Поиск по автору:

Всем доброго времени суток!
История у меня не смешная, так, просто информация к размышлению. (Любители критиковать за "не смешное" - смотрите наверху сайта предупреждение "на сайте нет...предварительного отбора публикуемых материалов")
Моей покойной бабушке Шуре было 20 лет, когда началась Великая Отечественная война. Мужиков всех, понятное дело, мобилизовали, а в леспромхозе остались работать женщины. Шура окончила курсы шоферов и десять лет потом работала водителем грузовика ЗИС-5. Никаких гидроусилителей руля, никаких "дворников", никаких обогревателей в салоне. Бабушка вспоминала, как у нее искры из глаз летели, когда она грузила в кузов бочки (80 кг, по-моему) - помочь некому было, война, кладовщик - инвалид. Вспоминала, как с Горьковского автозавода перегоняли грузовики в Москву для фронта: ночью ехали со светомаскировкой (фары закрывались щитками и оставалась узенькая полоска света), мерзли в кабинах, командировки эти продолжались по месяцу и больше. Девчонки-шофера остригали волосы, потому что не было возможности каждый день расчесываться, и косы сваливались практически в войлок. Валенки, надетые в морозном февральском Горьком, намокали в мартовской сырой Москве и при просушке на ногах так "усыхали", что по возвращении домой их приходилось срезать ножницами. Понятное дело, что такая работа потом сильно аукнулась болями в надорванном организме.
Когда Шуре было 30 лет, она вышла замуж и родила сына. Муж вскоре умер, Шура осталась
с маленьким ребенком и старенькой матерью. Она опять работала до изнеможения, чтобы прокормить свою семью. Была кладовщицей. А сын Шуры (мой будущий отец) окончил восьмилетку в поселке, потом электромеханический техникум, потом университет (вечерний факультет, параллельно работал), потом аспирантуру в Москве. Защитить кандидатскую помешала перестройка - надо было деньги зарабатывать. Работал отец в НИИ, попал под сокращение в конце 90-х, нашел работу в маленькой фирме, потом его "ушли" на пенсию. Через пару лет он вернулся в родной НИИ, где работает и по сей день. Кстати, не случайно сокращенных в свое время старых работников охотно взяли назад в НИИ: молодые и ушлые хорошо умеют считать деньги, а вот с чертежами и изделиями дела плохи. Сослуживец отца, сегодняшний выпускник Казанского Университета, знает меньше, чем выпускник техникума тридцать лет назад.
У меня вопрос ко всем любителям покритиковать советское прошлое: скажите мне, какие на сегодня перспективы у сына одинокой полуграмотной сельской кладовщицы? Думаю, ответ понятен - почти никаких. Есть только опасность попасть в жернова ювенальной юстиции. Поэтому не надо все, что было, огульно охаивать. Даже в припадке демократизма.

Прочитала историю от уважаемого Михаила Ашнина от 07.11 про эвакуированных в Узбекистан и не смогла не рассказать историю своей бабушки.
Моя бабушка Маша (1932 г.р.) в 16 лет сбежала из дома, чтобы поступить в пед. училище. На крышах железнодорожных вагонов (денег на дорогу не было) доехала до города, поступила, отучилась и по распределению отправилась учительствовать в Узбекию. Там её определили в сельскую школу, а в качестве жилья предоставили вагончик, где они втроём с коллегами – такими же молодыми девчонками - и обосновались. Местные мужчины трёх одиноких девушек воспринимали как проституток (живут одни, без мужей и родителей – ясное дело, проститутки). Избавиться от назойливого мужского внимания удалось только после того, как местный бай (или бей – не помню, как правильно) взял их под покровительство взамен на то, чтобы подготовить свою дочку к поступлению в ВУЗ.
Главные воспоминания бабушки Маши о том времени – это изобилие растительности («воткни палку в землю – и она прорастёт и цвести будет») и страшная бедность и антисанитария. К примеру, в её классе девочка ходила с перевязанной рукой – сильно порезалась, глубокая ранка была. Когда Маша обратила на это внимание, рана уже воспалилась, гной появился (медпункта в селе не было). Маша оставила девочку после уроков, тщательно промыла ранку, растолкла таблетки стрептоцида и засыпала этим порошком пострадавшую часть руки девочки. Эту операцию она проводила каждый день, и в итоге рука зажила. С тех пор Машу стали называть целительницей , и ходили к ней за лечением со всего села. А какая она целительница? Девчонка двадцатилетняя… Поэтому когда в село приехал передвижной медпункт, ей выдали большую банку желудочных таблеток – и этими таблетками плюс эффектом плацебо она и лечила.
А однажды ночью в их вагончик постучали – это оказалась молодая русская девушка, сбежавшая от мужа-узбека. Узбек служил в армии на территории России, познакомился с девушкой, женился, привёз молодую жену к себе в село. А по местным обычаям она ему – никто, шалава приблудная. Поэтому он женился на местной девушке по своим традициям, а русская жена стала чем-то вроде рабыни. Она как-то смогла убежать, добраться до соотечественниц, но встал вопрос, что делать дальше. Таких беглянок искали всей деревней, три учительницы явно не смогли бы её защитить. Поэтому девушки пошли на хитрость: взяли здоровенный соломенный тюфяк, часть соломы оттуда выгребли, беглянка залезла в середину, сверху снова напихали соломы и зашили. И этот тюфяк на телеге вывезли, довезли до города, там дали девушке денег на дорогу (втроём скинулись из скудной зарплаты) и отправили домой, в Россию.
К учителям хоть и относились с уважением, но это не спасало от таких, к примеру, инцидентов: когда Маша шла домой, её подкараулил за углом старшеклассник и, небрежно поигрывая кинжалом, сказал: «Мне «четверка» нужна!». Что делать?.. Поставила «четверку».
Ещё один эпизод про жизнь в Узбекии с моим дедушкой Виктором связан. Виктор был инженером, строил дороги в Узбекии, бригада его состояла из местных. Когда впервые дед увидел свою бригаду, он был удивлён: работники были босыми и оборванными. Виктор был добрым и непрактичным человеком (и мама, и я в него пошли :) ), поэтому он купил всей бригаде ботинки. На свои деньги. А бригада благополучно в этой обуви разбежалась (пока начальник ботинки не отнял %) ).
Вот такие воспоминания о послевоенной Узбеки сохранились у моей бабушки. Простите за сумбурное изложение :)