Я молюся стоя
Каменной лисе,
У меня простое,
Нежное Лице,
Я влачу на Вые
Райских руд ярем,
Звездочки живые
Чорным Ротом ем,
В хладный Лоб цалуют
Ангелы меня,
В тухлый Носик дуют,
Глазками маня,
Тусклым златом блещут
В Очи мне кресты,
Узким платом хлещут
Плоть мою Хлысты,
Кажет Х** Геенне
Тайный Винни-Пух,
Хлеба о**енней,
Меда невь*бенней
Набухает Дух.
Точно ларь внутри ларя другого
Я мирской чешуи касаюсь краями.
Меня вынул Есь из гнезда золотого
И сказал сидеть в чорной яме.
О, гиперборейские Бутырки!
Черви, черви, я дам вам крила!
Лишь бы око не заросло на затылке,
Лишь бы синею кровь была.
Из Града медного, медового,
Зажыканного в дали грозовыя,
Низвергся теплый сипловоз.
И Удом раскалил, словно Адам Кадмон,
Он мертвенного небосвода олово
Над Русью куньею, куда в блистаньи Рос
Он за*уячен был как бы ударом кыя
Сквозь млеко жаркое врямен,
И стало невь*бенно лучезарно.
К Нему слетелись наподобьи ос
Народа мымзики, Тщетой ведомого,
И говорили: "О, железнай Гыгымон,
Вези жа нас туда, где наша Ниневия,
Где наш Израель, Китеж и Давос,
Где наша Школа, Церковь и Козарма,
Когда Ты Силами сюда зафинделен,
Ты увези нас прочь от *обанного Змия...
О, ты не смейся, мы всырьоз!"
Они все были мертвыя, но стали вдруг жывыя,
И Он на небо их повез.
Спроси Сережу в час ночной
Твой Х** со что величиной?
Ответит он, как Жан Кокто:
Мой Х** величиной с ничто
Спроси Илью под шепот струй
Величиной со что твой Х**?
И он ответит, как Руссо:
Мой Х** величиной со всо.
Однажды два глухих Юсупа
*бали Зюзю в три Х**.
Мораль: при опознаньи трупа
Блажен, кто скажет: "Это я".
- Нет Х** у тебя, -
сказал один другому.
А тот смолчал и стал того *бать.
И все кругом промолвили:
- Вот, Б****,
Пойди такому возрази крутому
Но, граждане,
сей довод не сильней,
чем ссылка
на сам факт наличья тела:
Цветаева ведь Х** не имела,
А все ж *бала Софью Голлидей
Колыбель мою качала
Ольга Седакова,
И сифония звучала
Из мово алькова.
Я потом немножко вырос,
Свой нашел манера,
И завелся в мене вирус
Ростом с Люцифера.
Вот теперь я и не знаю,
Как же мене быть:
Воспарить к златому раю
Или в ад пойтить?
Я так хочу чтоб было,
Но, ах! однако нету,
Таинственное сило
В незримую тенету
Психею заманило,
Зимом сменило лету.
А если все ж бывало,
То все не здесь, а где-то,
К тому же очень мало
И, ах! совсем не это.
Смысла я осилил смоль,
Наломал соломьев,
Жызни я изведал боль,
Как Давид Самойлов.
Памятник поставьте мне,
*баные *ляди!
Но не здесь, а на Луне,
Или в Ленинграде.
Читатель! Чти язык родной!
Ленивой не кропи слюной
Глоссолалических солений!
Не то, безумный Антиной,
Ты будешь ввергнут ледяной
Невинно-*бнутой Селеной
В безречный Ад, Аид речной,
Пи*доязычья нильский гной,
В злой Нил немотныя вселенной.
О, эта терпкая охрюклость
Духовных пищ -
Как будто выпуклая впуклость
Мирских говнищ,
Как будто тайная свобода
Златых Кишок -
Там огнедышащая сода
Хмельнее меда, слаще йода,
Там чмошных дум полет высок,
Там рдеет предзакатный сок
Желудочного небосвода,
Там ангельского Пищевода
Литой кусок.
Когда пи*дыкнулось об что-то
Мое духовное нутро,
Мое клекочущее рото
Тщетой покрылося пестро.
И я подумал: верно, это
Есть казнь за все, что мной пропето,
И, значит, ктой-то стремный где-то
Сидит и кычет "Здохни, тать!"
Но что же там над миром вздето
И в некий как бы свет одето?
Должно быть, это благодать.
В Александровском Саду
С чорной розою в Заду
Я повешуся на клене
И тихонько отойду.
Если мимо кто пойдет -
Пусть в Очко мой Труп *бет,
Как бы там у него много
Ни было других забот.
А потом, в кругу семьи,
Глазки выкалов свои,
Пусть расскажут те, кто видел,
Как вишу я в забытьи
Том, которого достичь
Ваш мирской не в силах кичч -
В том, которому причастны
Только Глист, Паук и Сыч.