возражал. Поговорили о погоде, о дорогах, а затем я упомянул флот рыбной промышленности. Оказалось, что водитель тоже из рыбаков.
- А где работали? – поинтересовался он.
- В основном Тихий океан, Перуанский и Чилийский районы.
- Я там тоже работал.
- Когда?
В восьмидесятых. Много было интересного. Вот помню летели мы как-то из Лимы домой в январе…
- Постойте, в январе 85-го? И прилетели в Ригу?
- Да, так и было. А что?
- Так в том самолете мы летели вместе!
Я хорошо помню это возвращение. Из жаркой январской Лимы летели в майках, припасенную теплую одежду сдали в багаж, рассчитывая переодеться в Шереметьево, где из самолета в аэропорт пассажиры переходили по трубе. Когда поздно вечером вместо Москвы приземлились в Риге, первое что увидели – косо летящий в лучах прожекторов снег, и пограничники в тулупах с поднятыми выше головы воротниками возле трапа. Незабываемое впечатление для легко одетых людей, которые полгода отработали в тропиках. Затем была на редкость придирчивая таможня, бессонная ночь в пустом аэропорту, и наутро долгая снежная дорога в автобусе с замерзшими стеклами. Домой попали через сутки после прилета.
Пока смеялись над совпадением, почти приехали. Я попытался подсказать дорогу без ухабов, но водитель меня прервал:
- Я знаю как проехать – вот в этом доме живет моя мать, а вот в эту школу я ходил…
ЧТО??? В ЭТУ??? НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Я ТОЖЕ!!!
Поговорили про школу, даже нашли общих учителей, пожелали друг другу всего хорошего, и дружески расстались.
Если учесть, что я уже давно не живу в Петербурге, и лишь иногда приезжаю навестить родственников, то остается только удивляться тому, насколько тесен бывает мир…

В эпоху глубоко dial-up, когда сайты имели еще не все провайдеры, наш поставщик строительных материалов открыл свой собственный сайт, чем все время хвастался. Звонил и: а мы еще вот такую штуку прикрутили, мы раздел открыли, у нас муха по страницам ползает. Муха действительно куда-то тихо ползла, при этом сайт вешался.

Когда муха добралась до края экрана они поиск сделали. Ну поиск и поиск, ввел что-то типа обрезной доски и получил подборку по имеющимся размерам. Так вот к поиску прикрутили фенечку, насколько красивую, настолько бесполезную.

Если набрать "всякая хуйня", сайт отвечал "хуйни не держим". То ли сами придумали, то ли подсмотрели у кого.

Весело, но бестолково, потому что искать всякую хуйню среди стройматериалов, люди ищут. Но называют совершенно по-другому: "водостойкий клей для склеивания электричества" или "оксид цемента", например. А вот так по-честному написать в поиске "всякая хуйня" никто не пишет, если не намекнуть на необходимость.

Так и осталась бы эта мулька внутренней шуткой, но у поставщика полетел сервер, отчего в свою очередь произошел сбой кода, что-то программное сломалось, и целую неделю посетители сайта развлекались. Потому чего не спроси, ответ был почти одинаков:

- У вас уголок двадцать пять на двадцать пять есть?

А тебе так автоматом:

- Хуйни не держим, возьмите пятидесятый двутавр!

Двутавр за неделю кончился.

В 2011 году рядовой немецкий программист Штефан Томас, проживающий в Сан-Франциско, получил небольшой заказ сделать обзорный видеоматериал о криптовалютах. За этот заказ ему перевели 7002 биткоина, причём цена одного биткоина составляла примерно $ 2-6 на тот момент. Штефан сделал электронный кошелёк, создал пароль, сохранил кошелёк на жёстком диске и... больше никогда к нему не возвращался.
В декабре 2020 года цена биткоина перевалила за $ 30 000 и суммарное содержимое кошелька стало равняться $ 220 миллионам. И вот тут выяснилось, что Штефан за прошедшии почти 10 лет совершенно забыл свой пароль к кошельку. От слова "совсем".
Кошелёк разрешает сделать максимум 10 запросов по паролю. Если ни одна из попыток не завершится успешно, то кошелёк никогда не будет открыт. На данный момент (январь 2021 года) Штефан сделал уже 8 безуспешных попуток. У него осталось только две.

Пушкинские Горы. Музей-заповедник Михайловское. Толпы туристов глазеют на родовое гнездо великого поэта, ожидая своей очереди посетить сам дом. Мы уже дождались своего гида, и переходя из комнаты в комнату внимаем: тут встречали гостей, тут был бильярд, вот тот самый кий и несколько шаров, вот кабинет… а теперь пройдем в кухонный флигель. Перед флигелем заминку – идущая перед нами группа еще не вышла, и надо подождать на улице. Буквально через секунду к нам присоединяется еще одна группа, и их молодой гид решает развлечь туристов незапланированным рассказом.
--- Это не первый дом построенный на фундаменте дома Ганнибала.
«Баммм», я прямо-таки слышу перебои в работе сердца у туристов.
--- Тот дом, в котором жил Пушкин, пришел в негодность в шестидесятых годах девятнадцатого века, и его полностью перестроил его сын. – продолжает жестокий экскурсовод.
«Баммм» - так забивают гвозди в крышку гроба иллюзий.
--- В конце века дом выкупила казна, и тут был устроен дом для пожилых литераторов, но он полностью сгорел в начале двадцатого века.
«Баммм» - пожилая дама с томиком стихов оседает на скамеечку.
--- Дом заново отстроили, но во время революции он был полностью разграблен. – не унимается палач мечты. – Ну а во время войны он опять был полностью разрушен, и восстановлен уже в конце сороковых.
--- Это тот самый дом? – с надеждой спрашивает школьница.
--- Ну что вы, тот дом пришел в негодность, то, что вы видите это реконструкция двух последних десятилетий. – делает «контрольный выстрел» милый юноша гид. – А теперь пройдем во флигель, он построен по сохранившемся…

Сентябрь 2020-го. Коктебель. Нудик. Расположившись у самой береговой линии компанией из трех человек, лениво перекидываемся в картишки. Справа, со стороны городского пляжа, по щиколотку в воде приближается милая девушка. Увидев нас, неожиданно громко взвизгнула и впав в некий ступор спросила:
- Здесь что, нудистский пляж?
- Ну да, он самый.
- А почему здесь только мужчины?
(тут надо заметить, что в радиусе пяти-семи метров от нас действительно оказались только мужчины)
- Так сегодня среда. Мужской день. Приходите завтра!

Те, кто учил Английский в советской школе без углублённого изучения языка имели весьма специфические знания. Любой, даже ночью мог ответить: "Ху из ондьюти тудэй?"
Также все знали, что погода бывает: хот - жаркая, ворм - тёплая, кул - прохладная, колд - холодная.
Как сейчас помню: сидим мы с моим другом Колей за партой и повторяем: "Зе веза из кул!"

Прошло много лет. Я живу в Торонто, Канада, Коля - в Питере. Во время его экскурсии по Канаде и США я заехал за ним в гостинницу, посидели у нас дома, выпили, вспомнили молодость.
Я спросил: "Ну, как тебе Канада?"
"Да всё нормально, только в гостиннице хамят!" - поведал Коля.
"А что случилось?" - удивился я
Оказывается у него в комнате сильно работает кондиционер, и поэтому там довольно прохладно.
Он подошёл к администратору, чёрному парню и пожаловался: "My room is cool!"
Тот обрадовался: "Yeah mаn! It is cool!"
"Я ему три раза повторил, а он просто издевался!" - возмущался Коля.

Пришлось ему объяснить, что наш курс английского несколько, хмм, старомоден. И слово "Cool" здесь понимают не иначе, как крутая или классная.

Не посмотри я в детстве фильм «Всадник без головы», возможно реакция у меня была бы другая. Но я смотрел его раза три, не меньше. Поэтому когда после сытного позднего ужина я вышел из трактира покурить на свежем воздухе, ничего не предвещало плохого. Теплый июльский вечерок, такой же теплый южный ветерок, располагали к философии и... Не успел я чиркнуть зажигалкой и глубоко затянувшись поднять глаза, как сразу охренел. Из надвигающейся темноты в мою сторону двигался всадник - без головы. Его белый саван развевался ветерком, спадая почти до самой земли, покрывая не только всадника, но и лошадь. Нет, у лошади то голова была, она хорошо оттенялась на фоне этого белого савана и была абсолютно черной. А еще меня смутила и нагнала жути тишина, ни цокота копыт, ни тяжелого дыхания, только медленное плавное движение. Они как будто плыли из темноты. Угрожающе плыли, как в тот момент мне казалось. Лошадь вообще была огромной. А всадник, тот вообще без головы. И я как-то поневоле зашевелился, ухватив с земли камень, ведь больше ничего под рукой не было. Выдержать долго такое было невозможно и я размахнувшись зафинтилил камнем что было силы.
-Ай-ай, ой-ей! - заверещал кто-то, но точно не всадник, ведь ему и верещать было нечем, - ты чего кидаешься?! - продолжало нечто чем то. Лошадь тоже оскалилась, сказав Фр-р-ривет! - и голос у нее был явно грубее. Но это было уже лучше чем зловещая тишина и я наклонился за вторым камнем. - слышь, кончай, а если в голову попадешь! - опять раздался крик, какого-то знакомого голоса. Я понял, что это все же всадник, мало того что орет, так еще и издевается. Как я в голову попаду, если ее просто нет, в принципе. Фигура на лошади задергалась, саван ее покрывающий пополз вверх и в сторону и спал с другой стороны на землю. Первой я признал лошадь. Это была Зорька, я купил ее буквально пару недель назад. Поднял взгляд чуть выше и у фигуры тоже появилась голова. Серегина. Работающего пастухом. - Свои, свои! - помахал он мне рукой. И правильно. Второй раз заработать по организму булыжником, наверняка не очень приятно. Тем более, что второй был намного увесистей.
-Серега, я не понял, что за прикол, но мне он явно не нравится! - отбросив ненужный камень, произнес я.
-Да какой прикол, ты сам попробуй попаси когда слепней тучи. Вот и накинул тюль, чтобы хоть немного спасти, себя и Зорьку. - обижено произнес он.
-Ну хорошо, - подивившись такому решению вопроса, произнес я, - но сюда то к трактиру ты в таком виде зачем приперся?! - в тоже время не понимал я.
-Да никуда я не приперся, это все Зорька, меня на ужин привезла. А я чуток кемарнул по дороге, встаю ведь рано, а ложусь поздно. - и все в его словах было как бы логично, кроме моей нервной дрожжи.
Сдружились они с лошадью быстро и сильно. Потомок немецких тяжеловозов и мелкий Серега, составили неплохую ячейку трудового коллектива. За две недели, Серега приноровился даже спать на ее широченной спине, выбросив ненужное седло и постелив одеяльце. Получалось у него это и сидя и лежа. Единственное в чем была проблема, что соскользнув с нее по большой или малой нужде, без стремян он не мог на нее взобраться. Приходилось им бежать по полю к горельнику, где Серега воспользовался одним из обгоревших пней. Но свои ошибки он учел быстро, поэтому в следующий раз когда поджимало, он ехал на Зорьке к удобному для посадки месту. Быки до этого устраивающие полный беспредел сексуального плана и игнорирующие Серегу в принципе, в первый же день увидев Зорьку, присмирели. Ведь Зорька надух не переносила их сексуальные оргии. Стоило им нарушить установленную ей дисциплину, она подходила к нарушителям и огромными зубищами кусала их за хребет или шею. Быки в ужасе вздирали глаза вверх, видели над собой огромную пасть и на какое-то время впадали в глубочайшую импотенцию. В этом у Сереги с Зорькой было полное взаимопонимание, он также ненавидел их оргии. Но из-за своего небольшого роста укусить быка за хребет физически не мог, а вместе с Зорькой они решили эту проблему моментально.
Серега конечно врал, что не высыпается, с таким-то партнером, он только и делал, что спал на ее спине. Лошадь взяла все обязанности на себя. Не знаю, почему она терпела на своем хребту ненужного в общем-то наездника, но Серега видимо решил и эту проблему. Всегда набивая в трактире карманы вкусняшками. Плюс постоянные поглаживания, расчесывание гривы. Внеплановый овес. Да и мало ли еще чего. В общем их чувства можно было бы назвать не только дружбой, но даже взаимной любовью.
-Слышь, Серега, я не против твоих новшеств и тюль, которая я так понимаю была шторами в твоем доме, мне тоже до балды. И даже на слепней которых ты обманул, мне наплевать. Но ты хотя бы должен понимать, что я мог попасть и в Зорьку, а она ведь ни причем. - надавил я на последний и самый весомый аргумент.
-В Зорьку?! - его тщедушная фигурка скользнула вниз и метнулась ко мне, - да если бы ты в нее камнем попал, ты бы нажил огромные проблемы!
И я ему поверил, зачем они мне.

Как-то раз один бойкий газетный репортер брал интервью у Томаса Эдисона (1847–1931).
– Скажите, сэр, – спросил он знаменитого изобретателя. – Ведь это вы изобрели первую в мире говорящую машину?
– Нет, нет, – поспешно ответил Эдисон. – Первая говорящая машина появилась очень давно. Если говорить по существу, то она была создана еще в библейские времена…
Выдержав паузу, он опасливо огляделся и, заговорщически наклонившись к репортеру, шепотом закончил:
– …из ребра Адама!

В субботу ходил в бассейн. Сидят два мужика. Один из них страстно рассказывает, как он великолепно плавает разными стилями и какие показывает рекорды. А другой так грустно говорит:
- А я так и не научился плавать. Понимаешь, говна во мне нету, сразу тонуть начинаю.
Сквозь хохот окружающих слышится вопрос первого:
- А ты на что это намекаешь?

-= Морсик =-
День Рождения. Гости, стол. Взрослые поднимают бокалы с красным вином, поздравляют именинника, выпивают, снова наливают. Детвора играет в соседней комнате. Внезапно прибегает мальчуган и со словами "О! Морсик!" хватает родительский бокал и залпом опорожняет его. У отца с матерью немеют лица. Остальные тоже резко умолкают. Пауза длится секунд пять, после чего мальчуган с криком "Тьфу, прокисший морс!" убегает обратно.
P.S. В итоге, выловили и обильно напоили водой.

Одними из самых замечательных полукурортных мероприятий у советских шахматных профессионалов считались матчи СССР– Югославия. Особенно ценился выезд в Югославию, и не столько по некоторым материальным плюсам, сколько потому, что все наши восхищались тамошней атмосферой обожания шахмат.
Тигран Петросян говорил даже, что не променял бы обычную поездку в Югославию на самый хлебный западный турнир. А как обожали "юги" Михаила Таля! Причём это была всенародная любовь, особенно в Черногории. Каждую жертву Таля считали проявлением божьей искры, и зал разражался неистовыми аплодисментами. Зрительский интерес на турнирах в Югославии был даже выше, чем в СССР, учитывая более широкое освещение шахмат в местной прессе. Главная газета страны, белградская «Политика» каждый понедельник отводила шахматам целую страницу.
А шахматные корреспонденты имели статус национальных шахматных звезд, как Брана Ракич из "Политика-Экспресс", Драган Ексимович из "Политики" и Божидар Кажич, бывший ещё и известным судьёй и функционером. У нас такими были Давид Бронштейн в "Известиях", Алексей Суэтин в "Правде", Сало Флор в "Огоньке" и Виктор Васильев в "Советском спорте". Их статьи и корреспонденции ждали! Читатели каждой газеты любили своих журналистов. И ценили, и доверяли их мнениям.
Все наши корифеи знали сербский язык. Смыслов, Таль и Тайманов общались с Фишером на сербском. Других иностранных языков наше старшее поколение не знало – лишь Юрий Львович Авербах говорил по-английски. Геллер это объяснял тем, что лучших советских гроссмейстеров всегда принимали на высоком уровне - с лимузинами и переводчиками. Иностранные языки были нужны нашим великим, как зайцу стоп-сигнал. Имелись и выдающиеся примеры типа Эдуарда Гуфельда – по приезде в Югославию он начинал говорить по-украински, считая это сербским! Ну, Эдик был больше по матчасти, это был бизнесмен номер 1 в советских шахматах. Он знал в Югославии все фабрики по пошиву дубленок и кожаных изделий и во время поездок советских шахматистов на Балканы возил гроссмейстеров и их жён чаще всего на самую большую из них, в Нови-Саде. Все оставались довольны – и одублёненные, одетые в кожаные пиджаки и плащи гроссмейстеры с жёнами, и фабрика с бизнесом, и Эдик со своими 10% от закупок.

Я не знал как подступиться, поступлю просто – как Бог на душу положит. Повторюсь для тех, кто не читал, или не помнит предысторию, вкратце и без художественных изысков, а дальше как получится. Пусть это будет называться «МОРСКОЙ РАССКАЗ». Формат непредсказуем, вряд ли это будет коротко, но я снова буду стараться.
1984 год. Мы заканчиваем мореходку. Девятая рота. Много чего уже пережили вместе, почти взрослые, шестьдесят человек, за небольшим минусом выбывших. Уже были морские практики, почти все уже побывали за границей, а кто наоборот - на Северах, кто группами, кто по отдельности. Весь этот багаж историй, знаний, взрослений и приключений к самому концу обучения сложился в глубокую тоску, и понимание того, что скоро всем нам предстоит расстаться. Сидим мы в кубрике, в своей роте уже после «Госов», человек восемь – десять. Лето. Почти все по-гражданке, а если кто и в морской робе, то на манер пижамы. Серега Мамедов привез из своей Якутии две трехлитровых банки маринованной с луком кеты или чавычи. Вкусно, но даже есть не особо хочется. Подходим к банкам по очереди, заглатываем по ложке, жуем молча, пивом запиваем. Грусть, блядь. А расставались тогда навсегда, если кто не помнит времен без мобильной связи. Просто: -Адьос.- И пиздец. Если проиллюстрировать настроением, то это выглядело примерно так, как спела «Агата Кристи» чуть раньше:
Но забыли капитана два военных корабля,
Потеряли свой фарватер и не помнят где их цель,
И осталась в их мозгах только сила и тоска,
Непонятная свобода обручем сдавила грудь
И неясно, что им делать – или плыть или тонуть,
Корабли без капитанов, капитан без корабля,
Надо заново придумать некий смысл бытия… Нафига?

В этой прострации вдруг случается идея, не помню кто ее озвучил, может и я. Она заключалась в том, что любой из нас, оказавшись во Владике, после рейса, перед ли, и не зная куда и зачем идти, приходит на площадь Главпочтамта, садиться на лавку и ждет такого же, нашего. И похую в какую погоду. Я потом написал коротенькую говнопесню, исполнял ее позже, а эта площадь в песне называлась «Площадь встреч». Если коротко, на том и расстались.
Пока вы перевариваете мое сумбурное вступление, я вычеркиваю из «Морского рассказа» несколько глав, предшествовавших последующей истории, чтобы попытаться соответствовать формату сайта. Будет ли смешно? Кое-где, надеюсь, ржанете.
Весна. Горсть таблеток запитых барсучьим жиром, от перенесенного на ногах гриппа от кашля не спасают, с мороза запрыгиваешь в трамвай и кашляешь как туберкулезник всю дорогу. Кофейня-стоячка неподалеку от отдела кадров пароходства. Кофе неприличного розлива, кусок жареной колбасы и пол стакана сметаны. Мерзкая весна. Во Владивостоке других не бывает. Жду своего парохода. Нужно приходить в отдел кадров и отмечаться каждый день, чтобы сохранялась часть зарплаты. 70 процентов от ста двадцати рублей. Прихожу отмечаюсь. Сука, все еще весна и этот блядский кашель. Блядский не потому что он блядский, а потому что заебал. А тут еще не кстати, деньги кончились совсем. Я постараюсь написать историю, с какого момента они стали кончаться, но чуть позже). И тут мне объявляют, приходит твой пароход. Куда идем, спрашиваю, начальник ХЭГСа (кажется так он назывался) какая-то хуй знает чего хозрасчетная группа: - Нормально, - отвечает: - в Сингапур. В те времена когда я попал на флот, единственным ценным приобретением было свалить навсегда из советского союза. Я намеренно обозначил его (ссср) не с заглавных букв. В жопу его. Но я сваливать не собирался. Если кому будет интересно мое мнение, можно в обсуждалках. Вот. Все мои вещи - бичовская сумка с ними, я закинул Дяде Сереже. Дяде с большой буквы тоже намерено, хотя он даже не был мне дядей. Дядя Сережа был другом моего отца. Мой отец 1941 г.р. а он, Сережа, был года на три младше. Про него я еще обязательно напишу, царствие ему небесное, а тогда я втыкался в закрытые двери той женщины Зинаиды с которой он на тот момент проживал, а дверь не открывалась. Уже через пару лет выяснилось, что дядя Сережа в тот момент лежал в реанимации со вторым инфарктом.
Иду, подкашливаю. Денег – не ебаться, вещей никаких, даже зубной щетки нет и завтра в рейс.
А вот теперь про моего друга – однокашника Толстого. На самом деле толстым он не был. Он квадратный. Под метр восемьдесят, но всегда с якобы вялым телом и приопущенной головой. Пловец. Как он плавает, господи! Для того чтобы на контрасте это стало понятней, поясню.
Я вырос в речке Уссури, не уметь плавать здесь было нельзя. Но плавал я как топор, и на поверхности меня удерживала только собственная энергия. Башка на шестьдесят, узкие плечи и тяжелая кость. Когда мне показывали как можно расслабившись лежать на воде, я повторяя все рекомендации камнем уходил ко дну вниз головой. Когда при поступлении в мореходку и после прохождения медкомиссии нужно было проплыть 50 м в бассейне я уже особо не парился, думал если сильно подзаебусь, доплыву на спине. Доплыл. А потом в воду прыгнул Толстый. Дабы предвосхитить увиденное мною в следующие мгновения, поясню. Он, если мне не изменяет память, занимался плаванием лет с пяти в Магаданском ДЮСШа. По его скупым рассказам он еще до утренних школьных занятий с пяти утра проплывал по пятнадцать километров.
Ну он и прыгнул. Представьте себе, что-то типа экзамена, от которого тоже зависит примут тебя или нет в мореходное училище, я со своими «топорными» проблемами и вялый Толстый. Как он плыл! Я такого не видел не до ни после. Это квадратное тело превратилось в рыбу и ради прикола решило плыть баттерфляем. Как оказалось, у нас в роте были два плавательных КМС-ника, но они проплыли классическим кролем, а Толстый пролетел бабочкой над водой.
К чему я это так подробно про Толстого, а для того чтобы из безымянного чела он превратился в этом повествовании в настоящего персонажа, каким я его ощущаю. Плаванием Толстый больше не занимался, он долго смотрел в потолок валяясь на шконке в кубрике, а потом выиграл все олимпиады по сопромату во Владике и в Хабаровске. Из Хабаровска он привес наградной фотоальбом, который подарил мне. Прикол был в том, что один из персонажей в этом фотоальбоме был удивительно похож на меня в детстве, а фото называлась «Мечтатель».
Сумбурно, конечно, но я для вас стараюсь, чтобы настроения придать.
Ну и вот кашляю я значит, кашляю и завтра в рейс. Куда не знаю. Вещи у дяди Сережи и ни копейки в кармане. Хмурый, серый, весенний Владивосток, морось. Мой пароход на рейде, время от времени катер ходит к нему. Отход под утро, как я понял. Ну и стукнуло меня, на площадь. Блядь, такого чуда я не видел не до ни после. Толстый на тот момент уже с пол года стоял на ремонте в Находке, это часа четыре-пять езды до Владика, денег ему не платили. Мы с Писарем его навещали однажды, но это другая история.
Все остальные были в рейсах, мобильников нет. Иду. Морось, площадь, скамейки и на одной из них сидит человек. Один на всю площадь. Иду в сторону человека. Я прямо сейчас, спустя тридцать с лихуем лет, пишу, вспоминая это и улыбаюсь. Чел встает с лавки мне на встречу, и это был Толстый. Он мало разговаривает, мы даже не обнимались – мужики, хуле, но кайф от понимания того как я охуел, он определенно испытал. Это было заметно по его улыбке. Толстый хлопнул по нагрудному карману, показав пачку денег, и мы пошли собирать меня в путь. Во Владивостокский ГУМ.
Зубные щетки, пасты, мыла, трусы с полотенцами – все что вспомнили. Потом огромный, газетный кулёк с жопами. Жопами мы называли пирожки из китового мяса и неспроста. Они были в форме трубочек длиною около 10 см. и с обеих их сторон торчало что-то коричневое. Пару шампанского, которое мы заедали жопами в ожидании рейдового катера и водка в рукавах.
Высокогорск. так называлось судно на котором, как оказалось, мне предстояло прожить восемь месяцев.
Мы с Толстым высадились на него после полудня, и продолжили провожаться. Каюта которую мне уготовили, в отличии от других, на которых висели бирки «один матрос» если по правому борту, если по левому типа «один моторист», моя же была по левому носовой и называлась «Четыре практиканта». Огромная, с четырьмя шконками друг над другом со шторками слева от входа, и большим угловым диваном со столом в фойе справа. Потом мы там будем знакомиться и бухать всем экипажем, но это потом.
Последним рейдовым катером я провожал Толстого. Часа два ночи я на главной палубе, смотрю сверху как болтается на волне катер вместе с трапом, как Толстый с трудом на него запрыгнул поднимаю вверх кулак он мне, меня шкивает обратно, немного бъюсь головой о переборку не успев ухватиться за леер. Простились. Трупом валюсь на шконку.
Потом в четыре ночи, меня кто-то будит и говорит что нужно на вахту, я отвечаю: -Пошел на хуй! - и сплю дальше. Потом мы Серым, который меня пытался разбудить, станем друзьями, и он даже будет ударником в моем судовом ансамбле.