Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Ingrid Lovera
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Рисую в кафе. Не могу открутить колпачок у штрих-краски. Прошу парней, что за соседним столиком сидят с девчонками: - Открутите пожалуйста колпачок, что-то у меня сил не хватает. Старею... А у вас, вижу, клешни посильнее. Мужики восприняли как вызов. Крутили, пыхтели - никак. Засохла. - К сожалению, не можем... даже такими клешнями. Говорю: - Не переживайте, мне даже приятно, что вы не смогли. Вот зачем я это брякнул? снова вызов... - Дайте сюда! - сказал самый клешнявый. Подошел к двери кафе, зажал ею колпачок и открутил, взявшись за флакон: - Вот!!! Говорю: - Да, а сейчас было неприятно. В который раз убеждаюсь, что сила человека не в клешнях, а в мозге! С каким обожанием девушка смотрела на своего клешнявого - не передать.
У меня подруга работала фитнес-тренером в средиземноморском клубе для нудистов. Приехал дед, пришел на рецепцию голым. Ему сказали, что в ресторан и на рецепцию надо одетым приходить. Дед покорно кивнул, пошел в номер и вернулся в длинной футболке, на которой была напечатана фотография. А на фотографии - он в полный рост, голый.
У меня матрас офигенный, но до тех пор пока не приходит время его переворачивать. Я недавно решила, что и без мужа справлюсь, поставила матрас на торец, начала на кровати переворачивать и он на меня упал, реально прихлопнул нафиг, я наполовину провалилась между рейками, а так как пыталась в полете сгрупироваться, то провалился локоть, сиська и бедро. Сверху матрас давит жутко, оттолкнуться не от чего. Начала звать на помощь, но через матрас меня не слышно было. Начала мотать ногами до чего дотянусь, дотянулась до горшка с цветами, который сверху и хлопнулся вдобавок. Потом кое-как дотянулась до фитнес браслета на руке и сделала поиск устройства чтобы телефон орать стал, а он зараза в халате лежал и слышала только я его. Любое движение ещё больше прижимало в реечное дно и опору кровати. Я уже смирилась и тихонько лицом в матрас звала мужа. Он помылся, сходил на кухню попить, потупил в телефон и потом уже пошёл спать, офигел от картины знатно, конечно вытащил меня. Матрасу я больше не доверяю.
Впервые история о девушке, устроившей личную жизнь благодаря потерянной обуви, была записана в I веке н.э. в трактате «География» древнегреческого ученого Страбона. В нем он пересказывал, как гетера Родопис познакомилась с фараоном. Орел унес сандалию Родопис, прилетел с ней в Мемфис и бросил на колени царю; «изумленный прекрасной формой сандалии», тот разослал гонцов установить ее владелицу, девушку отыскали, и фараон женился на ней.
В 1989 папу сначала вызвали в КГБ, а потом выгнали из КГБ. Даже не выгнали, а вытолкали, и даже не вытолкали, а долго выталкивали. Он не хотел уходить, не закончив мысль. Сначала вкрадчивый сотрудник попросил его объяснить, что это за такое финское общество, которое папа возглавляет. Папа начал издалека (финская бабушка тоже имела такую манеру рассказывать: «Помнится, покойная тётя Ева…»), разошелся, воодушевился, увлекся, перекинулся на древнюю историю, попросил мел и указку, и где-то на середине пути миграции угров кэгэбэшники попросили его заткнуться и убраться. «Минуточку, - сказал папа, - осталось буквально чуть-чуть.» «На каком мы веке?» - спросили кэгэбэшники, они явно были не дураки. «На тринадцатом», - признался папа. И его прогнали.
– Однажды пошли мы с двоюродными братьями и сестрами в таверну. – предавался детским воспоминаниям Нектарий. – Было нас 15 человек. – 15 двоюродных братьев? – удивилась я. – Катя, ты как первый день в Греции. Да, всего лишь 15. Потому что не все смогли прийти. Только половина!
Меня пригласили на вакансию помощника коммерческого директора, на 3 часа в день, в вакансии ничего особенного, - делопроизводство, знание ПК и т.п., а я тогда только окончила курсы секретарей и поступила в универ, подработка нужна, мне 19 лет исполнилось, конечно, пришла на собеседование. Особняк в центре Москвы, ковры, золото, хрустальные люстры. Пригласили в кабинет, вокруг шикарная резная мебель, камин, стою глазею... Заходит мужик лет 30. В 90-х годах богатые люди одевались вычурно, выглядел он с закосом под итальянскую мафию. Сказал, что ищет помощника-любовницу, на 3 часа в день... Я сразу сказала, что меня это не устраивает, повернулась, хотела уйти, а он встал и дверь на ключ закрыл. Тут у меня паника дикая началась, хватаю пепельницу, запускаю в окно, грохот, стекла посыпались, мужик побелел, схватил меня за руку - бежим, бля, это ж не мой офис!!!
Приятельница задала логическую задачу: "У короля было три дочери. Две страшненькие, а самая младшая — красавица. Решил король выдать кого-нибудь из этих своих дочек замуж, т.к. в гости нагрянул по случаю соседский принц. Только вот незадача — страшненькие хотели замуж выскочить как можно скорее, а одна (та, что младшая и красавица), разумеется, не хотела. Как тут выбрать. Решил король дело такой жеребьевкой: выдал он дочерям по типовой кастрюльке, налил в каждую одинаковое количество воды и сказал: “Вот вам, доченьки, набор одинаковых инструментов, и кто сейчас проявит себя лучшей хозяйкой, у кого вода в кастрюльке закипит быстрее, та замуж и пойдет”. Поставил кастрюльки на огонь (тоже одинаковый), и принялись они ждать. Первой закипела вода у младшей. Вопрос: почему?" Не то чтобы чудеса логики, задача вполне бытовая... Ответ: потому что быстрее вода закипит у того, кто не дергает туда-сюда крышку каждую секунду.
Дама пристраивает котят. Звонит молодой парень, приятный голос, хочет завести котеночка, все прекрасно, уже закупил лотки, миски и переноску. Но она дама опытная и говорит: я перед передачей обработаю его от глистов ядом Стронгхолд. Парень сразу завял и отпал. Яд Стронгхолд убивает змей. Котенка хотели на корм питону.
КГБ СС. Именно так был обозначен род войск в моем военном билете. Впрочем, не волнуйтесь. Это всего лишь спец. связь. Мы белые телефончики с гербом в палатки генералов ставили на учениях. Зато уж секретными были - по самое не балуйся. Целая машина набитая допотопной ламповой аппаратурой засекречивала речь генералов, превращая ее в невнятное кваканье после рассекречивания. И не дай бог, враг проник бы на этот склад антиквариата. На этот случай весь кузов был нашпигован толовыми шашками. А у оператора под рукой находилась большая красная кнопка. Ежели враг ворвется, оператор должен был кнопочку нажать. И стать героем, посмертно. Проводка была изношенная, сплошь перемотанная изолентой. А солдаты - поголовно пьяные дебилы. Поэтому мудрые офицеры кнопочку отсоединили, а тол из корпуса повыковыривали, на предмет рыбалки. Однако, советская техника славилась надежностью. Которую обеспечивали несколько дублирующих контуров. И, на случай если кнопка не сработает, в крепежах болталась красная канистра с бензином. По идее, оператор должен был эту канистру схватить, плеснуть на аппаратуру, врага и себя. И чиркнуть спичкой. Я в Карпатах служил. Мы там бензин меняли на вино. Двадцать литров на семь литров. Поэтому в канистре давно уже плескалась вода. Но разработчики защиты станции тоже в Союзе выросли и жили. И в углу, наглухо приваренная к стойке с аппаратурой стояла КРАСНАЯ КУВАЛДА. На вид, пудовая, не меньше. Так сказать, последний аргумент. Пропить или в хозяйстве приспособить ее было не реально. Поэтому ее даже оторвать от стойки никто не пытался.
Элизабет Хедли, первая жена Хемингуэя, везла показать издателю рукописи мужа. Она на минутку отлучилась из купе поезда. Пока её не было, портфель с рукописями исчез. А выходила она, чтобы купить что-нибудь почитать в дороге. Говорят, Хемингуэй очень злился даже тридцать лет спустя.
В Хургаде подхожу спрашиваю хозяина: - Как зовут Вашего верблюда? Василий Алибабаевич? - Нет!!! Его зовут Рамзес Четвёртый!!! Это у вас, у русских, всех верблюдов почему-то зовут Василий Алибабаевич...
Я рассказывала, как мой дядя сватался к тете? Когда он ее впервые увидел, то просто не мог поверить в то, что она такая красавица. И что же он сделал? Пришел к ней на следующий день в гости в шесть утра, чтобы убедиться, что накануне она не была накрашена. А вы говорите – фотошоп, фотошоп… Он во все времена существовал. Просто не все им пользуются.
Волки, греющие лапы у костра, или сказка о настоящих профессионалах
Эта фотка создана на днях нейросетью. Но для нас это не просто фото, а знаменитый семейный мем. По этому случаю сестра Маргарита наконец рассказала ту историю у себя в Фейсбуке:
Но я все эти годы рассказывал ее друзьям чуть иначе — так всегда бывает с чужими историями. Поэтому расскажу свою версию.
Шёл тот далекий год, когда к сотовой связи и интернету доступ уже был, но владели этим богатством только очень специальные люди: молодежь, студенты и фрики всех возрастов. Как сегодня доступом к нейросетям.
Юная Марго работала верстальщиком в журнале «Энергетика». Энерхэтика, — произносил это слово на планёрках бодрый толстячок главный редактор, создавший проект в гениальном предвидении образа будущей чиновничьей России. Журнал был серьезным, создатели норовили подсунуть его во всяческие приемные Газпрома и Госдумы, поэтому содержание должно было соответствовать.
Дизайном в журнале рулила немолодая пафосная дама — креативный редактор. Интернету она была не обучена, но придумывала рубрики, названия, обложки и слоганы. Каждый месяц она прибегала к Марго:
— Маргарита, отвлекитесь, очень важно! У меня появилась идея! Мы на обложку поставим фото моржа и напишем: «Моржи ничего не знают об энергетике, а мы знаем!» Сможете мне подготовить фото моржа до следующих выходных?
Маргарита кивала, а затем шла в интернет (на рабочем компе он был), гуглила там фотку моржа (ни фотобанков, ни копирайта еще не было), и так выходил новый номер журнала.
— Маргарита, очень важно! — прибегала креативный директор. — Идея! Берём на обложку фотографию чайки, летящей над волной, и пишем: «Чайка не умеет продавать углеводороды, а мы умеем!» Найдёте мне фотографию чайки в полиграфическом качестве до послезавтра?
Так продолжалось год. В один прекрасный день креативный директор прибежала воодушевленная:
— Маргарита, срочно! Родилась идея! Вы сейчас мне найдёте фото, где волки греют лапы у костра, и дадим слоган: «Волки ничего не знают про отопительный сезон, а мы...»
— Простите, — перебила Маргарита, — вот такой фотографии у меня нет.
— Что значит нет? — нахмурилась креативный директор. — Вы профессионал или кто? Почему-то раньше вы прекрасно находили мне в этом вашем интернете и чайку, и моржа, и льва, и даже дельфина!
— Дело в том, — объяснила Маргарита, — что волкам крайне несвойственно греть лапы у костров. Волки боятся огня. Поэтому такой фотографии в интернете не будет.
— Быть этого не может! Вы же даже ещё не смотрели!
— Я уже посмотрела, пока мы говорили. Может, вы чуть измените идею, и мы поставим просто фото волка среди леса?
— Что значит, изменим идею?! — возмутилась креативный директор. — Вы, Маргарита, не профессионал! Я сейчас пойду на второй этаж к нашим соседям, в агентство дизайна, и поговорю там с их главным дизайнером Артёмом!
— Артем вам скажет то же самое, — вздохнула Маргарита.
— А вот и посмотрим! — Креативный директор решительно направилась к лестнице.
Вернулась она через пять минут, и на лице ее было надменное торжество.
— Вот! — сказала она Маргарите назидательно. — Артём выслушал идею и сказал, что никаких проблем нет, и если надо, он всё сделает! Так отвечают настоящие профессионалы, Маргарита, учитесь!
— Дайте же мне скорей посмотреть на эту фотку! — удивилась Маргарита.
— Чуть позже, — объяснила креативный директор. — Артем попросил зайти через час, ему нужно время всё подготовить. Настоящий профессионал!
Едва выждав час, креативный директор понеслась на второй этаж бегом. А спускалась вниз уже медленно и растерянно. В руке она держала распечатанный листок. Там не было картинок, только текст. Вверху заглавие «СМЕТА», а ниже — длинный список пунктов. Он начинался строкой: «Аренда чучел двух волков в Серпуховском краеведческом музее — 800 у.е.»
— Маргарита, — робко сказала креативный директор. — Мне нужна ваша помощь. Вы сможете найти фотографию енота? Это не срочно, когда у вас будет время. Просто енота, любого, целиком полагаюсь на ваш вкус и профессионализм. Родилась другая идея: «Еноты не занимаются нефтедобычей, а мы...»
Работаю спасателем (не МЧС). Зимой дежурю на горнолыжном курорте. Как-то попалась мне в кабинке гондольного подъемника компания москвичей. Увидели на мне красную форму с белыми крестами. Начали задавать тупые вопросы: - Что делать, если подъемник остановился? - Ждать, когда запустят. - Долго не запускают? - Звонить спасателям, узнать обстановку. Номер телефона на карточке скипасса есть. - А если ждать долго и мороз? - Утеплись, сиди и попеременно напрягай и расслабляй мышцы ануса. Согреешься и геморроя не будет. (Это реальное упражнение от гипотермии) Надо было видеть их глаза. Интересно, а что они желали услышать?
Дедушка уважает исключительно плодовые деревья, поскольку убежден в том, что все на свете должно приносить пользу. Поэтому в нашем саду две черешни, груша, шелковица, лимон и слива. Когда я попросила завести сирень, дедушка пожал плечами: зачем? – Для тени, – схитрила я. – И еще у нее цветы. Дедушка подумал-подумал и посадил инжир: – И тень гуще, и цветы у него съедобные! Дедушкина шелковица с годами разрослась практически до неба. Собирать урожай стало невозможно, ветки слишком высокие, все достается бабочкам и дроздам. Большинство ягод разбивается об асфальт, пачкая его своим марким фиолетовым соком. – Соседи сделают тебе замечание, – сказала дедушке его сестра. - Спили шелковицу, иначе люди перестануь тебя любить! – Ничего, – не расстроился дедушка, демонстрируя поистине планетарный масштаб мышления. – Подумаешь, люди! Зато меня будут любить бабочки и птицы!
Очень много лет назад одна моя подруга-художник впервые приехала в Германию, но не успела провести и двадцати четырех часов на немецкой земле, как откуда-то из глубины её организма вдруг посыпались камни, и подругу с температурой, рвотой и прочей дрянью под вой сирен умчали в университетскую клинику города Майнца. Там ей вкололи обезболивающее, она пришла в себя, открыла глаза, огляделась и немедленно зажмурилась снова, ослепленная абсолютной сияющей красотой вокруг. «Я умерла, - подумала она, - и всемилостивейший Господь отправил меня в рай». Один за другим в ее палату входили белоснежные викинги. Викинги были душераздирающе молоды, высоки, статны, голубоглазы, русы, мускулисты, от висящих на их шеях стетоскопов сами по себе расстегивались пуговицы на блузке, а их белые халаты небрежно прикрывали интеллигентностью мужественность. Викинги брали подругу за руку, проверяли пульс, измеряли давление, они расспрашивали ее о самочувствии, они ставили капельницы и заботливо советовали побольше пить. Минус был один: от переизбытка в организме головокружительных эмоций камень тут же расщепился на молекулы, раскрошился на атомы и унесся прочь, и подругу через два дня из университетской клиники выперли, хотя она умоляла позволить ей остаться там навсегда, лежать на высокой кровати, со слабой улыбкой протягивать спасителям холодные пальцы, и пусть бы на ее бледных щеках, тревожа врачей, вспыхивал и вспыхивал лихорадочный румянец. С тех пор прошло много лет, но легенда о викингах в белых халатах прочно закрепилась в сообществе художников-постановщиков театра кукол. Спустя четверть века другая моя подруга, тоже по стечению обстоятельств художник-постановщик, приехала к нам в Германию работать и в какой-то момент с неизвестными и таинственными симптомами воспаления на ноге оказалась в больнице города Оффенбурга. От предвкушения она была почти что в обмороке, шутка ли, двадцать лет тайных грез, и вот они, высокие двери, ведущие в райские кущи, сейчас они распахнутся, и тридцать витязей прекрасных… Но белые двери наконец-таки распахнулись, и через них в комнату колобком вкатился маленький кривоногий кореец, лысый, зубастый, до жути страшный и злой, как черт. (Весь ковидный год мы с Димой и детьми прожили в Корее, там нас отвезли в местную больницу, чтобы сдать ПЦР-тест, мрачная корейская тётка с размаху сунула мне палку в нос, а когда я инстинктивно отшатнулась, схватила меня сзади за волосы и ткнула вперёд, и тут я поняла, что в Корее врачи пациентов любят без увертюры.) Подругину ногу кореец осматривал, ворчливо приборматывая. Потом щелкнул челюстью и завопил: «Воспаление не находить, находить варикозное расширение, а почему находить? Потому что очень много лишний вес, потому что каждый хотеть на диване лежать, шоколад кушать, телевизор смотреть, а надо вставать спорт делать каждый день и ходить тысяч шагов, и нет много жрать, тогда и в больницу не ходить, и еще чулки специальные носить и не говорить истории! Еще вопросы спрашивать?» Мы в ужасе сказали, что ещё вопросы спрашивать не имеем, но тут кореец случайно посмотрел в окно, с тоской увидел, что вместо небоскребов родного Сеула там карлятся опостылевшие особняки южнонемецкого барокко, вспомнил, что у тутошних дикарей свои ритуалы, повернулся к нам и, радушно оскалившись насколько мог, сообщил: «Хорошего дня!» И выкатился вон. «В детстве, - сказала подруга, - я однажды шесть часов стояла в очереди за сгущёнкой. И представляешь, сгущёнка кончилась как раз на мне. Вот и викинги тоже кончились…»
...Через некоторое время я решила спросить у проходящих мимо местных дедов, где можно поесть нормальную еду, а не пиццу для туристов. Деды, кстати, беседовали между собой по-албански, но сербский мой приняли благосклонно. Спросили, откуда мы. - Русия, - честно ответила я. Зажаренный солнцем сухопарый дед встрепенулся. Встал в позу, поднял руку и громко с удовольствием сообщил: - Йехали мэдведи на вьелосипеде. А за ньими кот - задом наперьёд!
У меня на даче была камера наружного наблюдения, с нейросетью на борту и возможностью дообучения через облако. И после очередного обучения и обновления камера влюбилась в соседскую корову. Стоило ей появиться в кадре, всё внимание железяка уделяла ей. Вертела объективом, зумила и забивала болт на все иные раздражители. Вела запись всех перемещений коровы и уведомляла меня, что в кадре группа людей готовит грабёж моей дачи. Перевесил на другую сторону, там камера решила следить за скворцами. Мне это надоело и я её сменял на неумную.
Мединский, бывший министр культуры, сделал много в некотором смысле для этой самой культуры. Не знаю, что у него там с памятниками, какая детская травма за этим кроется, но он уже устанавливал мемориальную доску Маннергейму на Захарьевской улице. Ну, аксакалы помнят тот экшн. При виде мужественного лица маршала финской армии, которая держала вместе с вермахтом блокаду Ленинграда, на здании Военной академии, патриотическая общественность полезла на стенку. Фактически на эту самую - бронзового Густава обливали красной краской, по-петербургски рубили топором и стреляли в него из пистолетов. Неуверенное блеяние Мединского, что доска устанавливалась Маннергейму как офицеру русской императорской армии, коим он был до революции, только сильнее раздражало атакующих. Доску в конце концов пришлось снять.
Веду семинар по истории русской культуры. Второкурсник докладывает про «выбор веры» и принятие христианства. Докладывает скучно, уныло, аудитория почти не слушает. Я пытаюсь его расшевелить: – Почему князь Владимир отверг, например, ислам? – Ой, в исламе столько запретов: вино нельзя, свинину. И потом – обрезание… – Но кроме запретов, есть и разрешения, многоженство в частности. Князь Владимир к женщинам был неравнодушен, завел бы себе четырех жен, гарем… Молодой человек оборачивается ко мне и с искренним недоумением в глазах спрашивает: – А зачем Владимиру гарем после обрезания?
Звонит арендатор , жалуется на наводнивших сад ос. Я ему даю советы бывалых, как убирать гнезда, и что лучше делать это по темноте - вечером или ранним утром. Он спрашивает: – Это чтоб они в лицо потом не узнали ?
Однажды я больше трех часов проговорила в баре с незнакомцем. Когда уходила, он попрощался и только. На парковке я взбесилась. Ворвалась обратно и наорала на него за то, что он не попросил номер моего телефона. Сейчас мы женаты.
Моя фамилия Троцкий. Я ненавижу преподавать литературу. Я родился в Москве. Мой колледж находится в Нью-Гэмпшире. Нью-Гэмпшир – сельский штат. Из-за моей фамилии ко мне на курс записываются одни леваки. Учиться литературе у самого Троцкогo. – Вы родственники? – всегда спрашивают они. Они самоуверенны, думают, что всё знают лучше всех. Я ненавижу своих студентов. Мои студенты не любят больших городов. Они никогда не едят суши. – Есть сырую рыбу? Бррр... От нас до Бостона – полтора часа на машине. Они там годами не бывают. Убеждены, что им посчастливилось жить в лучшем месте на земле. Я ненавижу их глаза. Всегда самоуверенные и пустые. На мой курс записываются по необходимости. Чтобы получить диплом, нужен хотя бы один курс по литературе. Перед лекцией я прошу их выключить мобильники. Все равно, у кого-то обязательно звонит телефон. Именно тогда, когда я им читаю вслух. – Sorry about that, – говорят они. Я работаю в плохом колледже. Моих студентов не приняли в университеты. Поэтому они здесь. Я должен ставить им хорошие оценки. Так у нас положено. Они платят за диплом с оценками. А не за знания. Я должен преподавать им литературу. Они не любят читать. Сегодня начало семестра. Первая лекция. Неделю назад я послал им задание. Прочитать два рассказа Эдгара По. Короткие понятные рассказы. Никто не успеет уснуть при чтении. Мой кабинет находится в цокольном этаже. В нем нет окон. Я тут работаю, когда нет лекций. Здесь, внизу, нет мобильной связи. Ничего не отвлекает. Я пишу роман. Я запираю дверь, чтобы не было видно, как я достаю бутылку из рюкзака. Я живу в Америке и пишу роман на русском. Непонятно зачем. Через десять лет Россия распадется на 10 маленьких государств. Русская литература будет никому не нужна. Меня приняли на работу в колледж, потому что я вовремя засмеялся. Во время интервью декан повел меня в столовую. – Сюда я водил на ланч Иосифа Бродского, – сказал мне декан. – После его лекции. Мы с Бродским заказали гамбургеры. На его гамбургер села муха. Бродский свернул салфетку, чтобы ее убить. В этот момент на первую муху села вторая. Мухи имели секс. – Не убивай их, пока они не кончат! – сказал я Бродскому. Декан засмеялся. Его большой живот трепыхался, когда он хохотал над своей шуткой. Я тоже засмеялся. – У тебя тонкое европейские чувство юмора, – сказал я декану. – Я вставлю твою историю в свой роман.
Я сбежал в Америку, потому что меня не приняли в Союз Писателей. Из списка из 50 вступающих Зося Кирсанова вычеркнула мое имя. В последний момент. Приняли 49 человек. Никто за меня не заступился. Меня предали все. Я стал домушником. По ночам залезал в пустые квартиры через окно. Выносил драгоценности и аппаратуру. Если бы квартира оказалась не пустой, я, наверное, мог бы и убить хозяина. Если русской литературы нет, то все позволено. Потом я уехал в Америку.
В литинституте я учился на семинаре у Винокурова. – У Пастернака метафоры в каждой строфе, а у Троцкого – в каждой строчке, – говорил обо мне Винокуров. – Не чересчур ли? Я ненавижу Винокурова.
Глеб Стариков с моего курса умер в Германии от передозировки. Ленка Алферова заведует поэзией в журнале «Новый Мир». Я преподаю Эдгара По в Манчестер Коммюнити Колледже. Я имел секс с Ленкой Алферовой. Давно. На рояле. В ЦДЛе, в актовом зале. Этот рояль подарил ЦДЛу Сергей Михалков. В 1943 году они с Эль–Регистаном писали на нем гимн Советского Союза.
Часы показывают 7:55 вечера. Моя лекция начинается через пять минут. Здание пусто. В восемь всего две лекции, моя и Грегори О'Райли. Грегори преподает курс креативного письма. Он любит начинать свой курс с Айн Рэнд. Я терпеть не могу Айн Рэнд. Я наливаю себе еще стаканчик хереса. Последний перед лекцией. Потом беру папку с рассказами, компьютер и выхожу из кабинета. В коридоре вдоль стены – штабели кирпича. В нашем крыле идут строительные работы. Их начали давно. Их заморозили три года назад из–за нехватки средств. Кризис. У штата – дефицит бюджета. Нам не поднимают зарплату уже три года. Мне платят гроши. Я поднимаюсь на лифте на пятый этаж и вхожу в аудиторию. – Здравствуйте, – говорю я студентам. – Моя фамилия Троцкий, в этом семестре я буду вести у вас курс американской литературы. Добро пожаловать! У меня в группе 23 студента. На меня смотрят 23 пары глаз. Меня раздражают их глаза. – Вы родственник Льва Троцкого? – спрашивает кто-то. Я должен отвечать вежливо. В конце семестра студенты ставят мне оценку за преподавание. Оценка идет на стол к декану. Я должен быть дружелюбен. Студенты должны быть довольны. – Нет, – улыбаюсь я им до ушей. – Просто однофамилец.
– В моем курсе, – говорю я им стандартные слова, – я ставлю перед собой вполне определенную, очень конкретную цель – сделать каждого из вас, без исключений, великолепным экспертом по американской литературе. За тринадцать недель нашего курса мы изучим тринадцать писателей, и коснемся целого ряда тем, таких как война, любовь, предательство, расизм, самоубийство, рабство, самоидентификация, свобода, женская эмансипация – все это нашло отражение в нашей удивительной и замечательной американской литературе. Мы углубимся во все эти многообразные и противоречивые темы сообща, коллективно, мы будем вместе читать, дискутировать и писать. – Наш силлабус я поместил на веб-страницу, – продолжаю, широко им улыбаясь, – и давайте сразу договоримся, что никакой бумаги в нашем курсе не будет. Пожалуйста, только обмен файлами через имэйл. Пусть у нас будет эксклюзивно «зеленый» курс, давайте сохраним деревья! Краем глаза я наблюдаю за их реакцией. Идиотские левацкие сантименты действуют. Студенты довольны. Я заработал несколько очков. Я ненавижу эту «зеленую» болтовню. Она рассчитана на оболваненных простачков. Я ненавижу Обаму. Паяц.
– В моем силлабусе, – говорю, – вы найдете список из двенадцати книг. Двенадцать книг двенадцати писателей, тех, кого мы с вами будем изучать в этом семестре. – Немедленный вопрос, – продолжаю, – вопрос, которые многие из вас могут задать, – а где же мой любимый писатель? Почему его нет в нашем списке? Почему мы будем говорить об Эдгаре По и не будем упоминать о Доне ДеЛилло? Почему мы будем говорить о Сэлинджере, и не будем изучать Джона Апдайка? Мой ответ на этот вопрос – так устроен наш курс. Мы просто не в состоянии охватить всех и вся, и наш список имеет лишь одну цель – попытаться хотя бы частично пролить свет лишь на главные, лишь на основные тренды американской литературы. – Хочу упомянуть еще об одном, – продолжаю, – в этом курсе я буду следовать своей давней и всегда очень успешной стратегии. Стратегии, которая всегда была безмерно популярной среди моих студентов. А именно, последнего, тринадцатого автора для изучения вы выберете сами. Ваш выбор, я надеюсь, будет основан не на личных пристрастиях (кого я люблю читать?). Напротив, вы выберете для всех нас того писателя, изучение творчества которого достойным образом завершит интеллектуальную траекторию нашего курса.
– Теперь об оценках, – заканчиваю, – вы должны будете написать две работы, от пяти до восьми страниц, и сдать экзамен. И вот на что вам следует обратить особое внимание. Это очень, очень важно, это, по сути, главное, что вы должны сделать, чтобы получить хорошую оценку. Ваши работы должны быть оформлены по стандарту Эм-Эл-Эй, сегодня этот стандарт является общепринятым. А именно, вы должны использовать шрифт Таймс Нью Роман, размер 12pt. Поля слева и справа должны быть – один дюйм. После знаков препинания, таких как точка или запятая, вы должны оставлять пробел. Ваши страницы должны быть перенумерованы, причем номер страницы должен стоять в правом верхнем углу. Мое имя, номер курса и дата должны находится на первой странице вашей работы, в левом верхнем углу. Если вы что-либо цитируете, то цитату нужно обязательно брать в кавычки. Еще раз, это очень и очень важно, это, наверное, главное для того, чтобы успешно завершить мой курс.
Краем глаза я наблюдаю за их реакцией. Упоминание Эм-Эл-Эй подействовало. Как всегда. Они поняли, что курс будет легким и требования преподавателя легко удовлетворить. Я заработал еще несколько очков. – А какой адрес у нашей веб-страницы? – спрашивает кто-то. – Откуда мы должны скачать наш силлабус? Я поворачиваюсь к доске, ищу мел. Мела нет. Я поворачиваюсь к студентам и широко улыбаюсь. – Нет мела, – развожу я руки и улыбаюсь еще шире, – подождите, пожалуйста, минутку, я сейчас его для нас раздобуду. Я выхожу из комнаты и спускаюсь на третий этаж. В аудиторию к Грегори О'Райли. Грегори очень скрупулезен, у него всегда все есть. Мы с Грегори договариваемся встретиться после лекций в пабе за углом. Выпить пива, или чего–нибудь покрепче. И погонять шары по зеленому сукну. Через минуту я возвращаюсь к своим студентам с мелом в руках. Я пишу на доске адрес веб-страницы крупными буквами. Всегда надо писать крупными буквами. Об этом никто кроме меня не знает. Если писать мелкими, то студенты ставят преподавателям плохие оценки. А если крупными – хорошие. Я заметил это лет пять назад. Я открываю свой компьютер. – Извините, – говорю я студентам, – я должен послать декану имэйл, написать, сколько студентов пришли на первую лекцию. Я отправляю имэйл и закрываю компьютер. – А сейчас, – говорю, – когда с формальностями покончено, давайте наконец поговорим о деле. Давайте поговорим о том, ради чего мы здесь все собрались. Давайте поговорим о литературе. Пожалуйста, поднимите руки те, кто выполнил домашнее задание. Поднимите руки те, кто прочитал два рассказа Эдгара По. Таких в аудитории нет. Как и ожидалось. – Не беда! – улыбаюсь я. – Я сейчас прочитаю вам вслух первый рассказ Эдгара По, озаглавленный «Сердце–обличитель». А потом мы его обсудим. Я начинаю читать. На меня смотрят 23 пары пустых глаз. ”Я нервный, – читаю я, – очень даже нервный, просто до ужаса, таким уж уродился; но как можно называть меня сумасшедшим? От болезни чувства мои только обострились – они вовсе не ослабели, не притупились. И в особенности – тонкость слуха. Я слышал все, что совершалось на небе и на земле. Я слышал многое, что совершалось в аду. Какой я после этого сумасшедший?..”
– Зачем мы это изучаем? – спросила студентка с первой парты, Джессика, когда я закончил чтение. – Зачем мы читаем об убийствах? Джессика левая. Левые не любят смотреть по телевизору насилие. Но им не мешает секс. Правые против секса на телевидении, но насилие их не раздражает. – Джессика, – отвечаю, – это очень правильный вопрос. Спасибо тебе за него. Действительно, разве не красота является целью искусства? Разве писатели, поэты не должны создавать что-то прекрасное? Ты ведь это хотела спросить? Джессика кивает. – В моем курсе, – отвечаю, – я буду приветствовать свободу мнений и критическое мышление. Вы можете высказывать любую точку зрения, и я поощрительно отнесся бы к тому, если бы Джессика в своей работе попыталась бы убедительно обосновать свою интересную идею. И попытаться опровергнуть иную, противоположную точку зрения. Ту, которую я через мгновение сформулирую. – В нашем курсе, – продолжаю, – мы изучаем литературу. Во всем ее многообразии. И можем ли мы искусственно ограничить ее задачу лишь развлечением читателя? Можем ли мы игнорировать книги о рабстве? О закабаленном положении женщины? О войне во Вьетнаме? – Мне противно было слушать рассказ, – не сдается Джессика. – Зачем он писал о расчленении? – Ты права, – отвечаю, – во многом ты права. Но зачем, позволь спросить, люди видят сны? – отвечаю. – И почему нам снятся порою кошмары? Ведь природа, наверное, устроила все это с какой-то целью? – Действительно, – улыбается Джон с заднего ряда, – зачем нам снятся кошмары? – Ответа на этот вопрос вам никто не даст, – улыбаюсь я, – но одна точка зрения заключается в том, что наш жизненный опыт ограничен, недостаточен. И мы порою просто не знаем, как бы мы повели себя в той или иной ситуации. И наш мозг, во время сна, проигрывает множество немыслимых вариантов. Так чтобы мы, после этого, наяву, лучше интуитивно понимали, кто мы и как нам поступить. – С книгами то же самое, – говорю я, улыбаясь, – мы читаем книги, примеряем на себя жизнь героев, их мысли, чувства, их мотивацию, колебания, и за счет этого мы становимся душевно богаче. Мы лучше себя понимаем. И у нас появляются моральные ориентиры. Я делаю паузу. Какую чушь я несу! Я прошу прошения у студентов. У меня ладони плохо снабжаются кровью, им всегда холодно. Я надеваю шерстяные перчатки. Я ношу перчатки даже летом, по вечерам, когда прохладно. Я начинаю читать им второй рассказ Эдгара По, «Амонтильядо». ”Ни словом, ни поступком, – читал я, – я не дал Фортунато повода усомниться в моем наилучшем к нему расположении. По–прежнему я улыбался ему в лицо; и он не знал, что теперь я улыбаюсь при мысли о его неминуемой гибели. Я сказал ему, – читал я: – Дорогой Фортунато, как я рад, что вас встретил. Какой у вас цветущий вид. А мне сегодня прислали бочонок амонтильядо; по крайней мере, продавец утверждает, что это амонтильядо. Еще миг, – читал я, – и я приковал его к граниту. В стену были вделаны два кольца, на расстоянии двух футов одно от другого. Вынув ключ из замка, – читал я, – я отступил назад и покинул нишу. Под ними, – читал я, – обнаружился порядочный запас обтесанных камней и известки. С помощью этих материалов, действуя моей лопаткой, я принялся поспешно замуровывать вход в нишу.”
– Опять убийство, – с улыбкой прокомментировал Джон с последней парты. – Нет, ну тут хотя бы расчленения нету, – улыбнулась и Джессика, – я уже начинаю привыкать к литературе. – До конца занятий еще час, – объявляю я, – но нашу программу на сегодня мы исчерпали. В аудитории оживление. Все рады закончить это мучение пораньше. Я – в первую очередь. – Я отпущу вас, – говорю я, – после небольшого лабораторного задания. Кто из вас хоть раз в жизни пробовал амонтильядо? Выясняется, что никто. – Я знаю, – говорю я, – что наши правила не позволяют употреблять алкоголь в стенах колледжа. Но в данном случае я всю ответственность беру на себя. У меня внизу в кабинете есть несколько бутылок настоящего амонтильядо. Мы сейчас его продегустируем, и я отпущу вас до среды.
Я вывожу всех из аудитории и веду вниз по лестнице – Амонтильядо! – восклицает Джон. Я улыбаюсь.
Я открываю дверь кабинета. Мой кабинет маленький, а нас 24 человека. – Вот что, – говорю я им, – берите коробку с бутылками и картофельные чипсы. – Подождите, – говорю, – зимой, во время снегопада у нас бывают перебои электричества. На этот случай у меня где–то припасены свечи. Я нахожу свечи и раздаю им. – Амонтильядо! – восклицает Джон.
Мы идем в необитаемое крыло здания, туда, где 3 года назад начали ремонт. Это крыло отгорожено от остальной части перегородкой из проволочной сетки. В перегородке – дверь на замке. Я отрываю дверь своим ключом. Год назад я забыл дома ключ от кабинета, и наш декан одолжил мне свой мастер–ключ. Я сделал копию. Я могу открыть любую дверь в нашем здании.
Мы зажигаем свечи и идем в дальний конец крыла. – Амонтильядо! – восклицает Джон. Мы находим небольшую комнату, входим и плотно закрываем за собой дверь. – Амонтильядо! – смеется Джон. Мы открываем бутылки. Джессике нравится амонтильядо. – Кажется, – говорю я, – у нас подобралась неплохая группа, семестр обещает быть интересным. – Твой курс гораздо увлекательнее, чем я думала, – улыбается Джессика. Я улыбаюсь в ответ. – Амонтильядо! – восклицает Джон. Чипсы кончаются. У меня в кабинете есть еще несколько пачек. Я иду за ними. Я выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь. Дверь прочная, металлическая. Возможно, здесь была раньше какая-то лаборатория. Я достаю из кармана большой навесной замок из титанового сплава. Я запираю аудиторию на замок. Как я все продумал! Я не оставляю отпечатков пальцев – на руках перчатки. Я надел их заранее, чтобы не вызвать подозрений. Рядом с дверью – пластиковое ведро с жидким цементом. Я принес сюда этот цемент сегодня утром. Меня никто не видел. Рядом с дверью – штабель кирпича. Я беру в руки мастерок и начинаю замуровывать дверь. Для надежности нужно заложить ее двойной кирпичной стеной. Я работаю быстро. В армии я служил в стройбате. Меня били и надо мной издевались каждый день. Но кирпичи укладывать я научился. Как я все продумал! Я заранее убрал из аудитории мел. Я спустился к Грегори в 8:05. Я сказал ему, что студенты по какой–то причине не пришли. Я сказал, что буду ждать его в пабе. Я буду в пабе через 20 минут, раньше Грегори. У меня будет алиби. Я отправил имэйл декану в 8:10, сказав, что ни один студент на лекцию не явился. Декан прочтет мой имэйл только утром. Меня заподозрить невозможно! В это крыло здания никто не войдет еще год или два. Когда кризис закончится и ремонт возобновится, их найдут. Выяснится, что амонтильядо куплено в штате Мериленд. Чипсы я тоже купил в Мериленде. И свечи. Неделю назад. После того как я проверил базу данных студентов. Обычно у нас все студенты местные. В этот раз двое, Джессика и Джон, из Мериленда. Неделю назад Джессика попросила своего бывшего бойфренда оставить ее в покое. На фейсбуке. Бойфренд работает в магазине стройматериалов. Я купил цемент и замок в его магазине. Конечно, скажете вы, студенты были замурованы в подвале с бутылками Амонтильядо. Все ясно! Ниточки ведут в мой кабинет. Но уверяю вас, в нашем штате Нью-Гэмпшир ни один полицейский не читал Эдгара По. Литература никому не нужна.
Разговаривали тут про нынешние тиражи у российских писателей, и я вспомнила, что хотела еще про одну вещь рассказать в связи с Фитцджеральдом - как раз связанную с тиражами.
Первый роман он, как известно, написал, чтобы впечатлить взбалмошную девицу из порядочной семьи - свою будущую жену Зельду. Она от первоначального согласия на брак отказалась, поскольку жених был неперспективным, без дохода и имени. И тогда он написал роман "По эту сторону рая" - вот прямо за лето после отказа написал и в сентябре отнес в издательство. В издательстве роман приняли (очень быстро - 4 сентября он отнес - 16-го его официально приняли). Зельда возобновила помолвку с ним, как он есть теперь будущий знаменитый писатель. Но публикацию отложили до весны. (я вообще заметила, что книги в то время часто печатали весной - наверное, к лету у них был самый разгар читательского сезона?)
Весною, в марте 1920, роман напечатали тиражом в три тысячи. И эти три тысячи первого тиража были распроданы ровно за три дня. Через день после продажи всех экземпляров Фитцджеральд послал телеграмму Зельде - приезжай в Нью-Йорк, там поженимся. И они поженились - через неделю после выхода его романа.
Теперь он был успешный начинающий писатель. Первый роман допечатывали раз двенадцать, и за два года после выхода было продано 49 075 экземпляров. Американские издатели считают не выпущенные, а проданные книги - и именно в них определяется успех или не успех писателя. Заработал Фитцджеральд на нем не то, чтобы золотые горы - 6 200 долларов за первый год.
Второй роман "Прекрасные и проклятые" он написал через два года после первого. В СССР он, кажется, вовсе не переводился и не издавался (первое упоминание я нашла от 2008 г). Основываясь на успехе первого романа, издатель заложил первый тираж в 20 000 копий. Потом было напечатано и продано еще 50 тысяч. Итого всего 70 тысяч.
Сразу после второго романа он задумал идею третьего, но прошло еще три года, пока он его написал. Уже готовый роман издатель уговорил переписать, чтобы прояснить характер Гэтсби. Сам Фитцджеральд считал, что пишет теперь не ради сюжета и деталей, а ради чистого художественного воплощения, что это будет художественное, артистическое произведение. Он отказался от десятитысячного аванса, если роман будет сериально печататься в журнале, потому что хотел выпустить его целиком и как можно быстрее. В общем ему заплатили около шести тысяч - часть авансом и часть сразу после выхода.
Первый тираж был в 20 тысяч. Сразу после публикации Фитцджеральд стал телеграфировать издателю с вопросами - и каков успех? Успех непонятен - осторожно отвечал издатель. Рецензии были тоже двойственные - часть рецензентов хвалила, часть сокрушалась, что писатель не поднялся до ожиданий читателей. Друзья его в частных письмах роман превозносили, но ему нужно было общественное признание и реальный успех в продажах. В критических рецензиях писали, что роман скучен, вымучен, что в нем нет того таланта, что обещали два первых романа писателя, работа слабая и второстепенная.
Хотя роман был напечатан еще одним тиражом, многие экземпляры остались нераспроданными годы спустя. Всего до его смерти в 1940-м было продано 25 000 экземпляров. Сам он при издании с надеждой расчитывал, что продано будет не менее 75 тысяч сразу после издания. Заработал он на нем всего 2 000 долларов. За 15 лет после выпуска роман потихоньку отправлялся в забвение. К сороковым годам джазовые вечеринки двадцатых казались уже глубоким прошлым и роман был как бы "анекдотом про старые времена". Неплохие деньги ему принесла продажа прав на экранизацию. Но все это было не то. Фитцджеральд рассчитывал, что роман поставит его в ряды настоящих серьезных писателей, упрочит его положение - но этого не случилось.
Следующий роман он выпустил только через девять лет. В нем нашли отражения печальные события с шизофренией его жены Зельды, его роман с молодой голливудской старлеткой и общее его ощущение, что он неудачник в конечном итоге. Я знаю, что у многих он любимый и нравится больше Гэтсби. И этот роман тоже продавался не блестяще и рецензии были не единодушны. Так что на момент смерти в 44 года от третьего инфаркта Фитцджеральд думал о себе как о неудачнике, главные романы его были не поняты и не оценены читателями и критиками, не принесли ему тех доходов, на которые он надеялся.
И тут наступает мой любимый момент - перемена участи. Не у писателя, к сожалению, но у романа.
Во время войны (второй мировой) организуется специальный комитет по обеспечиванию американских солдат книгами. И "Гэтсби" в рамках этого проекта печатается в страшном количестве экземпляров и отвозится воюющим. Книги пользуются такой же популярностью, как пин-ап картинки. Таким образом было роздано 155 тысяч экземпляров "Гэтсби". На войне люди с новым увлечением читали про мирную жизнь, красивых женщин, преданную любовь и исполненную американскую мечту - из ничего создать сказочное богатство с замками, красивыми машинами, шелковыми рубашками и фантастическими вечеринками. К концу войны было не менее 155 тысяч человек, которые считали, что роман - классика, его нужно читать всем, и он всегда тут был.
Уже в пятидесятые годы роман входит во все обязательные школьные программы, автор его начинает переходить и обосновываться в категории "великие американские писатели". В 51-м году выходит биография писателя, где роман описывается, как успешно принятый критиками - и это добавляет уверенности к мнению читателей. К 1960-му роман уже считается американской классикой и продается стабильно по 50 000 в год. И популярность его только растет. В наши дни он продается по 500 000 экземпляров в год (и еще 138 000 электронных книг по отчетам прошлого года). Всего по миру продано 25 миллионов экземпляров этого романа.
И мне очень-очень грустно, что ничего этого не досталось самому Фитцджеральду, и он этого не увидел, и умер, ощущая себя совсем другим, чем мы его знаем сегодня - неудачником, не сумевшим написать то, что докажет читателям, что он хороший серьезный писатель. К 60-м ему было бы всего 64 года - он вполне мог бы получить всю заслуженную славу. Так что я могу только повторить вывод из прошлого поста: пить надо меньше, а жить долго, чтобы слава успела тебя нагнать неспешным шагом...
Во время высадки союзников в Нормандии немецкие снайперы перебили огромное количество офицеров и сержантов. Когда потом опрашивали пленных снайперов, среди прочего поинтересовались, как они выявляли цель. Те ответили, что им было приказано стрелять в усатых. В английской и американской армиях чем круче были усы, тем выше чин.
Ещё до перестройки я, помнится, переводился в другой ВУЗ, рангом пониже, и мне засчитали кучу разных предметов, - все, кроме истории партии, философии и научного коммунизма. Я их спросил - как это так, электродинамику зачли, физику зачли без звука, даже страшное ТФКП, а блядь историю партии сраную пересдавать аж за первый курс?!! Дык, мне сказали, а с тех пор было два пленума и съезд, поэтому ”история несколько изменилась”.
Steinway&Sons — один из самых известных производителей роялей и пианино в мире. Вторая Мировая война сильно ударила по производству музыкальных инструментов: железо, медь и латунь пошли на военные нужды. Но в 1942 году Совет по военному производству обратился к Теодору Э. Стейнвею с просьбой разработать прочную модель пианино для использования в армии США — для поддержания боевого духа солдат. Пианино должно было быть компактным, чтобы его можно было перевозить на корабле или сбрасывать на парашюте. Кроме того, оно должно было выдерживать влажность южной части Тихого океана. В результате получилась модель Victory Vertical, с усиленным каркасом, но достаточно лёгкая для переноски вчетвером. Клавиши покрывались целлулоидом, а не слоновой костью, струны были покрыты не традиционной медью, а мягким железом. На изготовление военно-музыкального инструмента уходило в десять раз меньше металла, чем в мирное время. Victory Vertical использовался на всех театрах военных действий и мог поместиться в бомбоотсеке Boeing B-17 "Летающая крепость". Steinway & Sons выпустили около пяти тысяч Victory Vertical, примерно половина из которых попала в вооруженные силы, а остальные продали школам — там тоже нуждались в недорогих, но прочных инструментах. До 1945 года помимо «военных» пианино, компания Steinway&Sons производила деревянные комплекты для сборки десантных планеров.
Когда мне было 23 года, я работала ночной продавщицей в хлебном ларьке в г. Ярославле рядом с авто и жд вокзалом. Какой то мужик только приехавший с поезда, протянул в окошко деньги за батон и половинку чёрного, а потом вернулся с шоколадкой и сказал- ты же умная, чо ты тут? Сгниешь же. Собирайся и езжай в Москву-- карьеру сделаешь. Через пару недель я уехала на разведку, через месяц ребёнок был устроен в сад в Москве, а я на работу. Незнакомый мужик, спасибо тебе огромное, пусть тебе вернётся сторицей
Остановил меня как-то в подъезде сосед сверху и заявил: - Днём ваша собака воет! а я работаю по ночам и днём сплю. Мешает! Вот незадача. Днём собака дома одна, что её может беспокоить? Устроили мозговой штурм, попросили совета у друзей. Вспомнили, что когда кто-то звонит в домофон, собака бежит к двери устроить бурную встречу. А вдруг днём кто-то звонит в домофон и не приходит? доставщики рекламы, например... Прикрутили на домофон выключатель. Кто последний уходит - отрубает сигнал. Через некоторое время остановил меня в подъезде сосед сверху: - Послушайте, что вы сделали с собакой?
К метафизике вопроса «кем вы себя видите через пять лет?» Вот объявление в газете "Йоркшир Пост" о том, что семья продаёт дом, в котором жила прошлые семьсот лет (двадцать восемь поколений примерно). Трогательное замечание от хозяйки дома - продадим семье, которая проживет в этом доме хотя бы один век.
