Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: immar
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Бедную старушку обвинили в краже ведра угля у казённого ведомства. Прокурор был ярок и официален: — Покушение на собственность государства! Угроза порядку! Если все начнут таскать уголь...
И тогда вышел Плевако. Он посмотрел на присяжных и сказал:
— Господа…
(Пауза. Тишина.)
— Господа…
(Присяжные слегка подвинулись на стульях.)
— Господа…
(Кто-то уже чувствовал в горле комок.)
— Старая женщина... Зима... Холод... И одно ведро угля... Господа...
На этом он сел. Больше не сказал ни слова.
Судья утирал слёзы, прокурор опустил глаза. Старушку оправдали. А в протоколе написали:
«Речь Плевако длилась менее трёх минут. Вердикт — немедленное оправдание.»
Монах спрашивает Учителя: — Как узнать, когда нужно действовать, а когда — терпеть? Будда ответил: — Если тебе наступили на ногу — терпи. Если на горло — действуй.
Начну с главного: моя бабушка по материнской линии — лесная колдунья. Не та, что в ступе летает, а вполне себе практичная — змеиные укусы заговаривала и соседей лечила, когда у тех спина прихватит от копки картошки. В общем, гены у нас волшебные.
Однажды сижу я на участке, смотрю на землю и думаю:
— А чем я хуже? Бабушка — колдунья, а я что? Электрик без диплома?
Решил: найду воду. Но не с помощью скучной геолокации, а по старинке — магия медных палочек!
Взял два Г-образных провода, медные, толстенные — чуть не из стиральной машины выдрал. Держу их в руках, болтаются, как усики у инопланетянина. Начал ходить. Чувствую себя джедаем на пенсии.
И тут — бах! — провода сошлись, как два соседа у общего забора.
— Ага! — думаю. — Тут водица хлюпает!
Отошёл — провода разошлись, как мы с первой любовью. Посчитал шаги: пять метров. Значит, по логике бабушкиной магии — вода на глубине пяти метров. Всё сходится!
На радостях бегу в магазин: — Дайте мне бур, трубы и, если можно, немного удачи! Продавец смотрит, будто я за шваброй пришёл на танковый полигон, но молча продаёт.
Начал бурить. Бурил два дня, не ел, не мылся, соседи начали креститься при виде меня. Земли было столько, что можно было открыть филиал Сахары. Иногда попадались камни, которые я бил ломиком, как будто это был мой бывший будильник.
На 4 метрах 80 сантиметрах стало совсем страшно — может, я не колдун, а просто копаю себе ловушку? Уже начал план «поставлю туда кресло, буду звать это дачной ямой дзена».
Но! На 4.90 — песок! А в нём — хлюп-хлюп! Я чуть бур не обнял. Кричал:
— Бабушка, ты там, с неба, подрулила!
Решил провести эксперимент: проверил детей и друзей. Дал им провода — ничего. У них провода просто крутились, как у старого телевизора без антенны.
— Ну всё, — говорю, — магия по линии бабушки досталась только мне. Колдунство официально активировано.
Нашёл второе место, под черешней. Черешня такая, что в неё можно было въехать на лифте. Видимо, она уже давно тусит на этой подземной дискотеке из воды.
Теперь у меня есть два водных месторождения, почётный статус «Местный Водосказочник» и подозрения от соседей, что я строю подземную лодку.
— Что делать, если ваш рейс задержали на сутки? — Перестать проверять табло вылета и начать проверять, не сменилась ли в стране власть за время вашего ожидания.
Oбъявление в аэропорту: «Пассажиры рейса 435, вылет которого задерживается на 8 часов! Авиакомпания приносит свои извинения и приглашает вас на увлекательную экскурсию... по залу ожидания».
Как я чуть не стал великим писателем… но не срослось
Первое моё школьное сочинение — шедевр! Правда, не мой. Я просто списал его из журнала для учителей литературы, потому что — а зачем изобретать велосипед, если у кого-то уже есть танк? Тема: открытие памятника ко Дню Победы в нашем городке. А в журнале — идеальное сочинение: ветераны, гвоздики, слёзы, оркестр, пионеры с флажками. Я только поменял слово «Орёл» на «Кукуевск» — и вперёд!
На следующий день училка говорит: — Сочинение гениальное. Я аж заулыбался. — Только вот беда — я уже читала его. В журнале. ДЛЯ ПЕДАГОГОВ. И ставит мне двойку с глухим эхом позора.
Думаю: ну вас всех, напишу сам, по вдохновению!
Дали «Бесприданницу» Островского. Я взбешён. Пишу, как есть: — Все герои психованные, Лариса бегает, как будто вай-фай ловит, купцы кричат, как на распродаже воблы, а сам Островский, возможно, записал всё это со слов подвыпившего соседа.
И что вы думаете? Тройка. С формулировкой: — «Неуважение к классике». Я аж чувствовал, как где-то в районах ВДНХ памятник Островскому нервно зашатался.
На выпускном дали тему: «Творчество Пушкина». Я весь в энтузиазме: уже мысленно рифмую «солнце», «воля», «чай с лимоном»... Но подходит завуч и шепчет: — Если напишешь про Пушкина — золотой медалью можешь даже не пахнуть.
Почему? — Потому что надо писать по книге Брежнева «Малая земля».
Я: — Простите, что?! Он: — Да, Брежнев. Автор. Классика. Политика. Всё серьёзно.
В итоге я пишу сочинение, где герой Брежнева сражается с грязью, холодом и врагами, и где, возможно, на заднем фоне кашляют Пушкин и Островский, прячась от цензуры.
Медаль я получил. А мечту стать писателем — похоронил в Малой Земле. Где-то между окопами и чьим-то героическим «партия сказала — надо».
Теперь пишу только в чатах. А Пушкину — каждый раз мысленно говорю: «Сорян, Сан Саныч, не по моей воле!»
P.S. Да знаю я, что Пушкин не Сан Саныч, а Александр Сергеевич. Это была проверка на культурную вшивость. Если не заметил — ты либо гуманитарий от Бога, либо Пушкин с тобой уже заодно, сидит где-то на облаке, пьёт квас и шепчет: — "Назовите меня хоть Гендальф Сергеевич — лишь бы читали!" 😄
Иван да Марья: Сказ о любви, борще и летающей скалке
В одной отдельно взятой квартире, в одном отдельно взятом спальном районе, жили-были Иван да Марья. Ваня был мужчиной видным, плечистым, с добрыми глазами и золотыми руками. Марья была женщиной… эффектной. Голос как сирена, взгляд как лазерный прицел, а в руках любой предмет домашнего обихода моментально превращался в орудие воспитания. Соседи за стенкой знали их расписание лучше, чем программу телепередач: утро начиналось не с кофе, а с истошного Марьиного вопля, день сопровождался звоном бьющейся посуды, а вечер венчался тихими, всхлипывающими примирениями.
Психологи, почесывая бороды, назвали бы их союз «устойчивой садо-мазохистической парой».
Вот, к примеру, обычное утро в семье Ивана да Марьи. Иван, на цыпочках, чтобы не дай бог не скрипнула половица, пробирается на кухню. Его задача – сварить кофе и приготовить завтрак, не разбудив свою фурию. Но сегодня фортуна отвернулась от него. Новая пачка кофе никак не хотела поддаваться. В отчаянной попытке её вскрыть, Иван издал звук, сравнимый по громкости с падением метеорита в Челябинске.
Из спальни тут же донеслось грозное: «Ива-а-ан!»
Иван замер, пачка выпала из рук, рассыпав ароматные зёрна по всей кухне. В дверном проёме нарисовалась Марья. В бигудях, в леопардовом халате, она была похожа на разъярённую самку леопарда, которую застали врасплох во время утреннего туалета.
«Ты что творишь, паразит?!» – прошипела она, медленно надвигаясь. «Я из-за тебя, ирода, сон потеряла! А мне на работу к девяти! Мне нужно выглядеть как королева, а не как жертва твоего кофе-апокалипсиса!»
Иван, вместо того чтобы спасаться бегством, расплылся в блаженной улыбке. «Машенька, прости, родная. Я тебе новый кофе куплю, самый лучший!»
«Новый он мне купит! – взвилась Марья, хватая со стола первое, что попалось под руку. Это оказалась скалка. – Ты мне нервные клетки восстановишь?!»
И скалка, описав в воздухе изящную дугу, полетела в сторону Ивана. Тот ловко увернулся, и скалка с глухим стуком врезалась в стену, оставив в ней живописную вмятину.
«Вот видишь, Машенька, – с нежностью в голосе сказал Иван, – как ты меня любишь! Как страстно!»
Марья на секунду опешила. А потом, не выдержав, прыснула со смеху. «Дурак ты, Ванька!»
Их двенадцатилетний сын, Вовочка, давно привыкший к таким сценам, выглянул из своей комнаты. «Мам, пап, вы скоро? Я в школу опаздываю. И да, мам, в следующий раз целься лучше, а то обои новые поцарапаешь».
Их совместная жизнь была похожа на бесконечный танец. Марья наступала, Иван с радостью подставлял ногу. Она кричала – он умилялся силе её голоса. Она запускала в него тарелкой – он видел в этом акт высшего доверия. «Ведь в кого попало тарелкой не кинешь, – рассуждал он, делясь мудростью с ошарашенным приятелем в гараже. – Только в самого близкого и любимого».
Однажды приятель не выдержал: «Вань, да как ты это терпишь? Она же тебя изводит! Беги, пока не поздно!»
Иван посмотрел на него с искренним сочувствием. «Эх, не понимаешь ты ничего в настоящей любви. У вас с женой как? Скука смертная. "Дорогая, милая". Тьфу! А у нас – страсть, эмоции! Каждый день как на вулкане. Зато я точно знаю: если она на меня кричит, значит, я ей небезразличен. А когда после бури наступает затишье, и она, виновато сопя, мажет мне ссадину зелёнкой... это, брат, и есть настоящее счастье».
И он был по-своему прав. Их странная, вывернутая наизнанку любовь была для них самой настоящей. Они нашли друг в друге то, что искали. Он – свою заботливую мучительницу, она – своего преданного страдальца. И пока в их квартире летали скалки и гремели скандалы, их маленький, сумасшедший мир оставался на удивление прочным и нерушимым. И вот однажды, когда Марья снова бурчала, что он опять перепутал соль с сахаром, Иван глянул на неё с ухмылкой и сказал: — "Марьюшка… без тебя мне было бы скучно жить. Даже ругань твоя — как симфония!"
Она замерла... потом швырнула в него подушкой. А потом… поцеловала.
И жили они долго и громко, и были, как ни странно, счастливы.
На уроке литературы Надежда Петровна решила проверить, как ученики усвоили тему «Сказочные мотивы в русской культуре».
— Дети, — начала она с загадочной улыбкой, — представьте, что вы заблудились в лесу. Вдруг видите поляну, а на ней — избушка. Вы заходите, а там: на столе три тарелки с кашей, у стены — три кровати… Кто живёт в этой избушке?
Лес рук.
— Дашенька? — Три медведя! — радостно отвечает Дашенька. — Умница, Даша. Пять. Очень сказочно.
Надежда Петровна, довольная, продолжает:
— А теперь представим другую сцену. Вы идёте по лесу, и вдруг — мёртвая женщина, рядом — осколки стекла. Что случилось?
Класс притих.
Только Вовочка тянет руку. Надежда Петровна прикрывает глаза, как будто мысленно уехала в отпуск.
— Ну, Вова, удиви нас. — Надежда Петровна, всё ясно как днём! У женщины был аквариум, она его несла домой, споткнулась, упала, аквариум разбился, и рыбки… всё.
— Вовочка, — сдержанно говорит Надежда Петровна, — ну при чём тут рыбки? Это литература, а не "Живой уголок". Где логика?
— Логика? — приподнял бровь Вовочка. — А у вас где логика, что если в избушке каша и кровати, то там обязательно живут медведи? А если там просто дача бабушки Зины? Класс начинает ржать. Надежда Петровна уже держится за виски.
— Вовочка, выйди из класса. И завтра — с родителями.
— А логика где?! — не сдаётся Вова, вставая. — Может, я сирота, а медведи — просто дачники из Подмосковья! Кашу варят, кровати застелили, а тут Маша вломилась — ещё и ложки облизывала!
Пассажир подходит к стойке регистрации: — Скажите, а почему мой рейс в Новосибирск всё время откладывают? — Понимаете, мы хотим, чтобы вы по-настоящему соскучились по дому.
Сказ о том, как Газ, Европа и Америка в шахматы играли
Жили-были в одном многогазовом мире три персонажа: Дядя Сэм — торговец всем, особенно свободой. Брюселька — капризная, но платёжеспособная мадам. И Газпронтий Великий — поставщик тепла и поводов для санкций.
Однажды Дядя Сэм посмотрел на карту и говорит: — Что это у меня демократия не поставляется танкерами? Построил он LNG-терминалы и начал сжижать всё подряд — газ, отношения, даже здравый смысл. А потом думает: — А куда бы мне это всё продать? В Африку? Да там тепло! В Китай? Там уже всё своё! И вдруг вспоминает про мадам Брюсельку.
Приходит он к ней с танкером: — Купи газ, мэм. Только сегодня, только для вас — свобода, демократия и запах техасских прерий!
А мадам отвечает: — А зачем мне твой газ? У меня Газпронтий Великий — хоть и вредный, зато дешёвый.
Тогда Дядя Сэм берет флаг, встаёт в позу и говорит: — А мы тебя, между прочим, от злых варваров защищаем! Будь патриоткой, покупай американское!
Тут где-то в стороне мелькает тень ИГИЛа с табличкой "Не лезь — газ из Катара", но никто не обращает внимания — сценарий уже написан.
Проходит время. Газпронтий закатывает рукава, но не до конца, потому что уже отключили SWIFT. А Брюселька сидит в пуховике и думает: — Что-то у меня тепло, но как-то дорого. Наверное, это и есть свобода.
А в это время в углу за шахматной доской сидит кто-то лысый, с красной кнопкой и кучей труб на схемах, и бормочет: — А вы уверены, что вообще со мной играете?
Мораль: В большой политике никто не играет в шашки. Все играют в шахматы. Только фигуры у всех свои: у одних газовые, у других военные, у третьих — медийные. А у четвёртых — всё сразу. Но пешки всегда одни и те же.
Жил-был в Советском Союзе простой хлопец — Саша Медвидь. Молодой, бодрый, слегка наивный и очень электрически подготовленный. Только что окончил легендарное морское ПТУ имени Плавучего Пролетариата, где учили, как чинить провод и любить Родину. И вот, по счастливой бюрократической случайности, его зачислили на гигантский пароход "Маршал Конев", который был примерно такого размера, как гордость американцев — авианосец, только с душой и без истребителей.
Задание было серьёзное: идти за буржуйским зерном в порт Новый Орлеан. Потому что даже идеология не мешает супу быть из настоящей пшеницы.
План "Крокодил" Саша был парень любознательный. Он первым делом спросил второго механика:
— В Миссисипи крокодилы есть? — Есть, — говорит механик. — Здоровенные, почти как председатели колхозов.
Тот кивнул. Видимо, принял это за знак. Наступило утро. Пароход стоит, грузится. Саше поручили ответственную задачу — тянуть телефонный кабель от борта до причала. Он и тянет, тянет… да так и вытянул себя на свободу. Бросил катушку, как последний роман с коммунизмом, и побежал в светлое капиталистическое будущее.
Сбой в системе "Окэй" На его беду (или счастье?) первыми, кого он встретил, были двое американских полицейских, которые были настолько вежливы и туповаты, что когда Саша закричал:
— Ай эм дефектор! Ран фром совьет шип! они дружелюбно ответили: — Окэй! …и доставили его обратно на трап корабля, лично в руки капитану.
Увидев Сашу, члены экипажа, под чутким руководством бдительного помпы, устроили операцию "Обратная загрузка" — два дюжих киборга в майках "СССР-80" подхватили Сашу так, что даже ноги от земли не оторвались. Откуда-то взялись люди с резиновыми палками и понятиями. Сашу заперли в госпитале. На всякий случай.
Контратакуют дивчата На следующее утро пароход штурмовали... лодки с украинскими красотками! Вышиванки, косы, борщи и предложения, которых нельзя было озвучивать в эфире радиостанции "Маяк". Американцы начали спецоперацию: "Отдай Медвидя — получи кока-колу". Но советские матросы были непоколебимы, как цены на галоши. Ни одна душа не дрогнула. Только один кок, глядя на дивчат, негромко шептал:
— Воркута, потерпи…
Победа под трапом Загрузка затянулась на 5 дней, в лагерь КГБ летели срочные донесения и дым телеграмм. Но в конце концов, зерно погрузили, лодки с гарными хлопцами отстали, и "Маршал Конев" отбыл домой, где Сашу уже ждали ребята в пальто и с тонкими усами.
Финал по-советски Через месяц в газете "Правда" вышло героическое заявление:
"Я, Саша Медвидь, упал за борт, отбился от вражеских полицейских с помощью телефонной катушки и вернулся на Родину, которую люблю сильнее чем Pepsi!"
А внизу приписка мелким шрифтом:
"По состоянию здоровья направлен в Воркуту, работает комсоргом шахты 'Свобода №3'."
— Доктор, у меня в голове анекдоты. — Это не страшно. — Но они друг с другом разговаривают! — И что они говорят? — Что я жюри. — А вы кто? — Я холодильник. — Поздравляю! Вы прошли в финал.
Если "я тебя люблю" повторяется менее 3 раз в сутки → система считает, что чувств нет. более 10 раз → подозрительно. Требуется контрольная проверка телефона.
В Византии и Средневековой Европе славяне часто попадали в рабство: их захватывали во время походов, продавали на рынках, как мешки с картошкой. Именно слово Sklábos в греческом стало означать «раб» и постепенно превратилось в латинское Sclavus, а затем — в английское slave — то есть «раб». Так мне не очень деликатно намекнул один итальяшка. То есть да: славянин и раб — это исторические родственники. Братья по несвободе, так сказать. Даже в англоязычных официальных документах для обозначения выходцев из Беларуси, России, Украины используют термин Восточноевропеец или национальность. Отсюда и ощущение: вроде слово гордое, а корни — как у тополя на свалке.
И вот тут меня накрывает некое когнитивное недоумение. Ведь даже в других культурах слова с «позором в анамнезе» стараются не использовать.
Например:
Коренные американцы не особо любят, когда их называют “redskins”- краснокожие. Почему? Потому что это термин, родившийся в колониальной среде, часто уничижительный, связанный с охотой на них как на зверей.
Афроамериканцы, хоть и «отвоевали» слово nigger-ниггер и превратили его в nigga внутри своей культуры, — всё равно не терпят, когда его говорит кто-то не из круга. Потому что за этим словом — века боли, цепей и рабских рынков.
А у нас — с гордостью:
— Кто ты? — Я — славянин! — То есть исторически востребованный бесплатный рабочий, под ключ?
Я не отрицаю богатую культуру, музыку, язык, традиции. Но факт остаётся фактом: это слово унаследовало оттенок угнетения, и как бы ни хотелось его превознести — корень всё равно скрипит.
Так что нет, я не призываю его вычеркнуть. Просто предлагаю относиться к нему с той же критической интонацией, с какой другие народы относятся к словам, навязанным им временем боли.
Потому что пока мы называем себя «славянами» — кто-то в Венеции до сих пор может хлопнуть амфору вина и крикнуть: «О! У меня был такой. Послушный, не конфликтный. Раб года!»
С утра был настрой как у супергероя после премьеры: кофе выпит, планы — наполеоновские, настроение — уверенное как у торреодора, который в бой. На мне — моя любимая футболка с надписью: «Я всё могу!» С ней я сдал экзамен, выжил после корпоратива и даже однажды докричался до оператора горячей линии.
Но судьба подкинула жирное пятно от супа. Футболка была позорно испачкана и обречённо отправлена в прачечную неподалеку. Там не стирают — там проводят экзорцизм с отжимом.
Прошло трое суток. Я пришёл за футболкой.
Выходит сотрудник — крепкий мужик с видом человека, который видел не только грязь, но и тех, кто её в себе прячет.
Молча подаёт мне вещь.
Я смотрю.
Это была МОЯ футболка.
НО! Надпись изменилась: Было: «Я всё могу!» Стало: «Не сегодня, брат».
Я стоял в шоке.
— Это что?.. — Футболка протестует, — сказал сотрудник. — У неё, знаешь ли, тоже есть предел. Ты в ней и бегал, и бухал, и обещал маме ремонт. А стирал раз в год.
Он вздохнул. — Мы пытались вернуть самооценку... но хлопок сопротивлялся. Теперь она честная.
Я заплатил, вышел. Дома надел — и понял: действительно, не сегодня. Ремонт подождёт, спортзал отменяется, работу — ну её.
Я сделал чай, укрылся пледом и впервые за год позволил себе просто ничего.
А потом заметил, что на внутренней стороне, мелким шрифтом, новая строчка:
Во время шторма на палубу зашвырнуло летучих рыбок. Ну а что я, не моряк что ли? Собрал, пожарил — вкусно, мать честная. Хрустят, как чипсы, только хвосты в глаз тычутся.
Сошёл потом на берег, на Барбадос. Там — жара, пальмы, ром, и девушка как из рекламы — торгует рыбой. Я ей говорю: — Дай пять! Она подумала, что я про рыбу, и продала мне 5 летучих красавиц. Я подумал, что я про девушку… но ладно, взял рыбу.
Иду себе обратно на судно, а тут — две красотки, как будто из музыкального клипа вывалились. Подмигнули, сказали: — Рыбку пожаришь?
На судне, естественно, отжарил всех семерых. Пятерых — на сковородке. А двоих — под музыку и свист матросов.
С тех пор у меня в телефоне контакт: «Летучие — 7 из 7» И каждый раз, когда штормит душу — я вспоминаю тот день. И греюсь. Без микроволновки.
— В случае падения давления кислородная маска выпадет автоматически. — А если не выпадет? — Тогда у вас будет секунд 15, чтобы принять свою судьбу как взрослый человек.