Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Многие еще помнят Виктора Степановича Черномырдина, который был не только председателем правительства в течение многих лет, но и непревзойденным оратором. Напомню только маленькую часть его перлов: • Вечно у нас в России стоит не то, что нужно. • Все это так прямолинейно и перпендикулярно, что мне неприятно. • Если делать — так по-большому! • Мы продолжаем то, что мы уже много наделали. • Отродясь такого не видали, и вот опять! • Раньше полстраны работало, а пол не работало, а теперь ммммммм… всё наоборот. • У кого руки чешутся? У кого чешутся — чешите в другом месте. • Как кто-то сказал, аппетит приходит во время беды. • Какую бы общественную организацию мы ни создавали — получается КПСС. Или великое и вечное: • Мы хотели как лучше, а получилось как всегда. Про то, как он разговаривал, лучше него самого никто не скажет: • Я ничего говорить не буду, а то опять чего-нибудь скажу. • Сказал бы, этими вот, как говорится, руками. Я думаю, многие догадываются о причинах его красноречия. Ему частенько не хватало знакомых связывающих слов, которые приходилось заменять другими, часто с непредсказуемым результатом. Черномырдин много лет проработал в газовой отрасли. В начале 80-х годов, в должности замминистра газовой промышленности, Виктор Степанович прибыл к нам на Таймыр. Вместе с полным вертолетом свиты он прилетел на Факел, где готовились к летней навигации и приему грузов для строительства очередной нитки газопровода. Виктор Степанович был не в духе. Проходя по поселку и причалам, он то и дело останавливался и в свойственной ему манере распекал руководство объединения и своих подчиненных. Если бы кто-нибудь в то время смог запикать все его эпитеты, то из всей речи остались бы только имена и должности на фоне сплошного «пипипипи…». Так они дошли до одиноко работающего рядом с причалами сварщика. Наступило короткое северное лето, половина народа была в отпусках, поэтому вместо того, чтобы варить газовую трубу в плети по сдельным расценкам, дядя Вася, сварной шестого разряда, занимался тем, что варил сани для перевозки негабаритных грузов. Сани он обещал закончить сегодня, поэтому работать придется до позднего вечера. Надо бы перекурить, и так больше часа маску не снимал. Дядя Вася достал папиросу, сел на сани и закурил. В это время комиссия в полном составе как раз проходила мимо него. Черномырдин остановился, остальные встали в почтительном отдалении. Дядя Вася попал под горячую руку. Черномырдин посмотрел на спокойно сидящего сварщика, набрал воздуха и начал: «Какого … ты тут расселся? Сидишь, …, … греешь! Ты что, б…., сюда, …., отдыхать прилетел? Где вас …. таких … работников ... набрали?» Он завелся и еще долго распинался в том же духе. Дядя Вася сделал последнюю затяжку, докуривая папиросу, погасил окурок, обернулся к Черномырдину и громко, но флегматично, сказал: «Мужик, пошел на х…!» Наступила и повисла мертвая тишина. Дядя Вася спокойно надвинул на лицо маску и продолжил варить сани. После долгой паузы Черномырдин обернулся к свите и сказал: «Товарищи, пройдемте дальше!», и комиссия пошла в указанном направлении.
Наверняка все слышали анекдоты про чукчей. И хотя мало кто воспринимает их всерьез, северные оленеводы действительно очень похожи на персонажей этих анекдотов, такие же наивные и доверчивые, как дети. В девяностые для них наступили нелегкие времена. Колхозы начали разваливаться, продукты и товары завозить почти перестали, некому стало сдавать свою продукцию, в основном – оленину и рыбу. Тогда они начали регулярно приезжать на оленьих упряжках в вахтовые поселки, привозить на продажу мясо-рыбу, а также песцовые шкурки. Китайские и греческие шубы еще не заполонили прилавки, и пушнина пользовалась большим спросом. На вырученные деньги оленеводы покупали муку-сахар и прочие продукты, бензин, патроны и, разумеется, водку, которая в то время была чем-то вроде местной валюты, на нее можно было много чего поменять. Большинство работающих на промысле старалось их не обижать, это как ребенка обидеть, у них и так жизнь тяжелая была. Скорее наоборот, привозили им из города старую одежду, покупали в магазине пакетики с конфетами: «Отвези детишкам». Но – в семье не без урода. Завелся и у нас такой. Как-то поздним вечером в вагончик, где жил этот товарищ с соседом, постучали. Тот отрыл дверь, за которой стоял немолодой ненец-оленевод: - Шкурка нада? - Сколько их у тебя? - Две привез. - Обе возьму. Даю две бутылки водки. Цена была совсем небольшая, поэтому немного поторговались, но сошлись все равно на двух: - Хорошо, неси. Тот принес две бутылки водки: - Давай свои шкурки! - Подожди, моя проверять будет. - Да что там проверять? Вот бутылки, давай шкурки. - Моя прошлый раз мешок рыбы привозил, ты три бутылки водки давал, в двух вода оказалась. Проверять буду. - Да ладно, это не я был, а кто-то другой, наверное. Хорошая водка, смотри! Вот здесь пробка немножко помятая, так я тебе другую дам! - Хорошо, только моя все равно проверять будет. Он отвернул пробку, понюхал бутылку, потом проверил вторую: - Забирай шкурки. Довольный покупатель зашел в вагончик и похвастался соседу: - Смотри, песцовые шкурки раздобыл, и всего-то за две бутылки! - Опять ты их дуришь? Дай хоть посмотрю на шкурки. Он взял шкурки, встряхнул, провел рукой по белоснежному меху. Затем развернул мехом наружу, внимательно присмотрелся и вдруг начал хохотать. Грубыми широкими стежками толстыми черными нитками к шкуркам зайца-беляка были пришиты песцовые хвосты.
Прочитал тут несколько выдуманных историй про "настоящих мужиков" и вспомнилось. Вырос я на Урале, в Гурьеве (нынешний Атырау). В то время весной в реку поднимались на нерест из Каспия осетровые, поэтому в мае к реке даже подходить запрещалось, не то что рыбачить. Но браконьерам закон не писан, каждая севрюга килограмм по десять весом, да половина с икрой черной, поэтому вечером на берегу собирались группы мужиков до десятка человек, рыбачить. По реке сновали катера рыбоохраны, вылавливали якорями снасти и разгоняли браконьеров. Обычно на них было несколько вооруженных ракетницами инспекторов, поэтому при виде катера народ разбегался в кусты. В этот раз то ли компания была большая и сплоченная, то ли рыба слишком хорошо шла, но толпа катера не испугалась. Мало того, когда он направился к берегу, в воду с матом полетели камни, и катер остановился, инспектора попытались пригрозить рыбакам оружием, но только их распалили. Тогда катер дал задний ход от берега и уплыл дальше под ехидные комментарии толпы. Минут через пять-десять ниже по течению послышалось тарахтение моторной лодки. Вскоре она уже проплывала мимо нас. На личных моторках тогда по реке плавать было запрещено, поэтому все лодки знали наперечет. Это плыл... не помню уже, как его звали... пусть будет Вася. Вася тоже был инспектором рыбоохраны, с тяжелым характером, неуживчивый, принципиальный - не договоришься. Обычно он плавал один. В толпе, раззадоренной победой над целой командой рыбоохраны, послышались смешки в его адрес, потом кто-то громко крикнул в сторону лодки что-то непристойное. Вася это услышал и тут же заложил вираж в сторону берега. Когда "Казанка" подлетала к берегу, Вася заглушил мотор и тут же выскочил из лодки. "Кто это сказал?" - громко крикнул он и бегом направился в сторону толпы. Он бежал большими шагами, в болотных сапогах с широкими голенищами, которые громко бУхали при каждом прыжке. И браконьеры, которые только что не испугались нескольких вооруженных людей, поджав хвосты, бросились врассыпную в кусты, как тушканчики от степного волка. Вася в болотных сапогах вряд ли кого-нибудь догнал бы, поэтому он остановился, крикнул что-то приглашающее всех желающих вернуться к нему (ответом ему была полная тишина), развернулся и пошел к лодке. Достал "кошку" (большие крюки на веревке), сделал несколько рейсов вдоль берега вверх и вниз по течению, выгреб в лодку все найденные снасти и поплыл дальше по своим делам. Вроде бы ничего героического, но я до сих пор помню мужичка в болотниках, бесстрашно бегущего прямо в толпу поджидающих его браконьеров. Немного я в жизни видел настоящих мужиков. Недавно был весной в Гурьеве, осетровых там уже практически нет. Рыбаков стало много, а Вась никогда много и не было.
Столкнулся я однажды с настоящей тундровой собакой. Довелось мне поработать пару летних месяцев помбуром на буровой в енисейской тундре, во время институтских каникул. Как и положено на Севере, возле вагончиков обитало несколько собак. Обычные тундровые собаки, беспородные лайки, которые изредка прибиваются от оленеводов. Отличаются эти собаки тем, что живут полудикой жизнью и питаются в основном подножным кормом. Всегда находятся на открытом воздухе, спят прямо на снегу, свернувшись калачиком и укрывшись хвостом. Собака, вывезенная во взрослом состоянии в квартиру, обычно не приживается, начинает тосковать и быстро впадает в депрессию. Отличаются неагрессивностью по отношению к людям. Среди этих собак выделялся габаритами один пес, Буран. Он был на голову выше остальных собак и поэтому не участвовал в различных собачьих разборках, его авторитет был непререкаем и не подвергался сомнению. Такой патриарх, стоящий вроде бы среди остальных собак, но все равно слегка особняком, обычно в окружении щенков, большинство которых было явно от него. Буран обожал тундру, стоило только направиться в сторону от вагончиков или буровой, как он тут же подбегал и с надеждой смотрел на тебя – пойдем, мол, погуляем! Иногда он куда-то пропадал на длительное время, наверное, отправлялся путешествовать один. Однажды я пошел прогуляться по тундре и он, конечно, тут же увязался следом. Тогда я первый раз увидел, как охотятся на леммингов. Я даже не подозревал, что их там настолько много обитает, обычно они в глаза не бросаются. Буран вынюхивал лемминга, засовывал нос в нору, которая уходила куда-то вглубь кочки, и громко делал «Фррр!» вглубь норы. Испуганный лемминг вылетал с другого конца норы, а там его уже поджидал пес, который хватал лемминга прямо на лету. Тут же разжевывал его, превращая в котлету, а потом заглатывал. Проглотив трех штук, он наелся, и мы пошли дальше. Пес бегал поблизости, изучая окрестности. Неподалеку он вспугнул утку. Буран подбежал к тому месту, откуда она вылетела, и оглянулся на меня, как будто призывая посмотреть. Я подошел – на земле было гнездо, в котором лежало больше десятка крупных яиц. Мы не стали их трогать и пошли дальше. Из-под куста вылетел какой-то очень крупный кулик. Буран сразу побежал к месту вылета. Я пошел следом и увидел, что в гнезде было три или четыре только что вылупившихся птенца, которые еще голову толком держать не умели. Птенцов стало жалко, и я решил спасти их от собаки. Схватил Бурана за хвост и потащил от гнезда. Пес обернулся и удивленно посмотрел на меня. Не настолько хорошо мы были знакомы, чтобы так фамильярничать. Не самое успокаивающее зрелище – морда размером с волчью, по которой еще продолжает стекать кровь от ранее съеденных леммингов. Но отступать было поздно. Оттащив пса от гнезда, я вернулся к нему и начал разглядывать птенцов. Пес вернулся к гнезду и осторожно протянул к нему морду. Агрессивности он не проявлял, и я решил его не останавливать. Пес засунул нос в гнездо и широко раскрытыми ноздрями вдыхал запах новорожденных птенчиков. Он явно получал от этого удовольствие, даже глаза прикрыл от блаженства. Еще несколько раз после этого мы с ним ходили гулять в тундру. С ним было интересно и не страшно далеко отходить. Ему, наверное, тоже было интереснее блуждать в компании, а не одному.
PS. Улетал я с другой буровой, где работали вышкомонтажники. Она находилась в нескольких километрах от нашей. Приехал я туда за пару часов до прилета вертолета и сразу увидел среди местных собак Бурана, вокруг которого резвились щенки. «О, Буран, иди сюда!» Меня поправил кто-то из вышкомонтажников: «Его же Граф зовут!» Как это? Оказалось, что часть времени он проводил там, вышкомонтажники считали его своей собакой, и даже имя у него там было другое. И щенки, наверное, тоже были его.
Многие, наверно, видели в Московском зоопарке волка, который вместе с волчицей жил в открытом вольере, отделенном от посетителей бетонным рвом и стенкой высотой метра четыре. Высокая стенка была со стороны волков, а со стороны посетителей - примерно по пояс. Волки там скорее всего степные, маленькие, меньше овчарки, с узкой грудью. А когда они весной линяют и шерсть клочками висит - вообще жалкие дворняжки. Никакого сравнения с полярными волками, которых я в тундре встречал. Те размером с северного оленя, весом за 80 килограммов и ростом до метра в холке. А резцы больше, чем клыки у моего боксера. Мы с дочкой весной приехали в зоопарк, прошлись мимо волков (вслух: "Смотри, дочка, это волк!" Про себя: "Да какой это волк! Овчарка какая-то") и пошли дальше. Через несколько минут обернулись на крики и вернулись обратно к вольеру с волками. Кричала полупьяная компания из нескольких парней и пары девушек, которые перед этим там стояли. Двое держали парня, нога которого свисала в вольер, остальные криком пытались отогнать волка. Парень перед этим решил показать свою молодецкую удаль девицам и засунул ногу в вольер, подразнить волка. Он был обут в модные по тем временам в узких кругах сапоги-казаки, с острым носом и высоким каблуком. Вот на этом каблуке, зажав его в клыках, и висел волк, смиренно согнув лапки на груди, как зайчик на утреннике. Парень уже был трезвый как стеклышко и бледный, как шпорцевая лягушка. Он не мог даже пошевелить ногой, на которой висело с полсотни килограммов живого веса, и только что-то шептал собутыльникам, наверно, держите крепче, братцы! Перспектива оказаться в вольере наедине с волком, которого он только что дразнил, как шавку, ему совсем не нравилась. Девицы визжали, волк продолжал скромно висеть, а за этой картиной с интересом, наклонив голову, со стороны наблюдала волчица. Через несколько минут на крики прибежал милиционер и, оценив ситуацию, начал резиновой дубинкой тыкать волку в морду. Тому это не понравилось, он отпустил каблук и мягко приземлился на дно рва. Поднялся к волчице и они на пару легли на солнышке, наблюдая за окрестностями. Безобидные облезлые собачки на отдыхе. До сих пор жалею, что я не видел самого волчьего прыжка, когда пьяный придурок решил засунуть ногу в немытой обуви к нему домой. Тому надо было пролететь метров пять-шесть по воздуху и с лету поймать каблук. После этого над вольером протянули провода и пустили ток. Многие, наверное, думают, что это для защиты людей от злых волков. Но я-то знаю, что это защита волков от дураков.
У нас на Таймыре газопроводы были надземной прокладки. Трубы диаметром 720 мм лежали на сваях на всем протяжении трассы. Чтобы они не ржавели и не нагревались на солнце, их покрывали специальной смазкой, смесью жировой смазки с алюминиевым порошком – серебрянкой. Держалась она долго, но все равно лет через десять надо было обновлять. В то лето приехали к нам студенты подработать, они и взялись за покраску. Пачкается эта штука страшно и очень плохо отстирывается. Вначале они пытались размазывать смазку валиками, брезгливо держа их на длинных рукоятках вытянутыми руками. Но потом, когда вымазались окончательно и терять было уже нечего, придумали другой способ. Один наливал из ведра смазку, а двое других брали старый полушубок мехом вниз за рукава с разных сторон трубы и размазывали смазку по всей длине. Особым шиком считалось надеть старую фуфайку, плеснуть смазку на трубу и, разбежавшись, животом проскользить и покрасить как можно большую площадь с одного раза. Надо ли говорить, что к вечеру они выглядели как космонавты. Одежда серебрилась, как скафандр, на блестящем лице только глаза оставались естественного цвета. Как-то к нам прилетел кто-то из подрядчиков. Поселили его в вагончик, в котором уже жила пара студентов. Прилетел он с явного бодуна и сразу после вертолета отправился отсыпаться. Вечером вернулись студенты и, перед тем, как идти отмываться, зашли в вагончики за мылом и сменной одеждой. Через несколько секунд весь поселок содрогнулся от истошного крика «Инопланетяне!!!». Мужик, который спросонья открыл глаза и увидел, как к нему приближается пара блестящих существ, вытянув руки (чтобы ничего случайно не испачкать), выскочил из вагончика в одних трусах и рванул в тундру, на вездеходе еле догнали. Это было время расцвета «Секретных материалов»…
Приятель рассказывал. В давние времена поехал он в подмосковный санаторий отдохнуть. Санаторий хороший, но в лесу. Казалось бы, самое время заскучать, но тут заехала туда молодая женщина неземной красоты. Радость глазам, отрада сердцу. И окрестные березки сразу расцветали, как сакуры, как только он ее видел. Но смотрел он только издалека. И так застенчивый был, а тут такая красавица писаная! Как тут подойти-то с непривычки, страшно! Отошьет ведь сразу. Да и конкуренция огромная, полный санаторий мужиков, и все на нее облизываются. Несколько дней он собирался с духом, чтобы хотя бы поздороваться, и уже почти собрался. Но однажды увидел, как она вышла с чемоданом и направилась в сторону подъехавшего такси. Сердце екнуло, терять было уже нечего, и он обреченно спросил: «Уже уезжаете? Так быстро?» И девушка ему доверчиво ответила: «А что мне тут делать? Неделю уже тут живу, хоть бы один из мужиков подошел, познакомиться!»
У меня была красивая жена. Даже не столько красивая, сколько эффектная. Ей шло абсолютно все, даже полное отсутствие косметики и мятые футболки. Когда она в таком виде выходила в магазин, можно было не сомневаться, что один-два мужика попытаются познакомиться. Когда она была в полном боевом окрасе, подходить рисковал уже не каждый. Ей также шел любой цвет волос. Мне даже интересно было, как она будет выглядеть с новым оттенком, поэтому я иногда сам покупал краску для волос. Она была блондинкой, брюнеткой, темно-каштановой, цвета красного дерева и, наверное, даже цвета маренго (если бы я еще знал, как этот цвет выглядит). Внешность менялась, но в любом облике она была хороша. Вот только рыжей я ее ни разу не видел. Я несколько раз предлагал ей купить рыжую краску, но она почему-то отказывалась. «Я уже была как-то раз рыжей, больше не хочу». Однажды мы гуляли по местному рынку и проходили мимо прилавка с разнообразными париками. И тут я увидел ярко-огненный парик, цвета пламенеющего заката. «Давай померяем!» - предложил жене. Она обреченно вздохнула: «Ну ладно, давай». Продавщица протянула парик, жена его надела и обернулась к нам. Первой отреагировала торговка. Она восхищенно присвистнула и не смогла скрыть восторга: «Ух ты, такая блядь получилась!» Больше я с рыжим цветом не приставал.
Дали мне на сдачу китайскую зажигалку с фонариком. Дело было в Находке, Китай под боком, такие зажигалки там копейки стоили. Тогда я еще курил, поэтому зажигалка была не лишней. Проверил зажигалку - горит, фонарик - светит. Работы тогда было много, в день по три совещания. Последнее начиналось в одиннадцать вечера в штабе, под который мы снимали квартиру на третьем этаже в старом доме с высокими потолками. В тот вечер я вышел из квартиры последним. Начал спускаться по ступенькам в полной темноте, ни одна лампочка не горела. В тишине было слышно, как внизу открылась дверь и кто-то начал подниматься по широкой лестнице. И судя по энергичному цокоту каблучков, кто-то молодой и интересный. А насколько интересный? Заговорить, что ли? Ага, в полной темноте из тишины (я был в кроссовках) сказать что-нибудь басом, типа "Бог в помощь!" И тут я вспомнил про зажигалку. Достал из кармана и приготовился заранее осветить перед ней путь. Типа, вон он я - путеводная звезда! А там и первую фразу какую-нибудь можно сказать. И вот, когда мы с разных сторон подошли к промежуточной площадке между лестничными пролетами, я жестом фокусника нажал на кнопочку и направил луч света на площадку прямо перед ней. И мы вдвоем уставились на световое пятно. В круге была отчетливо, как в диафильме, видна картинка обнаженного мужика, совокупляющегося с грудастой девицей. Пауза длилась долго. Мы тупо стояли и смотрели на картинку. Потом я выключил фонарик и в полной темноте и тишине осторожно пошел к выходу. Я так и не смог придумать первой фразы. А что подумала девушка, перед которой в полной темноте кто-то включил такоэ, я до сих пор стараюсь не представлять.
Многие слышали про Кольскую сверхглубокую скважину, самую глубокую в мире. Но это была не единственная сверхглубокая скважина в Союзе, их было около десятка. В стройотряде от института мы работали на Ямале, неподалеку от одной из них, Тюменской. Было грешно не воспользоваться такой ситуацией, и мы с приятелем заехали на буровую. И попали на самый интересный момент – подъем керна с глубины около 6 км. Керн – это столб породы толщиной со стакан и длиной несколько метров, который при бурении входит внутрь трубки – керноприемника, в котором и поднимается на поверхность. Шла последняя стадия подъема. На бетонном полу буровой лежали приготовленные носилки с отделениями для последовательной укладки керна, возле которых стояли пожилой профессор и аспирант, с горящими от возбуждения и нетерпения глазами. Первый раз в этом регионе с такой глубины поднимали горную породу, которая миллионы, а то и миллиарды лет находилась в нетронутом состоянии. Наконец достали керноприемник и осторожно положили его на пол. У профессора аж руки затряслись от нетерпения. К керноприемнику неторопливо подошел невысокий помбур (помощник бурильщика), взял гаечный ключ длиной с метр и зевом размером с раскрытую ладошку, вставил в прорезь на конце керноприемника и попытался открутить муфту, которая удерживала керн внутри. Не получилось. Тогда он вставил в гаечный ключ двухметровую трубу в качестве рычага и потянул за нее. Не поддалось. Помбур поджал ноги, повис на конце трубы и начал подпрыгивать, пытаясь отвернуть муфту всей массой. Не вышло, муфта была как приваренная. На профессора было больно смотреть. За этими махинациями наблюдал второй помбур, здоровенный детина под два метра ростом и весом в полтора центнера. Он подошел к ключу, вежливо отодвинул ладошкой первого помбура и взялся за трубку. «Ну, у этого-то точно должно получиться!» - сказал приятель. Здоровяк вынул ключ из прорези, вставил его в другую, в десяти сантиметрах от первой прорези, и легко, одним движением руки, провернул муфту. Проблема была вовсе не в недостатке массе. Это была наглядная иллюстрация того, насколько голова важнее физической силы.