Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Кондратъ
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
В СССР историю приходов в город весны можно было восстановить по памяти. Достаточно вспомнить, как ты был одет 22 апреля - день, когда проводился Всесоюзный Ленинский коммунистический субботник. В шапке был или без, куртку надел или плащом укутался. И всё потому, что наши субботники проходили на открытом воздухе – то сквер затоптанный заставляли чистить у станции метро Павелецкая, то деревья белить в палисаде школы, то канаву копать возле Москворецкого райкома партии. Но как-то раз в начале 1980-х годов одну из суббот 22 апреля мы провели в помещении шоколадной фабрики Рот-Фронт, что во 2-м Новокузнецком переулке. Сейчас её снесли к чёртовой матери. Что-то мы там, конечно, делали. Но вначале походили по корпусам, естественно, в сопровождении. Я видел спец цех, где изготавливалась продукция «для Кремля». Смотрел из дверей, так как вовнутрь нас не пустили – обеспечивали стерильность. И правда, все девки в цеху были в белых косынках. На другие цеха требования стерильности, по-видимому, не распространялись. По крайней мере, никаких справок мы не предъявляли, медосмотров не проходили, даже спецодежду не получали. На проходную принесли список с нашими фамилиями, и всё. Пока ждали список, видели, как водитель с Моспищекомбината передал местным товарищам картонный посылочный ящик с пачками индийского чая «Три слона», получил взамен точно такой же, но с коробками шоколадных конфет, после чего уехал. Калугин для чего-то записал номер машины. Мне понравилась линия, где к маковке конфеты «Вечерний звон» пришпандоривали орешки. Напоминающие по форме церковные купола, конфеты в шахматном порядке размещались на ленте транспортёра, который подтаскивал их к медленно вращающейся трубке никелированного металла, расположенной поперёк транспортёра как раз на высоте конфеты. На поверхности трубки также в шахматном порядке располагались маленькие круглые отверстия, а внутри царило что-то вроде искусственного вакуума, который за счёт разности давления присасывал к дыркам откалиброванные орехи фундук, поступавшие сверху из аккуратного бункера. Пропорция была рассчитана таким образом, что сила сцепления ореха с шоколадной массой была больше той силы, с которой он был присосан к трубке. Поэтому из-под трубки маленькие купола выезжали уже с высоко поднятой головой и направлялись куда-то дальше, где их обливали глазурованным шоколадом или чем-нибудь ещё в этом роде. Трубка проворачивалась, к опустевшим дыркам присасывались новые орехи, и так все 8 часов рабочей смены. Раз в несколько минут та или иная конфетина выезжала из-под трубки без навершия. Это считалось браком. Брак можно было есть. Сердцем фабрики был большой варочный цех. В его центре стояло сооружение, размером и формой напоминавшее железнодорожную цистерну для перевозки нефти. Вместо нефти в цистерне пузырилась и булькала густая коричневая субстанция, многолетние подтёки которой покрывали цилиндрические бока цистерны, как застывшая лава - склоны иного вулкана. Коричневый цвет месиву придавали истёртые в порошок какао-бобы из Шри-Ланки, которые поступали на фабрику с Моспищекомбината. Мощный ржавый манипулятор поднимал в воздух, проносил над нашими головами 200-литровые бочки серебристого металла, переворачивал их над горловиной цистерны и выливал в её утробу тягучее сгущённое молоко из Голландии. В полумраке цеха бочки тускло сверкали, отражая красно-жёлтое пламя кочегаривших под цистерной горелок, поэтому изливавшееся наружу молоко казалось нам ослепительно белым. Выбитые из бочек днища бригада грузчиков аккуратно складывала в стоявший рядом ящик. Потом она раскурочивала деревянный куб, размером 2 х 2 метра, который был сбит из хорошо оструганных светлых досок с нанесёнными на них по трафарету чёрными надписями на английском языке. Под досками – толстый слой какого-то изолирующего материала, пеленающего куб, сколоченный уже из элитного сорта фанеры. Оторвав фанеру, работяги обнаруживали несколько слоёв белоснежной пергаментной бумаги, после удаления которой обнажался нежно-жёлтый куб новозеландского сливочного масла. Он был уже размером 1,5 х 1,5 метра. Манипулятор поднимал его над нашими головами и, также, как сгущёнку, безжалостно топил в грязно-коричневом вареве. Калугин смотрел на доски и прикидывал, как пристроить себе веранду в городе Видном. На сцене появлялся мастер с чем-то, напоминающим мятый рупор из жести, в руках. Рупор, при помощи которого начальник лодочной станции с причала материт балующих на воде клиентов. На самом деле это был кувшин. Мастер быстро поднимался по пристроенной лесенке к горловине цистерны, опрокидывал над ней кувшин, как оказалась, 1957 года выпуска и также быстро спускался. - Коньяк, - с гордостью сказал нам сопровождающий. Ещё через некоторое время мастер открывал задвижку нижней горловины цистерны, и порция горячей пульпы изливалась в толстую трубу вьющегося над полом коллектора, после чего мастер закрывал задвижку и удалялся к себе в каморку. Его миссия считалась выполненной. Сколько раз за смену ему приходилось лазать вверх-вниз с кувшином в руках – не знаю. Мы стояли и смотрели, как на наших глазах высококачественные продукты питания переводили на говно, потом ушли. Собственно говоря, этим коньяком мы и нахерачились. Бригада варщиков пригласила нас на обед. Стол был накрыт в каком-то чистеньком и, что немаловажно, прохладном помещении. Мастер выделил для гостей кувшин конька, но сам не пришёл. Коньяк оказался дрянным, но его было много, а вот всё остальное (орехи, вафли, конфеты и кофе) – отличными. Хозяева предпочитали чай. Присутствовали одни женщины. От сорока и старше. Когда налили по третьей, Ведищев взял мятую алюминиевую кружку с коньяком и сказал: - Как же вы в этой жаре и в такой грязи работаете? Я бы не смог. Вас всех, дорогие мои, надо медалью «За отвагу» наградить! - он оглядел присутствующих, явно желая сказать что-то ещё. Однако возникшей паузой воспользовалась его молодая соседка: - А нас уже наградили. Вот у Антонины Петровны – орден Ленина, у Татьяны Ивановны – орден Знак почёта, у Ольги Николаевны и у меня – орден Октябрьской Революции... Женщин за столом было немного, человек десять, но каждая из них оказалась кавалером той или иной государственной награды СССР. От неожиданности Колька запнулся. - Так выпьем же за каждую из этих прекрасных женщин, - пришёл я ему на помощь. Мы встали. С собой нам разрешили взять по две плитки шоколада, велев их предварительно разломать. На выходе мы показали шоколад охране. Убедившись, что плитки, хотя и в упаковке, но ломаные, она нас пропустила. Графин коньяка на четверых (женщины не пили) оказался перебором, поэтому всё воскресенье я лежал пластом, страдая от похмелья, однако, к вечеру отошёл и утром в понедельник был на работе, как огурчик. Единственно что - не могу вспомнить, как я был одет в ту субботу 22 апреля.
- Правда ли, что женщины считают мужчин козлами, Дживз? - К сожалению, сэр. - Но почему, Дживз? - Закон природы, сэр. Из всех парнокопытных овцы подчиняются только козлу.
09.09.2015 г. Новость часа. Министр национальной обороны Польши Томаш Семоняк порекомендовал немцам «не учить поляков солидарности с беженцами». - Шеф посоветовал канцлеру Меркель использовать внутренние ресурсы и размещать сирийских беженцев на территории американских военных баз, расположенных в Германии, - сказал нашему корреспонденту адъютант министра, попросивший не называть в эфире его имени.
- Скажите, Холмс, почему Вы считаете Терезу Мэй причастной к преступлению в Солсбери? - Элементарно, Ватсон. По делу несколько потерпевших. Знать, что объектом покушения был именно Сергей Скрипаль, может только настоящий убийца.
- Послушайте, Дживз, русские пишут, что на конкурсе «Символ России» победу вновь одержало ФДА «Росавтодор». - Ничего удивительного, сэр. Именно в этом агентстве дураки и дороги нашли друг друга.
Как-то вечером Потап отправился провожать домой известную на районе красавицу Юльку Нитобург. На следующий день он появился в школе с фонарём под глазом. Искал п@зду, а получил п@зды. Со слов потерпевшего стало известно, что расправу над ним учинили негодяи из соседней школы. Школы располагались по разные стороны от улицы Герцена. Мы контролировали территорию от улицы Герцена до проспекта Маркса, а наши соперники – от улицы Герцена до улицы Горького. Нитобург жила на улице Горького.
В принципе, мы поддерживали нейтралитет, т.е. само по себе появление на чужой территории не считалось нарушением, влекущим за собой применение мер физического воздействия, но тут вмешался дополнительный фактор – Юлька.
О случившемся Потап доложил представителям восьмых-десятых классов, собравшимся в туалете для мальчиков на четвёртом этаже школьного здания. Представители курили, плевали в окно и громко матерились. По результатам обсуждения пришли к единогласному мнению, что раз Потапа били пятеро, то ответить должна вся школа.
На следующий день мы (человек пять) отправились обедать в чебуречную. Погода установилась солнечная, курток уже не надевали. Зверь бежал прямо на нас - один из оголодавших потаповских обидчиков с ходу влетел в наши объятия, обречённо остановился и сник. Ситуация повторилась с точностью до наоборот. Но его ожидания не оправдались, немедленного возмездия не последовало. Ему указали место и время, куда он и его товарищи в любом количестве и без оружия должны явиться на раздачу. Парламентёр поневоле разом повеселел, за что тут же получил увесистый пендаль. Никто с ним шутить не собирался.
В ближайшую субботу после уроков (в то время в школах была шестидневка) ученики старших классов не расходились. Мелюзгу отсеивали. Оставили трёх или четырёх семиклассников. Подтягивались жители Кисловских и других переулков нашей зоны влияния, в том числе те, кто уже закончил школу или учился в ней ранее, а также их товарищи. Кто-то из них принёс несколько штакетин, а один балбес – армейский штык-нож.
По конвенции мы должны были быть безоружными, поэтому в тот раз ему предложили или оставить штык, или проваливать. Он свалил (ножны были намертво приторочены к изнанке его пиджака). Штакетины тоже не взяли - оставили за пристройкой.
К месту встречи – узкому переулку возле редакции газеты «Гудок» - мы подошли в количестве 50-60 человек. Основные бойцы находились впереди нашего войска, а менее ценные члены экипажа – сзади. Такая же картина наблюдалась и в стане противника. Тесный переулок был выбран неслучайно (и фланги прикрыты, и отступать некуда – задние ряды напирают). Дойдя до его середины, два центуриона в молчании остановились на расстоянии пяти-шести метров друг от друга.
До сих пор, когда я слышу или читаю о «стоянии на Оке» у меня перед глазами весна, узкий московский переулок, две наши толпы, втиснувшиеся в него с противоположных сторон, и абсолютная тишина, невесть откуда возникшая тогда в центре большого города.
Боя Пересвета с Челубеем протокол не предусматривал, поэтому мы замерли, ожидая сигнала к атаке. Кто-то из наших должен был заорать: - Бей гадов! - или что-нибудь в этом роде. Крики раздались одновременно с двух сторон. С нашей стороны в сторону вероятного противника полетело: - Колька, сука, где ты был, почему на игру не пришёл?! Булыга, бля, когда рупь отдашь?! Со стороны вероятного противника до нас донеслось: - Самсон, х@ли ты там стоишь, иди сюда! Проня, закурить есть?!
Многие добровольцы из обоих воинств находились между собой в хороших отношениях. Началось братание, над переулком повисло облако сигаретного дыма, о Потапе никто не вспоминал. Первоначальное напряжение спало, однако заряженность на конфликт никуда не далась. Более того, она получила дополнительный импульс – присутствующие осознали, что наша ударная мощь увеличилась в два раза. Сильное, надо признать, ощущение.
В общем галдеже родилась простая, моментально поддержанная большинством мысль – дать п@зды школе, что на Суворовском бульваре. В рейд пошли человек сто. В эпоху футбольных фанатов такой толпой никого не удивишь, а в 1971 г. это было в диковинку. Прохожие с опаской косились на густые, нестройные ряды участников дальнего похода.
Подворотня вытянула нас в колонну, поэтому на Суворовский бульвар мы выходили группами по 4-5 человек. Не обращая внимание на машины, эти группы пересекали проезжую часть, перелезали сначала через одну чугунную ограду, потом через другую, снова пересекали проезжую часть и скрывались в подворотне напротив. На некоторое время движение транспорта по этому участку Бульварного кольца прекратилось. Водители нас пропускали.
Когда первая группа вошла во двор рядом с Домом полярников я оглянулся и увидел, что хвост растянувшейся колонны ещё находится в проходняке на чётной стороне бульвара, где жил Тэккер. Вражеская школа встретила нас закрытой дверью. Во дворе тоже никого не было. Суббота однако. Хотя спортивная площадка нас и вместила, но яблоку упасть было негде. Вечерело.
Эх, - сказал один из наших союзников, расстегнул штаны и выплеснул всё своё разочарование на невысокий борт, опоясавший площадку со всех сторон.Через пару минут этот подвиг повторили почти все находившиеся на льдине полярники. Искра конфликта угасла. Так что, единственным результатом коллективных усилий в тот день стало искусственное болотце, созданное нами в тылу врага, в том числе, благодаря паршивой дренажной системе спортивного сооружения, находившегося на балансе у наших соперников.
Ощущение неправильности произошедшего живёт во мне до сих пор, но за рассказ я взялся вовсе не из желания облегчить свою совесть. Я вспомнил, как на втором курсе вернувшийся из Москвы Лёха сказал, что его приятель из МГИМО, с которым я был шапочно знаком, получил по морде. - За что? – вяло поинтересовался я. - Провожал домой какую-то Юлю Нитобург, - ответил Лёха.
- Исаак, ты слышал, что жена Пескова в 2019 году заработала 218 млн руб.? - Это в Белоруссии жены бизнесменов идут в политику, а у нас жены политиков идут в бизнес.
Армянское радио спрашивают: - Какая разница между влюблённостью и любовью? Армянское радио подумало и отвечает: - Огромная. Как между пьянством и алкоголизмом.
- Исаак, что ты скажешь за вчерашний праздничный концерт? - Абраша, скажу тебе, как родному. Нашим артистам иметь детей противопоказано. Им надо сразу рожать себе внуков.
Прожить надо так, чтобы,когда ты умрёшь, все плакали. Одни от счастья - другие от горя. Но главное, чтобы и те, и другие делали это искренне. Так говорил Д. Рудовский.
