Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Ашот Наданян
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Один мой давний приятель был очень любвеобилен. Женщины в его жизни сменялись так же быстро, как соперники заезжего гроссмейстера во время игры в шахматы на вылет на пляже. У приятеля были свои особые термины и выражения, и когда, к примеру, очередное свидание завершалось успешно, он говорил, что ему удалось забить гол. И если в знаменитом кинофильме было «Украл, выпил — в тюрьму!», то девизом нашего донжуана было «Познакомился, забил гол — и всё по новой!». Партнёрш в какой-то момент набралось так много, что приятель начал терять им счёт, и тогда он решил записывать результаты всех «матчей» в блокнот. Во время последней нашей встречи приятель с гордостью сообщил, что ему в своей жизни уже удалось забить более сорока «голов». Потом мы разъехались по разным странам и с тех пор не виделись, лишь изредка позванивая друг другу. Как-то вечером зазвонил мой телефон. Я ответил. На другом конце провода был любвеобильный приятель. — Можешь поздравить меня! — радостно выпалил он. — С чем? — спросил я. — Сегодня я стал членом клуба Федотова!
Видное место в обсценной лексике занимает широко известное слово, которое начинается на «п» и заканчивается на «ц». Не «подлец», другое. Оно в своём роде уникально, ведь кроме него любое другое нецензурное слово вполне можно заменить пристойным синонимом. У нашего шестибуквенного существительного имеются два основных значения, и у обоих нет такого же яркого и точного заменителя. В первом значении можно перепробовать много синонимов — конец, финиш, катастрофа, смерть, хана, труба, кирдык, — но ни один из них не может передать всю колоритность, сочность и содержательность нашего уникального ненормативного слова. А со вторым значением вообще беда. Согласно словарям, это «нечто, что не поддаётся никакому описанию, никакому сравнению; нечто из ряда вон выходящее, неимоверное, исключительное по силе или степени проявления». Почти как в известной сказке: «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Или взять три жалких эвфемизма: песец, писец и пипец. Песец — это милый хищный зверёк, и ничего больше. Писец — это писарь, переписчик. А от пренеприятного третьего слова — «пипец» — просто выворачивает. Сразу возникает ассоциация с пипеткой. Хотя слово «пипетка» само по себе в сто раз экспрессивнее убогого словечка «пипец». В общем, получается, что популярное нецензурное существительное мужского рода с ярко выраженным женским началом затыкает за пояс все его легальные аналоги. И это как раз та самая ситуация, которую можно охарактеризовать одним единственным словом. Тем самым словом, которое начинается на «п» и заканчивается на «ц».
Учу юного шахматиста сицилианской защите. — Вариант с пешками на e6 и a6 — это система Паульсена. Запомнил? — спрашиваю я. — Запомнил, — отвечает он. — А с конями на c6 и f6 и пешке на d6 — атака Раузера. Ясно? — Ясно. Через несколько дней я решил проверить, помнит ли он названия этих вариантов. — Как называется вариант с пешками на e6 и a6? — Раузер. — А с конями на c6 и f6 и пешке на d6? — Паульсен. — Нет, — говорю я, — ты всё напутал. Первый вариант это — Паульсен, а второй — Раузер. — Хорошо, — кивает он, — я всё понял. Через несколько дней вновь решил проверить ученика. — Ну как, помнишь? — Помню, — уверенно отвечает он. — С пешками на e6 и a6 — это Раульсен, а с конями на c6 и f6 и пешке на d6 — Паузер.
Молодости свойственны чудачества и крайности. Так, некоторое время я делил людей на своих и чужих по их отношению к «Бедным людям» Достоевского. Ненавязчиво подводил собеседника к обсуждению и вскоре делал выводы: если повесть его не трогала, то он попадал в своего рода «чёрный список», и наоборот. Эпизод, когда старик Покровский бежит за гробом сына, а книги вываливаются из рук, был главной лакмусовой бумажкой. Если «испытуемый» признавался, что, читая эту сцену, плакал, то с ним впору было пить на брудершафт. Группа крови совпадала.
Мне было лет пять-шесть. Во дворе жил кочегар дядя Андрей — стареющий, но крепкий ещё мужчина. Детвора его побаивалась. Однажды он внимательно на меня посмотрел и воскликнул: — Какой большой, однако, у тебя нос! Через много лет пришёл Сирано де Бержерак и утёр мне слёзы.
Каждый раз, когда речь заходит о самообладании и выдержке, мой отец вспоминает одну историю. Случилась она в середине восьмидесятых годов в парикмахерской, где он работал. Один из мастеров учил племянника своему ремеслу. По прошествии двух месяцев дядя, посчитав, что теоретических познаний у племянника уже достаточно, решил доверить ему настоящую голову. Свою он предложить не рискнул, но попросил одного своего клиента стать тренировочной «грушей», на которой племянник смог бы продемонстрировать свои парикмахерские навыки. Мужчине, согласившемуся стать подопытным объектом, было лет под шестьдесят; скромный, тихий, всегда аккуратно одетый и опрятный — он невольно вызывал симпатию. И вот стал наш ученик стричь. Всё шло довольно неплохо. Мастер смотрел на него с восхищением и одобрительно кивал. А юноша, вдохновляясь дядиной поддержкой, стриг всё смелее и увереннее. Он был доволен собой, улыбался и бойко шёлкал ножницами. Вдруг раздался вскрик. Все обернулись в сторону кресла, где работал юноша. Он стоял побледневший и растерянный. Потом нагнулся и стал что-то искать на полу в отстриженных волосах. Найдя, медленно выпрямился. И тут все увидели в руках у юноши, который ссутулился и виновато опустил голову, кусочек уха. Самую верхнюю его часть. Повисло неловкое молчание. Ученик, который ещё несколько секунд назад был счастлив, полностью стушевался и на него было больно смотреть. Тишину нарушил пострадавший клиент: — Ничего, молодой человек, продолжайте работать. Бывает. Тут все, конечно, кинулись на помощь потерпевшему. Но чем тут поможешь?! Кровь остановили, и всё. Потом мастер довершил начатое племянником дело, услужливо помог клиенту надеть пальто и тот ушёл. Денег у него, разумеется не взяли, хотя он настойчиво их предлагал. И все были поражены. Каждый стал рассужадать, как бы он сам отреагировал на отсечение части своего уха. Один говорил, что подал бы на юношу в суд, другой — что побил бы его, третий — что как минимум хорошенько наорал бы на него. Затем, словно устыдившись собственных эмоций, мастера смолкли, вернулись к своим креслам и продолжили тихо шёлкать ножницами и расчёсками, думая каждый о своём.
Свой первый афоризм я написал в мае 2012 года в Берлине, увидев у входа в клинику смачно затягивающегося сигаретой врача. Я подумал: «Трое вызывают недоверие: курящий врач, хохочущий священник и причёсанный шахматист».
В конце декабря 1998 года президент Армении Роберт Кочарян вручал премии лучшим спортсменам года и их тренерам. На церемонии был и я со своим учеником Габриэлом Саркисяном. Во время банкета за нашим столиком в числе прочих сидел жизнерадостный усатый мужчина средних лет. Мы с ним обменивались репликами, шутили. Когда вышли на улицу, я сказал Габриэлу: — Какое знакомое лицо было у того весёлого мужика напротив нас. Габриэл удивлённо посмотрел на меня. Поняв, что я не шучу, он стал смеяться. Затем объяснил: — Так это же Хосров Арутюнян, бывший премьер-министр и нынешний спикер парламента.
В четвёртом туре московского турнира «Аэрофлот Опен» 2004 со мной произошла маленькая неприятность. В тот день я играл белыми с мастером из Бельгии. Ферзевый гамбит. Приятная позиция. Я безмятежно обдумывал свой семнадцатый ход. В зале полная тишина, несмотря на присутствие более сотни шахматистов. Вдруг в моём кармане зазвонил мобильный телефон. А как раз только-только ФИДЕ ввела новое правило — присуждать поражение за звонок. Бледнея и краснея, я стал выключать «мобильник», но мой соперник, прогуливающийся в это время неподалёку, всё видел и слышал. Решив не упускать своего шанса, он побежал через весь турнирный зал за судьёй. Не пошёл, не поспешил, а именно побежал. Галопом, переходящим в стремительный карьер. Через минуту мой соперник, запыхавшийся, но довольный, привёл к доске главного арбитра Герта Гиссена. Тот, сожалея и извиняясь, присудил мне поражение. Это был один из первых подобных случаев. Гиссен, с которым у меня впоследствии сложились добрые отношения, некоторое время называл меня при встрече «Мистер Мобайл». С тех пор я всегда осторожен: перед тем, как идти на партию, ставлю мобильный телефон на бесшумный режим, затем выключаю его и оставляю дома.
Жена попросила меня открыть банку с огурцами. Наш мальчуган, услышав, говорит:
— Пап, дай-ка я сперва попробую.
Не справившись, протянул банку мне. Когда я её открыл, он заметил:
— Неплохо баночке шею свернул.
Шурин и его жена гостили у нас в Сингапуре. От местной еды были в восторге. Особенно нравились приготовленные методом стир-фрай грибы шиитаке. Улетая обратно в Москву, повезли с собой несколько пачек этих грибов. Через некоторое время решили приготовить их. Сушённые грибы нужно было проварить в течение получаса, а затем обжарить. И вот начали мои родственники готовить. Вскипятили воду, бросили туда пачку шиитаке и стали накрывать стол, предвкушая вкусную трапезу по сингапурским мотивам. Дальше события стали развиваться примерно так же, как в советском художественном фильме «Когда наступает сентябрь». В нём прилетевший из армянского города Аштарак в Москву дедушка готовил вместе с внуком-первоклассником шашлык на балконе московской высотки, а соседи, увидев дым, вызвали пожарных. Квартира моего шурина тоже привлекла внимание соседей. И они пришли к нему домой. Гурьбой. Человек десять-пятнадцать. — Ребята, вы в порядке? — спросил кто-то из них, когда дверь открылась. — Вроде да, а что случилось? — поинтересовался шурин. — Да ведь от вашей квартиры газом несёт так, что за версту чувствуется. Тут мой шурин понял, в чём дело, и поспешил успокоить бдительных соседей: — Это шиитаке. Грибы такие. Когда их варишь, они пахнут газом. Но вкусны невероятно. Попробуете? — Ну уж нет, — хором отказались соседи, — вы уж как-нибудь сами. — И стали расходиться по домам.
Как-то я услышал историю, подробностей которой уже не помню, но суть в следующем. Жили где-то в Англии пожилые бездетные муж с женой. Друг с другом они всю жизнь не ладили, но имелось одно связующее звено, которое не давало браку распасться — это фанатичная любовь супругов к принцессе Диане. Её фотографиями были увешаны все стены дома, не пропускалась ни одна телепередача с её участием, а журналы и газеты с её интервью зачитывались до дыр. Утром 31 августа 1997 года в доме чудаковатых супругов раздался телефонный звонок. Трубку сняла жена. На другом конце провода ревела соседка: — Ты уже слышала? Это кошмар! — Что случилось? — Принцессу Диану убили! — Как убили?! Кто?! — Папарацци. Женщина уронила трубку и, рыдая, побежала в комнату мужа. Распахнув дверь, она закричала: — Ты слышал?! Паваротти убил нашу Диану! Этот проклятый толстый ублюдок!
В 1993 году я гостил у тёти в живописном посёлке под Киевом. С двоюродным братом Кареном мы частенько ходили на озеро рыбачить. Мне было двадцать один, ему тринадцать. Однажды с нами пошли украинские друзья-сверстники брата. Когда я у берега скинул с себя рубашку, один из них, не подозревая, что легко будет понят чужеземным гостем, вдруг вспомнил зловещего персонажа русской народной сказки, которого ярко сыграл актёр Георгий Милляр в фильме Александра Роу: — Карен, твій брат який худий! — И, продолжая удивлённо разглядывать меня, уточнил: — Як Чахлик Невмирущий!
Какой толк в том, что ты прокладываешь дорогу к цели, прикладываешь усилия, не закладываешь за воротник, откладываешь деньги в копилку, потом складываешь их в сумку, вкладываешь в бизнес, подкладываешь свинью конкурентам, выкладываешь прибыль на стол, укладываешь её пачками и перекладываешь в сейф, если ты кладёшь на своих близких?!
Чемпионат Армении 1997 года. На сцене — двенадцать шахматистов, в зрительном зале — аншлаг. Полная тишина, как и полагается. Вдруг в сопровождении телохранителей в зал входит... президент страны Левон Тер-Петросян. Он поднимается на сцену, проходит в середину и останавливается возле моей доски. Изучает позицию. О, ужас! Мой ход, позиция сложная, а за спиной — президент. Что делать? Встать — крайне глупо, продолжать сидеть — невежливо. В более конфузной ситуации я никогда не оказывался. Обхватив руками голову, я притворился, что весь ушёл в позицию, а на самом деле жалел о том, что провалиться под землю можно только на словах. Президент через пару минут отошёл, а я так и не смог настроиться на партию и бесславно проиграл.
В январе 1998 года я поехал в Испанию на два опен-турнира: в Линарес и Убеду. «Отцом» этих турниров являлся Луис Рентеро — харизматичный организатор, известный, кроме всего прочего, и своим непримиримым отношением к коротким ничьим, за которые даже штрафовал. Казалось, что мне, ненавидевшему не только короткие, но и любые ничьи, навлечь на себя гнев «тирана» не удастся. Но это едва не случилось. В четвёртом туре опена в Убеде, встречаясь чёрными с соотечественником Вигеном Мирумяном, я закончил партию аж на шестом ходу. Но это ещё цветочек. Ягодка же в том, что я... проиграл! Дело было так. При подготовке к партии я весь вечер ломал голову над тем, как можно в ответ на 1.е4 применить мою коронную защиту Филидора, но при этом избежать любимой Вигеном венской партии. В конце концов нашёл любопытный порядок ходов и довольный заснул. Наутро всё пошло так, как я и задумал — домашная заготовка сработала. Но тут, получив комфортную позицию, я вдруг на пятом ходу решил сымпровизировать. Вместо хода пешкой, который я изучал при подготовке, я решил сделать ход конём, который заметил во время игры. «Новинка» выглядела блестяще — чёрные создавали одновременно три угрозы. Ничтоже сумняшеся, я выпрыгнул конём на g4. И тут, словно несчастный профессор Плейшнер из кинофильма «Семнадцать мгновений весны», я понял, что допустил роковую ошибку. Белые могут просто отойти слоном и, защитившись от всех трёх угроз, остаться с лишней пешкой. В ожидании хода соперника я мысленно бился головой об стенку: вся подготовка — коту под хвост! И словно тот же Плейшнер, приготовивший на случай провала ампулу с ядом, я решил: найдёт ход 6.Сe2 — сдамся! Нашёл, конечно. Расстроенный, я быстро покинул игровой зал. Всё, что случилось дальше, знаю лишь понаслышке. Наш столик, где остался сидеть смущённый Виген, облепили любопытствующие. Пришёл Рентеро. Стали изучать бланки. Фигуры подвигали. В конце концов решили, что всё по правилам. Успокоившись, я сожалел об импульсивном поступке. Пешка так пешка — сдаваться-то зачем?! Только людей зря потревожил. Несмотря на скромный спортивный результат, из Испании я вернулся в хорошем настроении. Поездка впечатлила. Да и могла ли не впечатлить страна, где вино ненамного дороже воды, где в кафе, помимо салфеток и пепельниц, на столики кладут тарелки с оливками, где вечерами люди зажигают костры, играют на гитаре, танцуют и поют. Бьюсь об заклад, что даже у самого убеждённого аскета в душе предательски зашевелился бы эпикурейский червячок.
Когда Арменчик, Варданик, Геворик, Жорик, Мишик и Самвелик приехали в Исландию, они были приятно удивлены, что в стране есть города Гриндавик, Дальвик, Кеблавик, Рейкьявик, Судавик и Хусавик.
Мой давний приятель Самвел плохо владел русским языком. Однажды при встрече он сказал, что услышал по радио хорошую песню на русском, но не запомнил её названия. Я спросил, помнит ли он какие-то слова. Самвел сказал, что помнит только одну строчку. — Какую? — спросил я. — «Сердце, друг, спрехену́ла...» — запел он, растягивая последнее слово. — Спрехенула? — Да. Что за песня понравилась Самвелу мы так и не поняли. А он ещё долгое время напевал себе под нос «сердце-друг-спрехенула». Прошло много лет. Как-то на ютубе встретил песню, мотив которой показался очень знакомым. И тут же понял, что это «Спрехенула»! Я внимательно стал слушать. Советская исполнительница романсов Изабелла Юрьева пела: «...Сердце вдруг встрепенулось...»
Первые мои две партии с гроссмейстером Смбатом Лпутяном — обе в чемпионатах Армении (1997 и 1998) — закончились его победой. Особенно запомнилась вторая из них. Тот турнир я начал крайне неудачно — пол очка из четырёх, — и пятую партию с Лпутяном очень уж хотелось выиграть, чтобы не только изменить неудачный ход турнира, но и отреваншироваться за поражение предыдущего года. При подготовке к партии мне в голову пришла шальная идея, которую я с помощью отца — бывшего парикмахера — немедленно реализовал: я постригся наголо. Практически до блеска. Посчитав, что смахнул таким образом со своей головы не только волосы, но и дурные мысли, я, полный решимости выиграть, надел белый костюм и отправился на тур. Однако всеобщее внимание так меня сконфузило (не могли сдержать улыбок не только Смбат и остальные одиннадцать участников чемпионата, но и многочисленные зрители в зале), что я перепутал порядок ходов и ошибся аж на четвёртом ходу. Соперник сразу же воспользовался подарком и уравнял позицию. Расстроившись, я допустил ещё несколько ошибок и быстро проиграл. Смбат после партии, смеясь, посоветовал: «В следующий раз голову меняй!» Зря он это сделал. Следующую нашу с ним партию в чемпионате 1999 года я выиграл в разгромном стиле.
Виктора Корчного я в первый и последний раз увидел на опен-турнире в Линаресе. Естественно, приглядывался к нему и его партиям. Больше всего был поражён не ходами великого шахматиста, а его манерой поведения. Как только Виктор Львович получал значительный перевес, он начинал бросать раздражённые взгляды на соперника и всем своим видом показывал, что тот зря продолжает борьбу и ему давно пора бы сдаться. В одном из туров Корчной, получив выигранную позицию в партии с гроссмейстером Р. П., не ограничился лишь раздражёнными взглядами. Тишину игрового зала внезапно нарушила гневная тирада «великого и ужасного»: — Молодой человек, вы кто? Гроссмейстер? Кто вас учил играть в шахматы?! Неужели вы не понимаете, что продолжать игру в этой позиции — это неуважение к сопернику?! Вы полагаете, что я не в состоянии выиграть эту позицию?! Стыдно, молодой человек, стыдно! Обескураженный Р. П. густо покраснел и немедленно сдался. А Корчной встал со стула, победоносно огляделся вокруг и не спеша вышел из зала. Вот уж, действительно, — задавил авторитетом.
Иногда заголовки сайтов могут довести человека до обморока или сердечного приступа. Это однажды едва не случилось с моей женой. В ноябре 2007 года я в качестве тренера поехал с лучшими сингапурскими юниорами в Турцию на юношеский чемпионат мира по шахматам. Больших успехов ребята не добились, но поездка прошла интересно и все остались довольными. Город Кемер, расположенный на побережье Средиземного моря, баловал нас идеальной погодой. Еда была замечательной, и всех кушаний попробовать было просто невозможно из-за громадного выбора блюд. Такого изобилия я прежде не встречал нигде. На фоне этого забавно было видеть, как консервативные в еде сингапурцы варили в гостиничных номерах рис или лапшу, так как эти же продукты в турецком исполнении им категорически не нравились. И вот турнир закончился, и мы готовились к отъезду. Вечером я, прогуливаясь вдоль берега, позвонил жене в Сингапур. Мы превдкушали скорую встречу. Глядя на луну, я спросил жену, видит ли она её. Она ответила, что видит. Это было весьма романтично и волнующе — осознавать, что, находясь друг от друга на расстоянии многих тысяч километров, мы беседуем и одновременно смотрим на один и тот же объект. Подумалось, что, пожалуй, нет помимо луны ничего другого, что обеспечило бы столь живую дистанционную связь. Посредством треугольника «земля — небо — земля» мы словно встретились взглядами. Вскоре наша команда была в аэропорту Стамбула, откуда нам предстоял многочасовой перелёт в Сингапур. Утром 30 ноября моя жена включила наш стационарный компьютер, чтобы зайти на сайт сингапурского аэропорта Чанги и узнать, приземлится ли самолёт по расписанию. Стартовой страницей на компьютере была «Лента.ру». Когда она загрузилась, то первое, что увидела жена, был заголовок на главной странице сайта: «Все находившиеся на борту турецкого самолёта люди погибли». У жены потемнело в глазах. Едва удержавшись, чтобы не упасть, она попыталась кликнуть на зловещую новость, но рука дрожала так, что курсор мышки судорожно бегал по всему экрану. Усилием воли жене удалось немного унять дрожь в руках и нажать на ссылку. Сердце колотилось, словно пневматическая груша под ударами боксёра. Расплывающиеся буквы едва позволяли читать. Когда текст, в конце концов, был прочитан, оказалось, что потерпел катастрофу самолёт, вылетеший из Стамбула почти в то же время, что и наш, но выполнявший рейс внутри страны. С этого дня «Лента.ру» перестала быть стартовой страницей на нашем компьютере.
Второго марта 1998 года я сидел дома и анализировал какую-то позицию. Пришёл Камо, муж сестры. Большой любитель шахмат и мой верный болельщик. — К чему готовимся? — спросил он. — Да ни к чему, просто. — А что, турниров нет? — Есть, но только далеко. Вон ребята в Нью-Йорк собираются на днях. — Ну и ты езжай. — Грешно смеяться над больными людьми, — ответил я репликой из знаменитого кинофильма. — Знаешь сколько это стоит?! — Слушай, — оживился Камо, — у меня к тебе деловое предложение. Ты мне помоги с визой, а я возьму на себя финансовые расходы. Идёт?! Я позвонил человеку, который занимался визами для шахматистов, и спросил, не поздно ли оформляться. Оказалось, что не поздно, в посольство собираются как раз завтра. Быстро еду в Дом шахмат к президенту федерации Ванику Захаряну. Захожу в кабинет и объясняю: так, мол, и так, появился спонсор. Муж сестры. Любит шахматы, Америку тоже. Хочет с нами. Можно? Ваник Суренович — человек твёрдый и властный, но сердце у него доброе. Поняв, как мне хочется ехать, он спросил: — Вернётся? — Головой ручаюсь, — обрадованно закивал я. — Хорошо. Оформим как руководителя делегации. Уф! Второй этап позади. Я поблагодарил Ваника Суреновича и сбежал по лестнице вниз, где меня ждал Камо. Оставалась третья, решающая стадия — виза. На следующий день семеро шахматистов вошли в американское посольство. Впереди них, грузно переступая с ноги на ногу, шёл почти двухметровый, невероятно широкий в обхвате, смахивающий скорее на руководителя делегации штангистов, чем шахматистов, великан Камо. Картина была столь впечатляющая, что всем немедленно выдали визы! Вот так двенадцатого марта мы оказались в Нью-Йорке. До начала турнира оставалось два дня, поэтому мы немедленно принялись «осваивать» Америку, тем более что играть предстояло по две партии в день и времени в дальнейшем могло не быть. Таймс-сквер, театры на Бродвее, здание ООН, статуя Свободы, Брайтон-Бич... Не верилось, что всё это наяву, ведь всего лишь десять дней назад я сидел в холодной квартире ереванской «панельки» и даже не мечтал о таком. Поселились в гостинице-небоскрёбе «Нью-Йоркер», что на Манхэттене, рядом со знаменитой ареной «Мэдисон-сквер-гарден». В этой же гостинице предстояло играть. Заряженный положительными эмоциями, я с нетерпением ждал начала турнира. За последнее полугодие мой рейтинг упал, поэтому мог участвовать только в турнире «Б», где, будучи одним из эло-фаворитов, имел реальные шансы на первое место, за которое полагался внушительный приз в восемь тысяч долларов. Бойко взявшись за дело, я выиграл первые пять партий. В том числе у двух гроссмейстеров. Всё шло как по маслу. Уверенный в окончательной победе, я, гуляя мимо витрин магазинов, приценивался к ноутбукам — недоступной мечте последних лет. Но фортуна решила, что с меня хватит. Имея 6,5 из 7, я в предпоследнем туре белыми проиграл важную партию мастеру из Сербии. Обидным было то, что, отказавшись в дебюте от предложенной ничьей, переиграл соперника и несложным ходом пешкой мог сразу выиграть партию, а с ней и турнир. В девятом туре сыграл вничью, и набранных семи очков хватило лишь для четвёртого места. Выиграл 750 долларов, что в то время никак не тянуло на ноутбук. Хорошего, как говорится, понемножку.
Раньше я считал, что шахматы — это занятие для творческих людей с высоко развитым чувством прекрасного. Это заблуждение. Современные компьютеры легко расправляются с человеком, и у них нет горящих глаз и одухотворённого лица. Лишь: он туда — я сюда, он туда — я сюда...
Тот, кто в 14-летнем возрасте сыграет со мной официальную турнирную партию и выиграет, будет иметь неплохие шансы стать чемпионом мира по шахматам. Не верите? Посудите сами. В 1993 году я проиграл Рустаму Касымджанову, в 1997 году — Руслану Пономарёву, а в 2004 году — Яну Непомнящему. Всем троим на момент партии было 14 лет; двое из них впоследствии стали чемпионами мира, а один стал вице-чемпионом.
Восклицательные знаки созданы для лозунгов, вопросительные — для анкет, тире — для афоризмов, запятые — для списков продуктов, которые жёны пишут мужьям.
Заметил, что когда выезжаешь с парковочного места передом, тебя пропускают гораздо охотнее, чем когда — задом. Причина, видимо, в следующем: встречаясь взглядом с выезжающим водителем, пропускающему бывает психологически сложнее выглядеть эдаким неуступчивым мачо, и у него включается эмпатия. А когда водителя он не видит, то срабатывает противоположный эмоциональный механизм, и активируется комплекс превосходства. «Доминирующий» водитель в этом случае оценивает ситуацию примерно так же, как один известный государственный деятель: «Нет водителя — нет и машины».
Писатель Ник Аплин как-то спросил меня об успехах сингапурских шахматистов. Я стал рассказывать. Каждый раз, когда я произносил слово «успешный» (на английском — successful), он вздрагивал. Оказалось, что successful, я произносил как sexessful.