Поиск по автору:

Прочитал в интернете про канадского клошара, который всем примелькался, жил ровно как все, ходил как все с магазинной тележкой, в которую вещи складывал. Потом бомж умер, а в коляске у него миллион долларов нашли. Прочитал и тут же вспомнил, что в Питере давным-давно слышал совершенно похожую историю, тоже про бомжа, но про отечественного.

Ходил отечественный бомжик с магазинной тележкой по Питеру (ну не по Москве же, в конце концов ему ходить), всеми любимый и оттого никем почти не гоняемый. Кроме строгого, но справедливого участкового полицейского. Полицейский его гонял из общественных мест и пытался в приемник-распределитель распределить. А всё потому, что как полицейское начальство не приедет работу участкового проверять, или просто так водки в гастрономе взять, как им этот бомж поперек дороги улицу перебегает. Неприятная такая ситуация.

Большой полицейский начальник захотел как-то бомжика пнуть, поскользнулся, упал испачкался и палец указательный сломал в решетке ливневой канализации. И над ним остальные полицейские начальники уничижительно посмеялись. Сдуру, говорят, и палец сломать можно, хи-хи. А тот на работу вышел, прям загипсованным пальцем участкового по телефону вызвал и приказал бомжа извести и тем самым пальцем еще пригрозил страшным образом.

Участковый было взялся бомжа гонять, но поскольку был человеком неравнодушным и даже ветераном войны в Афганистане (отмороженным на всю голову), гонять, гонял, но без энтузиазма, а с жалостью, то есть недалеко. И даже сосисками подкармливал.

То есть он его отравить хотел, потому что сосиски у него в холодильнике долго лежали, но потом одумался и сам съел половину.

А у полицейского еще жена была парализована и деньги нужны на операцию. Но зарплата маленькая, на работе ссуду обещали, но только если он этого бомжа прогонит.

Такая дилемма у полицейского. Прям как у милиционера, только хуже. И вот он решил все-таки бомжа застрелить. Приходит с пистолетом и говорит:

- Руки вверх, нафиг, стой стрелять буду.

- Не стреляй меня добрый молодец, то есть полицейский, - отвечает бомж, - я тебе пригожусь.

- Нет, не пригодишься, - заявляет полицейский и целится уже, - я такими предосудительными вещами с бомжами ни-ни, не занимаюсь. И вообще я не такой, меня только начальство немного и все.

И пока он про начальство рассказывал, бомж убежал вместе с тележкой. Полицейский расстроился, что теперь без ссуды и сам застрелиться решил. Дома. И пошел домой.

Приходит, а там возле квартиры коляска стоит и бомжик рядом валяется мертвый. А на коляске записка: прости меня Вова, я твой брат Максимка, нас в детстве разлучили. тебя милиционеры украли, а меня банкир усыновил. Но я тебя всю жизнь искал, нашел и теперь могу умереть спокойно. Целую, Максик. П.С. В тележке мильён долларов на мелкие расходы. П.П.С У нас с тобой на интимном месте родинки одинаковые (ты проверь, если не веришь).

Тут полицейский обрадовался, что брата нашел и расстроился, что тот умер. Мильён долларов взял, жену вылечил, купил себе звание генерал-майора полиции и стал гнобить своего бывшего начальника насчет другого бомжика на районе.

А вот родинки он так и не сверил. Зачем, спрашивается, это надо-то? И так все понятно.

Так что попу - гармонь, козе - баян, попадье - хрящик, а вам всем – историю, которая со мной не происходила, но я ее где-то в Питере слышал.

Деревня у нас замечательная. Хотя многие говорят, что деревня обычная, просто люди выдающиеся, в некотором смысле этого слова, но они ошибаются. Люди тоже замечательные, дети особенно прекрасные независимо чьи. Тем более, что днем в деревне все дети перепутываются и никто их до ночи не распутывает: к кому занесло, тот и накормил, не разбирая на свой-чужой, кто первый чью-нибудь разбитую коленку заметит, тот чей-нибудь локоть зеленкой намажет, если успеет поймать.

А в следующую субботу у нас в деревне свадьба с пятницы начнется. Потому что некоторая часть бывших деревенских детей решила пожениться. Катька и Димка. Теперь Дмитрий и Катерина, потому что одному уже 31, другой 27. Не знаю что у них получится. Дай им бог здоровья. То есть дай бог здоровья воспитателям и учителям, кому их дети достанутся. Здоровья, терпения, удачи. Ей богу это понадобится все сразу и побольше.

Они когда еще жениться не собирались, а просто в деревне хулиганили, в силу того, что Катьке лет пять было, а Димке соответственно девять, тоже вовсю дружили. Поэтому-то Димка и решил девочке помочь Малиновского с дерева снять.

Малиновский – это кот. У нас в деревне всех котов по фамилии хозяев зовут, а остальных по именам и отчествам. Катька, отлавливая кота, чтоб немного, совсем чуть-чуть погладить, загнала кошачьего маршала на небольшое дерево. Тоненькую березку метров пяти-шести росту, на самую ее макушку, килограмм восемь сволочной кошачьей натуры, черно-белого пушистого меха, усов и хвоста.

Загнала и караулила, чтоб не сбег, а Димка просто мимо шел с пацанами. Деревья у нас в деревне рядком растут перед палисадниками. Украшают и озеленяют улицу. Из-за этого мимо Катьки с Малиновским никто бы не прошел.

- Уступайте места женщинам и детям с животными, - зачем-то сказал Димка и полез на березу.

Он с ребятами совсем недавно новый трюк в лесу освоил - если на тонкое дерево залезть прям до самой вершины, а потом от ствола ногами оттолкнуться, то дерево согнувшись опускает человека на землю, как на парашюте, медленно и красиво. Димка так и хотел кота снять. Он бы дерево согнул, а Катька бы Малиновского зацапала. И полез.

Пока он лез, кот на самую-самую макушку березы уместился. Очень ему не хотелось в цепкие детские руки попадать. Там сидел и шипел, не пытаясь смириться с неизбежным, готовясь удрать при случае. Может и удрал бы. Тем более, что дерево под Димкиным весом уже до земли опустилось. Катерина руки за Малиновским протянула, кот уже спрыгнуть готовился, но не успел.

Тонкий березовый ствол из пальцев у Димки выскользнул и распрямился.

- Ы! - сказал Димка, - следя за распрямляющимся деревом.

- Ый! - расстроено сказала Катька, из ручонок которой выскользнул хвост уносящегося вверх Малиновского.

И только соседский кот Малиновский, не успев мяукнуть, молча взмыл в небеса и по баллистической траектории ушел вдоль ряда деревьев навстречу судьбе. Воздушные потоки трепали шерсть на его щеках и лапах и прижимали к туловищу усы.

Судьбой оказалась похожая береза у соседнего дома, гостеприимно распахнувшая ветви навстречу кошачьим лапам. Трямм! И кот закачался на дереве.

- Дим, - сказала Катерина, голосом не терпящим возражений, - уступайте места женщинам и детям с животными. Ты теперь туда за Малиновским лезь.

Димка не выдержал просьбы и полез на другую березу.

Чуть погодя. Запыхавшийся сосед пожилого возраста, не кот, но по фамилии Малиновский и прозвищу «Дядя Гена», прибежал к трем мужикам, очищавшим тропинку к роднику в бывшем графском парке.

- Вот вы тут сидите, - отдышавшись, начал он невпопад, - а там ваши Катька с Димкой, моим котом в волейбол играют. Пропадает животное ни за грош. Пошли скорее, вы такого никогда не видели. И все побежали. В это время Димка лез уже на третье дерево.

Свадьба у нас в деревне в следующую субботу. Начнется, правда, в пятницу, но это ничего, это даже замечательно.

Как-то двух молодых геодезистов послали площадку подснять. В тайгу. Комбинат строить собрались обогатительный. А может даже газоперекачивающую станцию, чтоб нефть качать. Или еще чего-то серьезное. Ну как в тайгу… В лес. То есть тайга, конечно. Но речка течет, деревня на берегу речки. Леспромхоз еще недалече был. Вот на его месте и комбинат, леспромхоз все равно не работает. В деревне мужики остались еще. Кто фермер, кто на огороде просто, кто рыбой, кто охотой с орехами. Или вообще все способы прокормиться вместе взятые.

И вот топают геодезисты в сапогах с оборудованием и рюкзаками по деревне, ищут кто дорогу к леспромхозу покажет. Там заросло все, потому что не работает. Деревенскому-то найти плевое дело, а городскому даже геодезисту с оборудованием лучше проводника найти. Из местных. Топают геодезисты, всех встречных спрашивают, не согласятся ли проводить. А всех их посылают культурненько. Некогда людям. В поте лица добывают, кто хлеб свой насущный, кто рыбу, кто мясо со шкурками. Поэтому и посылают. Или к чертовой бабушке или к Ваське какому-то. Идите, говорят, к Василь Иванычу, он вас проводит. Он у нас особо ничем не занятый и лес как свои пять пальцев.

Стали геодезисты уже Василь Иваныча искать и про него спрашивать, а не про леспромхоз. И наконец нашли. Мужик в ватнике на огороде ковырялся. В ватнике, трениках и кедах. Шапка солдатская без кокарды. Ватник офицерским ремнем перехвачен. На ремне кобура.

Серьезный, видать, мужик, подумали геодезисты, раз с пистолетом. И попросили их до леспромхоза проводить. И тысячу рублей посулили. За двести, такой серьезный человек не согласится ведь.

Василий Иванович за две тысячи соизволил после переговоров. Переночевать предложил, идти-то далеко, а вечереет уже. И провести обещал при одном условии. Что слушать его в тайге будут беспрекословно. А то он за геодезистов отвечать потом не собирается. Потому что аккурат неделю как двоих геологов медведь прям с околицы в лес утащил. Так и не нашли пока. И вряд ли найдут. У медведей сейчас гон, все на нервах. И голодные еще. Им все равно чего жрать, хоть ветки с листьями, что геологов, что геодезистов, что тракториста недавно тоже напрочь. И профессором из самой Москвы в прошлый раз не побрезговали.

Утром, когда выдвигались. Василь Иваныч одному геодезисту оркестровые тарелки выдал, другому бубен, а себе вообще тубу на шею повесил.

- Смотрите, - говорит, раз слушать обещали, - я по дороге как в тубу дуну, ты тарелками сразу «дзынь», а ты потом бубном звяк-звяк на нисходящий манер. И ни один медведь нам не страшен. Потому что я сейчас вам еще красные панамки дам, а медведи красного сильно боятся, когда бубном звяк-звяк особенно. На нисходящий манер.

Так и пошли лесом к леспромхозу. Василь Иваныч в тубу «фа-фа», геодезист тарелками «дзынь», другой бубном так «звяк-звяк-звяк» на нисходящий манер. В лесу вроде кто-то ворочался медведи, наверное. Но до леспромхоза целыми добрались. Там площадку подсняли и обратно тем же манером. Фа-фа, дзынь, звяк-звяк. Заправлены в планшеты космические карты. В красных панамках в белый горошек. Впереди Василий Иванович с тубой, сзади два геодезиста. Идут, медведей распугивают.

На подходе вся деревня собралась, занятые люди дела побросали, стоят ждут, радуются. Встречают как героев, подумали геодезисты. Мы-то всех медведей распугали, а деревенские даже носа за околицу высунуть трусят. И сильней стучат. Один тарелками, другой бубном. Василий Иванович тем более не отстает на тубе. Фа-фачит себе как на концерте в консерватории.

Подошли. И тут один из встречающих, вежливо так, издалека спрашивает:

- Мужики, вы в своих панамках не охуели тарелками в бубен бить? Ладно Васька, он у нас дурак, с детства медведей в лесу деревянным пистолетом пугает, а вы-то куда? У вас, правда, заебись, получается. Весело…

И тут из за спины этого серьезного пожилого мужика девчонка выглядывает.

- Ну вот всегда вы так, дядя Петя, быстро. Я опять не успела видео на ютуб снять. Мальчики, может вы еще раз пройдете, а? Ну, пожалуйста…

Все совпадения вымышлены, кстати. А имена настоящие. Только не те.

На кафедре иностранных языков в нашем институте преподавала матушка Марка Анатольевича Минкова. Композитора, кроме всего прочего, автора музыки к песне «Незримый бой» из сериала «Следствие ведут Знатоки». "Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна. Если кто-то кое-где у нас порой..." Помните, да?
На семинарах она спрашивала: а хотите я вам новую серию "Знатоков" расскажу? Которую еще не показывали? Кто ж откажется. Это сейчас пираты, интернет и прочие прелести, а тогда вообще все секретно. Интересно же, а она и рассказывала. По-немецки.

Сел как-то ночью в автобус Домодедовского аэропорта к самолету ехать. А там внутри сплошь негры и только один поддатый белый мужичок, углубленный в себя. Где-то на полдороге нас тряхнуло от ускорения, он по сторонам глянул и так вкрадчиво меня спрашивает: вы не знаете, куда это нас везут?

Сопромат у нас вел молодой очкастый ботаник по фамилии Тархов. Предмет знал (чего там знать-то?), семинары вел увлеченно, из-за чего был вечно перепачкан мелом, так как все нагрузки и воздействия демонстрировал с помощью рук. Он их ломал, сжимал, растягивал, крутил и изгибал, вырывая из заделки. А однажды пришел преподавать с загипсованной рукой. Причем не просто загипсованной а торчащей вперед на подставке. Зал стих.

- Допрыгался, - с сожалением шепнул кто-то.

- Доломался скорее, - ответило негромкое эхо, - как же теперь?

Преподаватель с грустной миной, молча сел на краешек стула. Было слышно, как в самом уголке тихо всхлипывает какая-то впечатлительная девица, тайно влюбленная в сопромат.

- Семинара не будет? - разорвал тишину чей-то робкий и от этого хриплый мужской голос.

- Отчего же? - очнулся Тархов и постучал пальцем по гипсу, - так даже нагляднее, мела на гипсе не видно, а вместо шарнирной заделки теперь жесткая.

На Ярославской железной дороге есть платформа Тарасовская. Это про нее у Коваля в Приключении Васи Куролесова фраза: "Запомни! Иод из Тарасовки!". Кроме иода из Тарасовки и московский Спартак. У него там база футбольная с прошлого века. И фанаты, в смысле, болельщики. Во второй половине семидесятых этих фанов-болельщиков у Спартака не то чтобы много было, их тогда ни у какой команды много не было, но в электричке после матча с ними лучше не ездить. Электричку с ними лучше пропустить, пусть они сами себя там уродуют. Ну если ты один-двое, а не пятьдесят.

Стекла били, лавочки портили, иногда народец редкий поколачивали. Милиции побаивались, но не сильно. Надеялись удрать потому что по глупости. По такой же причине, то есть глупости два молодых человека, совершенно не футбольные болельщики, в такую электричку сели в Мытищах. Они в Строитель ехали на вечернюю тренировку. В секцию карате. А тут спартачи бузят.

Каратек ты, или штангист-айкидок по боксу, а коли попал в такую катавасию, где противников раз в сто больше чем тебя, то от конфликта лучше уйти, или замаскироваться. Лучший поединок - это тот, которого удалось избежать. Нет, ситуации разные бывают. В некоторых случаях совсем наоборот. Защитить кого-то. Родину, например. За девушку заступиться. Старушку через дорогу перевести. Но тут не такая ситуация.

Кроме друзей в вагоне только фанаты. Замаскировались ребята в уголке и выжидательной позиции. Разговоры слушают. А в разговорах звучит, что вся эта банда в Строителе выходит, кого-то "отоваривать" собираются. Услышав такое дело, приятели, быстренько к выходу, чтоб этот выход в Строителе возглавить, поорать и слинять по-тихому в знакомую тину. Встали прям возле дверей первыми. Сзади народ вроде тоже собирается, Спартак-чемпион скандируют и еще чего-то про динамо плохое. Динамо типа говно, а Спартак - чемпион.

Подвалила электричка к Строителю. Каратеки наши собрались с духом, в смысле, воздуху в грудь набрали и с криком "Динамо - говно, Спартак - чемпион" на платформу вылетели.

Одни. Потому что за ними никто не вышел. Майор на платформе стоит. Прям перед ними. И тридцать три милиционера, как в сказке, в дополнение.

Вот, говорит, как и в сообщении: буянили в электричке, били стекла, приставали к пассажирам, в Строителе собирались выходить. Динамо, значит, говно, а Спартак - чемпион? И в чухальник.

Так местное отделение милиции познакомились со своими новыми тренерами-инструкторами по рукопашному бою.

В седьмом классе Юрка влюбился. В Полякову из десятого. Увлекся страстно, попав своим увлечением на переходный возраст, когда выказывать любовь портфелем по голове и дерганьем за косички уже не прилично, а из всех ресторанов пускают только в кафе-мороженое.

Тупик. А внимание предмета обратить на свои чувства хочется. И не так хочется внимания, как ответных чувств. Записки подкидывал. Под окнам шлялся с биноклем. В дверь звонил и убегал. По телефону тоже названивал и трубку бросал. Возле классов, где их занятия шли, отирался. А эффекта никакого. Или даже полностью противоположный желаемому эффект и частичные страдания.

Чтобы страдать полностью у Юрки не было фотографии Поляковой. В то время десятиклассницы свои фотографии по интернетам не развешивали. Даже в одежде. За тогдашним неимением и дефицитом интернета и фотографий. Про одежду я и говорить не хочу. Стесняюсь.

На школьной доске почета фотография Поляковой была, а у Юрки не было. Он пытался исправить эту вопиющую несправедливость несколько раз. То ли Юрке не везло, то ли школьный сторож, Василий Иванович, действительно был бдительным, но фотография осталась там где была, а Юрка остался ни с чем.

И решил записаться в фотокружок. Понятное дело. Сам сфотографировал, сам напечатал, сам ребятам сказал, что подарили. А эти злые люди подсмеиваться уже начали. Неделю ухаживаешь, под окнами дежуришь с морским биноклем, в дверь звонишь, а тебя даже фотокарточкой не поощрили, не то что в щеку поцеловать.

Как члену фотокружка был нужен фотоаппарат. Так принято. И как влюбленному Юрке тоже был нужен фотоаппарат. Только не обычный, а шпионский. Такие в магазинах тогда продавались. Рублей за тридцать, я точно не помню. Ни название, ни цену. Ненамного побольше спичечного коробка аппарат, а пленка чуть пошире магнитофонной ленты. И работает как коробок спичек: приоткрыл, закрыл и кадр в кармане. В смысле на пленке. Истратив почти все деньги, откладываемые на мопед, с таким фотоаппаратом Юрка пришел в фотокружок.

Не сказать чтоб руководитель фотокружка удивился выбору новичка. Потому что не только руководил школьным кружком, а был полковником уголовного розыска на пенсии и за свою долгую службу в МУРе всяких дураков повидал. Подумаешь, человек за пятнадцать минут попросил научить фотографировать, пленки проявлять и фотографии печатать. Даже стрелять в преступников за меньшее время можно научить. Попадать, конечно, не научишь, а стрелять можно.

Не за пятнадцать минут, но через целую неделю Юрка считал себя крупным специалистом проявителя с фиксажем и мог по часу обсуждать глубину резкости и построение кадра. Фотоаппаратик был заряжен чистой пленкой, и симпатичная десятиклассница Полякова была офотографирована со всех сторон, незаметно для себя самой и прочего школьного народа.

Юрка еле-еле дождался вечерних занятий кружка. Разделенные перегородками кружковцы печатали свои фотографии. И Юрка. Вот только рассмотреть, что получилось на негативе в отличии от остальных, он не смог. Мелко очень. Но с хорошим объективом на увеличителе можно вытянуть. И вытянул.

Юрка ошарашенно взирал на появляющиеся контуры снимка, когда к нему подошел тактичный полковник на пенсии. Ахнул и даже руками всплеснул, старый лис:

- Смотрите ребята, как Юра отлично сказку в театре сфотографировал! Ведьма, как живая в кадре. И остальные чудища вокруг тоже удались. Ты в каком ТЮЗе это снимал, Юра?

Юра сопел, а вокруг его стола собирались будущие фотографы. Полковник по милицейской привычке несколько смягчил увиденное: по сравнению с лицом на фотографии физиономию самой страшной ведьмы можно смело называть эталоном красоты. А Баба-Яга в исполнении Милляра получила бы средь тех персонажей первую премию. За красоту и фигуру.

- Надо остальные кадры посмотреть, - продолжал хвалить полковник, - скоро городская выставка, выберем лучшие и отправим. Театр в кадре получится.

От выставки Юрка открутиться не смог и занял там третье место. А вот к Поляковой неожиданно остыл, хотя она ни в чем не провинилась, а просто так получилась на им же сделанном снимке. Сердцу не прикажешь, в конце концов, и Юрка увлекся фотографией.

Недели через две фотографию сильно потеснила Ленка из его же класса.

Как-то в начале осени.

Когда отпуск кончился, жена заехала за мной на дачу, где я отдыхал последнюю неделю, имитируя ужение рыбы. Погрузили редкий скарб в машину аккуратно, особенно удочку, поехали домой. Машину в гараж, вещи с женой делим, кто чего понесет. У нас лифта в гараже нет, и надо по стилобату тащиться до подъезда метров пятьдесят. Делим-то как: все несу я, а у нее выбор: нести удочку, или не нести.

Не понесу, - говорит, - даже не проси. Могут на смех поднять. У нас тут пока тебя не было история произошла.
И рассказывает.

Дама лет тридцати пяти, поругавшись с мужем, или кто он ей там, глубокой ночью собрала все его рыболовные принадлежности и выбросила в окно.

- Жить ей оставалось три часа, - тут же влез я с анекдотом.

- Нет, нет, она жива до сих пор, хотя ей немножечко стыдно. Чуточку.

Среди снастей была какая-то особая удочка с катушкой. За очень много тысяч рублей. И вот эта удочка и катушка, вылетев с двадцатого этажа, ринулись вниз и совершенно случайно выбили нафиг люк какого-то спортивного мерседеса. До раннего утра об этом не знал никто.

Кроме владельца удочки. Который проснувшись еще ночью и не обнаружив снастей... Зачем ему снасти было проверять в это время, я не понимаю... Не обнаружив своей самой любимой удочки и катушки, сразу все понял. Подкрался к жене, или кто она ему там, и выкинул нафиг в окно. Нет, не угадали. Ящик с ее косметикой.

А в ящике был прибор для массажа по-моему лица, и мы так и будем считать, ведь мы взрослые люди. Тоже на многие тыщи рублей тянул и по форме и по возможностям. Хрен знает, какая форма, можно сказать. Так вот прибор, вместе с ящиком, вылетев с двадцатого этажа, тоже ринулись вниз и совершенно случайно разбили теперь лобовое стекло спортивного мерседеса.

Хозяин мерседеса, уже практически днем, если отталкиваться от ночных событий, проснулся, вышел, обнаружил удочку, катушку и, главное, отчетливый массажер, в разнесенном в дребезги спортивном автомобиле, долго рассматривал прибор, размышляя, каким способом ему воздействовать на владельца удочки с катушкой и каким образом написать про эту интимную штуковину в заявлении в страховую компанию.

Короче, у нас во дворе с удочками лучше не появляться. Засмеют.

Пару лет назад в Перми шел белый и совершенно пушистый снег. В ресторанчике, где я ужинал черными пельменями, к столику подошла молодая красивая пермячка с очаровательной девчушкой лет пяти, обе в белобрысых кудряшках, и спросила:

- Здравствуйте, вы меня не узнаете?

За десять секунд я вспомнил все свои пермские грехи конца восьмидесятых (которых и не было практически никогда, я про грехи), подумал, что на кого-то похожи обе, подумал, как быстро растут дети и внуки, раз пять обрадовался и покаялся. Видимо все это отражалось на небритой физиономии, потому что девушка спросила еще раз:

- Не узнаете, нет? Так вы не Радик Карлович?

- Не-а, - замотал я головой, - извините. Тут уж точно нет.

Они удалились, грациозно подпрыгивая, а я ел чоорные пельмени со щукой, судаком, креветками и чувствовал себя полным, полным Радиком Карловичем.

Я уколов не боюсь.

Оттого не боюсь, что мне как-то пришлось сделать больше двухсот внутримышечных подряд здоровым мужикам ночью в зимнем пионерском лагере в уральском лесу. При всем этом, я инженер и к медицине до того имел отношение только как от нее потерпевший.

Челябинская область и соседняя Башкирия - эндемичные районы по клещевому энцефалиту. Заставлять непривитых людей работать на природе, а в другом месте магистральных нефтепроводов почему-то не прокладывают, - не то чтобы совсем-совсем преступление, но очень большой риск, как для них, так и для руководства.

И вот у двухсот мужиков неожиданно, как первый снег, наступил срок ревакцинации. Вакцины с растворителем полный холодильник, а колоть некому. То есть девки-то в обслуге пионерлагерной есть. Красивые. Но насчет инъекций совершенно необразованные в медицинском смысле. А мелкое руководство любит приехавшему большему проблемы подкидывать. Срочно колоть надо, медиков нет, ай-ай-йяй все пропало, работу бросим в город поедем, неделя минимум из графика вылетит.

Картофельный Чапай должен быть впереди на картофельном коне ведь.

- Паразиты, - говорю, - узнавайте куда эту гадость надо вкалывать, и после работы стройтесь по трое со спущенными штанами в коридоре первого корпуса. Я вас сам переколю всех к чертовой матери. Нахрен.

И двести человек взял и переколол. Литровый пузырь спирта стратил задницы протирать в нужных местах. Двоих заставил вакцину разводить и в шприцы набирать. Шприцы, - орал, - снаряды несите, а то патроны кончаются. Потом сказали, что вроде и не в задницу надо было, а «под лопатку». Но тут уж как получилось. Не переделывать же. Ну их. А тот кто считает, что задница не под лопаткой просто камасутры пересмотрел.

Но на этом не кончилось. Два соседних корпуса еще один подрядчик арендовал. Для своих рабочих. Приходит ко мне вечером их главный инженер.
- Коллега, - говорит, - я слышал у вас широкая медицинская практика в некоторых вопросах? Нашим тоже пора прививаться. Ну что вам стоит?

Я отказался, конечно. Нельзя же две ночи подряд спирт переводить. Никакого здоровья на медицину не хватит. Так и сказал:

- Сам учись, в жизни пригодится. У меня трое недоколотых осталось, сейчас придут, я тебе на одном продемонстрирую, на двух потренируешься и пойдешь своих окучивать.

И он-таки тоже ушел вакцинацией заниматься. А ночью у них одному сварщику плохо стало. Подумали что от прививки. Дали стакан водки. Полегчало. Через час опять поплохело. Подумали, что похмелье уже и еще стакан. Потом все-таки скорую вызвали. Инфаркт оказался. Так врачи ей-богу говорили, что сварщика своевременно оказанная медицинская помощь только и спасла. Не дали б водки, он бы мог и навсегда по-настоящему умереть.

На нашей военной кафедре служили и учились замечательные люди, среди которых жили замечательные традиции, шутки и тосты.

У курсантов-студентов была прекрасная традиция «допиливать» часы. Не в новомодном понятии, и не в смысле буквального распила, а в значении «доделывать». Никто не знал основателя обычая. Корни традиции утонули в веках. Но часы, творение изощренного студенческого разума с факультета технической кибернетики, доделывалось многими поколениями студентов и так и не были доделаны по причине ликвидации военной кафедры в смутные времена.

Показывающий «дисплей» часов был точечным. Точки представляли собой лампочки от карманных фонариков хитро спаянные медными проволоками таким образом, что при подаче напряжения на один из контактов из десяти загоралась определенная цифра, а оставшаяся часть базовой восьмерки, оставалась темной. Переключение цифр осуществлялась шаговыми искателями, уведенными из институтской АТС. Дальнейшее описание конструкции не имеет смысла, потому что дело дальше шаговых искателей не продвинулось, а я так вообще только сгоревшие лампочки перепаивал.

В армии ведь как? Кто умеет паять? Я! Иди паяй! И ты идешь.

Мимо офигевшего дневального.

- Вань, что с тобой?

- Пельмень подошел и спрашивает командным голосом: «Дневальный! Куда полетит снаряд, пущенный вертикально вверх?»

- Не могу знать, товарищ майор! - А он так пальцем поманил, чтоб я к нему наклонился и вкрадчиво: «К ебаной матери!». Шутник, блядь.

И ты идешь дальше. Мимо армейского юмора. Мимо учебных аудиторий. В весьма отдаленный конец кафедры, где располагается уютная мастерская с часами. Приходишь. Включаешь паяльник. Тыкаешь им, нагревшимся, в канифоль. Чисто для запаха. Берешь пинцет и хочешь уж было выпаять первую лампочку, как в каморку входят трое. Бутылка коньяка и два самых уважаемых офицера на кафедре. Один из них был списанным по ранению десантником, а другой доктором наук, что совершенно не мешало дружить между собой и зеленым змием. То есть приятно коричневым змием, потому что коньяк был КВВК.

Офицеры вытащили ложечки из чайных стаканов, причем десантник протер свой носовым платком, а профессор стакан не протирал, поэтому после заполнения его коньяком там весело закружились останки грузинских чайных деревьев.

- Ну,.. – начал было десантник, но его прервали открывшаяся дверь и внезапно вошедший начальник кафедры, - ну, Николай Геннадьевич, чай-то у нас хорош, да сахара нет.

- Как же нет, Василий Петрович? Вот же он! – подполковник-профессор пододвинул сахарницу к майору десантнику, - пожалуйста, пожалуйста.

- Чай пьете? – недоверчиво спросил начальник кафедры и немного покрутил носом, внюхиваясь в дурманящий запах.

- Конечно чай, товарищ полковник, что же еще? – майор отодвинул сахарницу от себя в сторону подполковника, - нет, нет, Николай Геннадьевич, старшим по званию в первую очередь.

- Спасибо, майор! – профессор под бдительным взглядом начальника высыпал в стакан с коньяком первую ложку сахара. В стакане трагическим веером взметнулись чаинки, а подполковник поднес стакан ко рту, прижав ложечку пальцем.

- Что же вы одну-то? – ехидно поинтересовался майор, - да еще и не размешали толком?

Подполковник поставил стакан на стол, высыпал туда еще две ложки сахара и со звоном начал размешивать песок, неотрывно глядя на красного от сдержанных эмоций майора. И этот взгляд не обещал ничего хорошего.

Подполковник закончил мешать. Посмотрел на стакан. Посмотрел на начальника кафедры. Как-то по особенному всхлипнул, поднес стакан к носу и понюхал. Лицо его просветлело. Он принял решение.

- Ну, сука, за дружбу народов! – и выпил залпом.

И тут меня выгнали. Учиться военному искусству.

Город Нерехта. Названием на языке шипит и переливается, как пузырьки газировки в детстве. Не очень-то давно, если в мировом масштабе. По делам приехал. Планировал на целый день, но местные заводчане, несмотря на всю свою неторопливость, оказались очень оперативны и все дела у меня в одиннадцать кончились. Уезжать следующим днем планировал, но тут планы менять надо. Пошел на железнодорожный вокзал. Там все недалеко ведь. А он закрыт. То есть вокзал-то открыт, а билетные кассы закрыты. И нет никого, только дворник метлой по чистому асфальту ширкает.

- Здравствуйте!
- Здравствуйте, - ширк, - из Москвы на завод к нам? – ширк.
- На завод. Вот обратно хочу уехать, а вокзал закрыт. Случилось чего?
- А чего ему открытом-то быть, когда у нас один поезд утром, один вечером. Вот и закрыт днем. Ты на автобусе попробуй. Автовокзал на площади, -ширк, ширк, ширк.
- Автовокзал? Туда? – машу рукой в сторону площади.
- Автовокзал. Туда. Только он тоже сейчас закрыт. У нас же один автобус утром, один вечером.
- И?
- Там на площади подсказать могут, как уехать.

Пошел на площадь. Автовокзал, почта, таксисты стоят. Люди редкие ходят. Поймал одного редкого, стоит подошвой об чистый асфальт шаркает, что у него прилипло, видимо. Поймал и спрашиваю:

- Здравствуйте, не подскажете, как мне прям сейчас из Нерехты выбраться. Автовокзал вот закрыт…
- К нам на завод приехали? Из Москвы. А автовокзал у нас днем закрыт, потому что у нас один автобус утром, а один вечером, - шаркает похожий на дворника своей подошвой, - Вам на железнодорожный вокзал надо. Но он тоже закрыт, потому что…
- Один поезд утром, один вечером, ага. А по-другому никак?
- Никак. Хотя у таксистов спросить можно, - шарк, шарк, шарк, Они тебя или до Костромы, или до Ярославля довезут.
- Таксисты? Туда? – машу рукой в сторону таксистов и уже поворачиваюсь.
- Молодой человек!
- ?
- Я знаю, что нам надо делать. Нам надо в интернете посмотреть, как вам уехать. У вас интернет есть?
- Нет.
- А у нас есть. На почте. Пойдемте, я вам покажу, - шарк, шарк, шарк. И последний раз шарк. Наконец-то отлипло, даже я обрадовался.
- Галочка, - здравствуйте, - у нас сегодня интернет есть?
- Не, сегодня не работает. В центральном наверное есть.
- Галочка, а вы не узнаете?
- Центральная? У вас интернет есть? Нет? Кабель перекопали, завтра дадут? Спасибо, Центральная.

Мы вышли из почтового отделения, я искренне поблагодарил, участливого человека и пошел было к таксистам.

- Молодой человек! – шарк, шарк. Не до конца отлипло-то, - тут подумал… давайте я вас сам довезу до Ярославля. У меня машина недалеко. Двести рублей вас не обременят?
- Нет, - я рассчитывал на порядок больше, - и пятьсот не обременят.
- Пятьсот? – я сейчас машину подгоню, а вы только таксистам ничего не говорите.
- Не скажу.
- Я мигом.

И мы поехали. Машиной была Нива. Если бы я не знал сколько мне лет, я бы подумал, что мы одногодки. Но в год моего рождения Нив еще не делали. Однако шла ходко, ящики деревянные поскрипывали. Вместо заднего сиденья ящики и сено сверху.

- А можно мы к маме заедем?
- К маме?
- У меня мама в деревне живет по дороге. Неделю уже не был. Старенькая она, А мы только чаю попьем и поедем.
- Давайте к маме. Только к чаю что-нибудь купим.

И мы заехали к маме. На чай.

- Спасибо. Когда бы я еще к маме выбрался. Ты не волнуйся, из Ярославля поезда часто ходят. А если что я тебя и до автостанции довезу.
- Спасибо. До свидания.
- До свидания. Вы как билет купите, мне рукой махните. Я подожду на всякий случай, чтоб до автовокзала довезти.

Я купил билет и помахал ему рукой.

Навеяно историей Грязнова про «Золотые ложечки Епифана» https://www.anekdot.ru/id/975010/ Написано правда лет за десять до того для журнала научной фантастики, но там не опубликовано, так как основано на вполне реальных событиях.

Давным-давно и даже в СССР, наверное при Сталине, жил мужчина и даже еще подросток, или юноша. Середнячок как все. Ничем не выделяющийся тихий человек. Никакой. На таких незаметных мужиках обычно земля держится потом, когда вырастут. Образование у пацана, как у всех - начальное, на чугунном заводе на среднем счету: ни плохой, ни хороший - средний.

Он влюбиться хотел, а тут бац - статья в газете. Так мол и так: ударник, передовик, стахановец без отрыва от производства в университет учиться на большого технического ученого поступил, за что честь ему и почитание от народа. А Фамилия и даже отчество того самого среднего и никакого. И даже домашний адрес, хотя обычно в газетах не указывают. Он два раза прочел, все сомневался, что о нем написано. А на утро его в профком вызвали. Там человек в кожанке ему все объяснил. Объяснил, что наши газеты никогда не ошибаются, а если ошибаются, то смотри пункт первый, а редактора и всех журналистов в расход обязательно. А у него выхода нет, раз написано: ударник, передовик, стахановец без отрыва от производства в университет учиться поступил, значит неделя сроку и даже специально проверять не будем, потому что ведем постоянное наблюдение неотрывно.

Кранты, в общем мужику. Но он же средний и темный, он даже не понял, что кранты. Из профкома вышел, в цех пришел чего-то в станке покрутил и выполнил три нормы за смену. Даже наблюдатели чуть с ума не сошли от удивления.

Дома у соседа пару книжек из его библиотеки выпросил и прочел сразу запоем. Он бы и всю библиотеку прочел, только сосед другие три книжки на раскурку пустил по глупости. А наш середняк через неделю уже в университете учился пять лет.

Учился незаметно. Средне учился. Средне окончил и на среднюю работу устроился. Тихо так, незаметно. Жениться планировал, а тут бац - статья в газете. Так мол и так: молодой гениальный ученый, комсомолец, стахановец открытие сделал, за что ему Сталинская премия выдана, он ее получил, на бульдозер истратил и на этом бульдозере с другими комсомольцами уехал Комсомольск-на-Амуре строить. А Фамилия и даже отчество того самого среднего и никакого. Домашнего адреса на этот раз не было. Место работы только, но даже номер комнаты несмотря на секретность.

Он два раза прочел, все сомневался, что о нем написано. На утро его в профком вызвали. Там человек в кожанке ему опять все объяснил. Так он из профкома вышел, в лабораторию пришел чего-то там из двух мензурок смешал, покрутил и так взорвалось, что даже наблюдатели опять удивились. А от шума и дыма все столько удовольствия получили, что Сталинскую премию прям завтра на бульдозерный завод перевели. Ну, а от комсомольцев отбоя не было с ним ехать город строить, других, кстати, никто и не спрашивал.

Как с пароходов сошли, он опять потерялся. Так в бригадирах и проработал до конца стройки. Ни хорошо, ни плохо - средне. Незаметный. Он и воевать ушел незаметно и воевал незаметно без геройства. Два ордена дали незаметно как-то. Война уж давно кончилась. Он третьего ребенка планировал ждать, а тут бац - статья в газете. Так мол и так: немолодой бульдозерист, ударник и коммунист был назначен секретарем райкома партии, и за два дня так настроил работу, что производительность труда выросла вместе с кукурузой в пять раз, а сам собрал народ и добровольцем на целину. А Фамилия и даже отчество того самого среднего и никакого. Ни домашнего адреса, ни места работы. Зато фотография. Он два раза прочел, все сомневался, что о нем написано, фотографию даже на просвет смотрел. А на утро его в профком вызвали. Там человек в кожанке ему ничего объяснять не стал. Посмотрел только строго. А чего объяснять, если и так все понятно? Да и старый он был очень этот человек в кожанке. Очень старый, даже говорить не мог.

Утром этот никчемный человек не стал заводить бульдозер, зашел в свой новый кабинет, ручку-самописку подкрутил и написал за два часа два приказа. Все одурели от тех приказов, кроме наблюдателей, но и наблюдатели опять удивились.

Целину, когда поднимали, нового директора совхоза никто не замечал. А чего его замечать если он середняк и ничем не выделяется. Серость обыкновенная. Совхоз работает, ничем от других не отличается: ни урожайностью, ни лозунгами. Просто работает по-тихому и все. Наш мужик уже на пенсию планировал, а тут бац - статья в газете. Даже не статья - некролог. Так мол и так: умер директор совхоза, ударник, бывший коммунист перестроивший свою работу в первых рядах перестройки, орденоносец, лауреат Сталинской премии за секретное открытие. И фотография и домашний адрес и место работы. Все сходится не увернешься. Но мужик все равно два раза прочел. Все думал, что не о нем.

А на утро его в профком вызвали. Только он не пошел. И умирать не стал, потому что может и нормально жизнь по чужой газетной статье провести, но умирать как-то неправильно. До сих пор живет, и никто не знает где. Потому что он такой средний и незаметный, что даже наблюдатели не удивились, когда потеряли. Но он точно живет и статьи в газетах про него иногда попадаются, никто просто не знает какие.

Новогодние приключения Кота.

Почему-то считается, что самое подходящее имя для кота – Васька. Не знаю. Среди знакомых мне котов Васька только один. И тот не совсем. Не совсем кот, как бы. Хотя формально-то да. А так - нет.

Был в одной конторе новогодний случай с Васьками. То ли газовики, то ли нефтяники, а может и золотодобытчики даже. Два зама из конторы возвращались из полугодовой дальней командировки. Перед новым годом. Вид как у киношных геологов, если выше воротника смотреть. Бороды, морды обветренные с северным загаром. Северный загар знаете, нет? В отличие от южного только нефтью смывается, если песочком потереть.

Костюмы конечно напялили с галстуками. И надо сказать, что работа на свежем воздухе исключительно способствует развитию мышечного каркаса. Костюмчики с рубашками в натяг на плечах. Отчего в фигурах несуразность и боязливость. Чтоб одежда по шву не разошлась на радостях. В самолете литр ХО выели до донышка – что слону дробина. Но запах есть. Коньячный.

Перед самым Новым годом возвращались. Прям в Домодедово, в старое еще, а может и Шереметьево тоже не новое. Их встретить должны были водители. Замы все-таки. Но они от спешки то ли позвонить забыли, то ли еще чего не срослось в диспетчерской. Не встретили. Наняли такси. Один вперед сел, другой, понятно сзади. А там в машине пассажир еще оказался. Забившийся в угол мальчишка.

- Сын что ли, - водителя спрашивает, который спереди зам, - взял с собой покататься?

- Не, - шофер, - не сын. Пацан в аэропорту нашелся. Третий день по очереди катаем. Пробовали в милицию сдать, один раз сбег, второй мало того, что сбег еще и покусал там всех и поцарапал. Ничего про себя не говорит, беглый, видать, из приюта. Зовут Васькой.

- Хе, - ржут оба пассажира, - Васькой. Как Кота.

- Сами вы коты сраные, - пацан отреагировал, - а я - Василий.

Эти бородатые еще сильнее ржут.

- Не обижайся, парень, поехали с нами, мы тебя с этим Котом познакомим. Мы сейчас в контору на праздник, у нас там елка, артисты с Кобзоном, Кот тоже там. Вы друг другу точно понравитесь. А если чего шеф тебя обратно в аэропорт отвезет.

И забрали. С Котом знакомиться. Кот, он ненастоящий кот ведь. А целый генеральный директор. А что зовут его как кота Васькой – так это только друзья. Так-то он Василий Иванович Кот. Васька Коту понравился, он мальчишку домой забрал, новый год встретить. Кот один, Васька один, вдвоем веселее новый год праздновать. Почти тридцать лет назад.

Теперь один из замов не то что бы на пенсии, какая пенсия в шестьдесят пять – мужик в полном расцвете сил, сто пятьдесят лежа жмет. Но по командировкам вместо него мотается Кот. Василий Васильевич Кот, сын Кота. Выпускник какого-то престижного института, то ли по нефти, то ли по газу, то ли вообще по бриллиантам. Нет, я-то точно знаю какого. И фамилию с именем настоящие знаю, но не скажу. Скажу только, что под Новый год и Рождество случается всякое, если в это верить. Если не верить – тем более. Но реже.

Лужкова в городе нет, а пчеловоды еще остались. У знакомого дом в Подмосковье. И одна семья пчел. На два десятка новых ульев. Задумав стать пчеловодом, он дом купил, ульи обустроил. Пчел покупать только начал. И заболел. Теперь в пригороде бывает редко - живет в Москве, вспоминает как в деревенском детстве следил за соседской пасекой. Дымари раскуривал, накомарники носил, медогонку крутил, маток отсаживал, рой отделившийся с дерева снимал в новый улей устраивал, мед в сотах с колодезной водой ел. Классные воспоминания, аж зубы ломит. Купил первую пчелиную семью, а самому невмоготу. Следить за домом и пчелами нанял коренного жителя Узбекистана.

- Пчел следить знаешь? - знакомый и сам не очень-то русский.

- Знаю, хозяин, а как же. Все знаю, не беспокойся.

Год пошел, как узбек дом с пчелами сторожит. Этим летом звонит знакомому соседка по загородной недвижимости:

- Слушай, - говорит, - сосед, найди быстрей своего работника, у тебя пчелы роятся, рой вылетел. Вроде на мою вишню собираются сесть. Быстрей давай, а то улетят.

Знакомый тут же набирает сторожу и взволнованным голосом:

- Шафкят! Пчелы улетели, бери корзину, лови быстрей!

Через пять минут Шавкят, "отзванивается":

- Хозяин, не волнуйся. Я с улья крышку снял, проверил. На месте наши пчелы, все в порядке, никто не улетел.

Вот точно у них анекдотом кончится:
К магазину хозтоваров подъезжает крутой «Мерседес». Выходит представительный мужчина, подходит к продавцу:
- У вас крестики для монтажа кафельной плитки есть?
- Есть, конечно.
- Дайте тысяч 40–50.
- А зачем вам столько?!
- Да у шефа пчелы подохли — приказал похоронить с почестями...

В совершенно погожий, летний день 1987 года шел я с группой товарищей по Краснохолмскому мосту от Таганки к Павелецкому вокзалу. И заметил внизу, в мутно текущих водах Москвы-реки, колышимый небольшим волнением пучок волос. Присмотрелись. Под волосами оказалась голова, прикрепленная шеей к туловищу.

- Утопленник, - подумали мы и решили сообщить куда следует. Первым встречным "куда следует" оказался старшина-гаишник, стоящий посередь Садового кольца. Попытавшись подманить старшину жестами и не достигнув успеха, мы, вопреки всем правилам, перебежали Садовое, подошли к гаишнику и сказали, что в Москве-реке человек плавает, в смысле - утонул.

- Ну и пусть плавает, - ответил старшина, - вот если бы его машиной сбило - то да, а так – нет, ГАИ здесь совершенно ни причем, в милицию звоните. И не нарушайте правила дорожного движения, а то оштрафую.

- Эх, старшина, старшина... перешла Таганку, - вспомнили мы слова старой песни и заспешили к ближайшему таксофону на углу блинной, снова нарушив правила дорожного движения.

Растолкав очередь словами "нам в милицию позвонить срочно", мы набрали 02. Без двушки, естественно.

- Здравствуйте,- ответил усталый мужской голос, - что случилось?

- Утопленник, дрейфует по Москве реке, от Краснохолмского моста вниз по течению.

- Точно вниз? - переспросил голос.

- Ага, - подтвердили мы, - прям так сверху вниз и дрейфует. Не умеет, видать, по-другому.

- Фамилия, имя, отчество, год рождения и адрес места жительства?! - поинтересовался голос.

- А фиг его знает, - удивились мы, а заодно и вся очередь к телефону, - мы с ним не знакомы ведь.

- Не валяйте дурака, - сказали нам, - ваши ФИО и адрес, а утопленника мы потом расспросим.

Минут пятнадцать мы диктовали наши реквизиты, а голос, видимо, записывал. Закончив он произнес:

- Все в порядке, соединяю с отделением.

И соединил.

- Здравствуйте - ответил в отделении другой, не менее уставший мужской голос, - что случилось?

- Утопленник, дрейфует по Москве реке, от Краснохолмского моста вниз по течению.

- Фамилия, имя, отчество, год рождения и адрес места жительства?! - поинтересовался голос.

Разговор повторился под робкие аплодисменты очереди, уже увеличившейся раза в три.

- Все в порядке, - наконец сказали в отделении, записав все наши координаты, - соединяем с патрульным экипажем. И соединили. Разговор повторился снова.

Доложившись патрульному экипажу, мы раскланялись перед небольшой, но уже плотной толпой у телефонов-автоматов и ушли по своим делам, с чувством выполненного гражданского долга напеваю ту самую песенку о старшине милиции, полюбившим гражданку. Ту, что не по правилам перешла Таганку. «Эх, старшина, старшина... перешла Таганку» (это такой припев исполняемый хором).

А утонувший в это время совершенно спокойно плыл, плыл и плыл в сторону Коломны. В Оку, Волгу и Каспийское море. И тут нам пора вспомнить еще одну песню. Тоже веселую:

Слышу кругом: "Он покойников славит!"
Нет, я в обиде на нашу судьбу:
Всех нас когда-нибудь ктой-то задавит,
За исключением тех, кто в гробу.

Шли мы с Колькой шли, шли и птицу нашли. На задворках магазина «Офощи-Фрукты». То есть идем мимо заднего крыльца торговой точки, а там на деревянной бочке сидит ворона, чего-то из бочки клюет и чавкает. Так и клевала пока мы не подошли, потом решила наверное улететь, но вместо этого с бочки сверзилась и не улетела, а на бок так кривовато прилегла, на нас лиловым глазом косится и подергивается. То ли встать пытается, то ли коньки отбросить.

Надо ж спасать ворону. Пластырь, клизма, еще какие методы реанимации, прописанные медицинской наукой. Или домой взять в тепло, говорят птицы в тепле отходят. Колька на природоведении доклад зимой делал про птиц с кормушками. Летом может тоже помочь ведь. Какая разница-то? Главное ж тепло и забота, а не температура наружного воздуха.

Притащили птицу к Кольке домой, пока тащили не остыла. Да и сердце вроде билось. Положили на газетку в комнате, пошли на кухню «Домоводство» читать, Колькина бабушка Колькиной же матери постоянно говорила, что в этой книге все случаи жизни описаны, причем именно для такой как она неумехи. Надо было наоборот расположиться, мы в комнате, ворона на кухне, но что тогдашние второклассники понимали в кухнях и правильном расположении?

Пока читали Домоводство и вспоминали кино, в котором Васек Трубачев с товарищем из убитой вороны успешно варили суп, в комнате что-то закувыркалось и задребезжало. Побежали посмотреть. Ворона. То есть она ожила. Взлетела не ровненько и ну по комнате шарахаться в поисках выхода. Ворона, между прочим, большая птица, как индюк только меньше. Стекло в серванте – минус. Люстра ей помешала - от трех лампочек одна осталась. Книжная полка висела, упала зачем-то. За компанию с Колькой, когда того в лоб клювом долбануло. Меня, слава богу за палец только тяпнула, а ведь почти поймал. Хорошо совсем не откусила палец этот. И гадила еще повсеместно типа пикирующего бомбардировщика. Напоследок разбила вазу и со второго раза попала в открытую форточку. Поминай как звали. И тут Колькина мама пришла. Мы стоим, в даль светлую сморим, воронья перья кружатся немного. И она стоит, тихо так. Незаметно.

Но Колька как-то внимание обратил, почувствовал что-то надвигающееся. Мам, - говорит, - это не мы, это ворона. Мы только Домоводство читали, - это я уже влез друга поддержать. Про Домоводство я видимо зря сказал. Досталось нам крепко, хотя и по мелочи.

Зато потом выяснилось, что это была ворона-алкоголик. В той бочке какие-то забродившие ягоды хранили перед тем как выкинуть. То ли сливу, то ли картошку даже. Ворона прилетала ежедневно. Наклюкивалась, откидывалась и отдохнув минут десять улетала по делам. Когда бочка опустошалась ворона все равно прилетала, садилась на заборчик и злобно обкаркивала советскую систему распределения: когда, блядь, бухло завезут, суки. Последнее - это мне Колька рассказывал, у него окна на этот двор выходили. Колька наблюдательный, особенно если его за вазу неделю на улицу не пускать, а заставлять уроки вперед учить.

Многие спорят. Чем лучше всего отстирать попавшее на одежду машинное масло. Напрасно.

Лучше всего отстирывает масло четыреххлористый углерод. Его даже в химчистках применяли. Потом перестали из-за ядовитости.

Как-то страна строила объект по производству важнейшего чертечего. Начальник главка, замминистра, начальник отдела ЦК, курирующий отрасль, втроем не вылезали с объекта. Министр каждый месяц несколько дней уделял. С министром обошлось. А эту троицу совершенно немного обрызгали маслом.

То есть как обрызгали. Фонтан из трубы-сотки (подали масло в разобранный трубопровод) хлынул с высоты в двадцать метров, отразился от оборудования и «этажерки» крупными брызгами и мелкими струйками. И всех стоящих по ярусам людей, а так же руководящую троицу, смотрящую вверх, уделал. Вдрызг. Сбежать было нельзя – кто-то закрыл единственную в здании бронедверь, её тоже отлаживали.

Лысины заблестели. Засияли даже. Волосы забриолинились и липко завились по всему телу. "Масляна бородушка" когда-то сказанное в сказке про петуха вполне подходило начальнику отдела ЦК. Он, сидя на объекте, отрастил себе вполне приличную бороденку.

В веретёнке было всё - всё здание, все люди. И три больших, три офигенно больших руководителя. До такой степени в масле - хоть трусы выжимай.

Нам-то, простым инженерам, спецовки выдавали. А они в костюмах. А если вы думаете, что начальник главка и заместитель министра в СССР возили с собой в командировку много костюмов... Вы ошибаетесь. Рубашек много. Три. Иди две. Галстуков - два. Тренировочные с майкой, чтоб в гостинице ходить. Шлепанцы. Шлепанцам, впрочем, бывшие спортсмены предпочитали бутсы без шипов. В них можно было ходить в поездной туалет, не боясь промочить ноги.

И вот этот единственный в командировке костюм с галстуком, рубашкой, трусами и майкой. Насквозь пропитан маслом.

- Где эта сволочь? - спросила руководящая троица, одновременно закончив длинные и разнообразные матерные тирады, и имея в виду человека нажавшего на далекую кнопку.

- Да-да. А подать сюда Ляпкина-Тяпкина – процитировал начальник отдела ЦК бессмертную комедию Гоголя «Ревизор». Начальник отдела был в принципе неплохим и даже образованным человеком. Хотя и промасленным.

Ляпкиным-Тяпкиным был Сашка. Это он случайно отжал отверткой не тот пневмо-золотник из системы пневмо-автоматики. Он не перепутал, нет. Перепутал человек писавший номера на золотниках. Хотя от этого всем было не легче.

Не дожидаясь, когда его подадут Сашка вышел сам. На поклоны. То есть пришел из помещения, стилобата, где стоят золотники, в здание с оборудованием. И поклонился. Сверху ему матерно аплодировали неизвестные науке ученые и инженеры.

Внизу на него смотрели руководители. Смотрели, надо сказать, с укоризной. И шевелили губами. Произнося простые, неласковые русские слова.

- Спокойно товарищи, - сказал Сашка простирая руку на манер говорящего с броневика Ильича, а простирал он правую руку - в левой у него было ведро, - не забывайте, что у нас есть четыреххлористый, его применяют в химчистках.

Сашка подошел к трубопроводу четыреххлористого углерода, зачем-то постучал по нему пальцем, приложил даже ухо, и. И удовлетворенный услышанным, жестом фокусника наполнил ведро четыреххлористым, открыв клапан.

Продолжая представление, Сашка содрал с ближайшего инженера пропитанную маслом спецовку и опустил ее в ведро. Потом достал. Еще раз опустил и снова достал. Выжал. Встряхнул.

И протянул куртку хозяину. Немного мятую. Но без единого следа масла.

- Вот таким образом, - обратился Сашка сразу к троим руководителям, - мы очистим вашу одежду без всяких проблем и совершенно бесплатно. Начинаем с брюк, товарищи. В порядке очереди.

Первым снял штаны начальник главка. И протянул Сашке. Сашка взял.

- Подожди, - Остановил его замминистра, - партия у нас всегда впереди. Извольте сначала очистить Штаны Иван Иваныча.

С этими словами замминистра забрал у Сашки брюки начальника главка и протянул партийные штаны начальника отдела ЦК партии. Сашка взял и сразу окунул их в ведро с четыреххлористым не дожидаясь новых решений руководства.

- Иваныч, - задумчиво спросил начальник главка, - а у тебя на брюках молния железная или пластмассовая?

- Пластмассовая, - ответил начальник отдела, - это югославский костюм. По спецзаказу привезли.

- Югославский? – улыбнулся замминистра, - по спецзаказу? С пластмассовой молнией, - добавил он и откровенно заржал.

Его поддержал начальник главка и все остальные слышавшие разговор.

А Сашка, надеявшийся отстирать начальственную одежду и избежать получения тумаков (чисто словесных разумеется), достал из ведра партийные брюки. Естественно без молнии. Разве ж можно назвать две липких полоски полурастворенного пластика молнией? Таким даже в туалете не вжикнешь ведь. Впрочем, две пуговицы с ширинки и две с задних карманов растворились вовсе.

Чуть погодя, у всех на глазах, из Сашкиных рук начали утекать сами брюки. Кусками. Они неуловимо расползались и падали на пол.

- Пиджак, пиджак не забудь почистить, - зашелся смехом замминистра.

Начальнику отдела ЦК принесли новую и чистую спецовку. Из уважения и на всякий случай сразу шестьдесят четвертого размера. Ему даже помогли подвернуть рукава и брюки. Отчего он стал совсем смешным. Больше всех ржали замминистра и начальник главка. Хотя, надо отдать должное, смеялся и сам пострадавший. Несмотря на то, что советские костюмы оставшихся отстирались легко и без потерь в пуговицах. Советский пластик четыреххлористый почему-то не брал, а молнии там были металлическими.

Переодели и всех остальных. На следующий день. Совершенно напрасно потому что они прекрасно знали, как использовать этот растворитель. Не в первый ведь раз.

Директор завода устроил начальнику отдела отличный костюм коричневого, правда, цвета вместо серого с искоркой югославского. Но до конца командировки ему вполне хватило.

Кого только не встретишь в очереди к прокурору. Обычно там помалкивают, но встреченный был коллегой – главным инженером строительного предприятия, вызванным по заявлению одного из работников, и мы разговорились про поражение электрическим током. Потому что его как раз по этому поводу и вызвали.

- 25 ампер? Подумаешь 25 ампер, - рассказывал главный инженер, - У нас одного электрика ста амперами шибануло. Он стоамперный трехфазный автомат снимал, и его другим таким же в голову шибануло. Снял один со стеллажа, не посмотрел, что коробка со вторым качается, слез, а ему каааэк даст сто ампер по кумполу. Хорошо в каске был. Улыбнулся только и дальше пошел с улыбкой по жизни.

А этот электрик, от которого заявление, полез на высокую сторону КТП китайским пробником напряжение мерять. Ну этому тоже каааэк даст. Ладонь прожгло даже. Через месяц из больницы выписался, на работу вышел. Смотрю, опять туда же лезет. Тут я не стал уже ждать пока ему электричеством-то. Взял полено пожиже и поленом. Семи дней не прошло, - опять с больничного пришел. И сразу с просьбой. Вы, говорит, не могли бы пообещать меня больше поленом не пиздить? Поленом, говорит больнее, чем электричеством.

А как я ему такое пообещаю, если в правилах про полено прямым текстом пишут? Не вздумайте, пишут, пострадавших от электричества руками трогать. Возьмите палку, - она диэлектрик.

Когда мне было лет гораздо меньше чем сейчас. То есть семнадцать. На производственной практике после первого курса института мы собирали автомобили ГАЗ на одноименном заводе в городе Горький. Это который сейчас Нижний Новгород. Жили в общежитии квартирного типа. Все восемь человек из группы. Еду готовили себе сами.

Купив в гастрономе трехлитровую банку концентрированного борща, мы не стали его варить. Мы подумали и купили еще одну трехлитровую банку, справедливо решив, что трех литров борща на восемь голодных человек недостаточно.

И стали варить две трехлитровых банки борща в одной десятилитровой кастрюле. С Ванькой. То есть я и Ванька варили борщ. На электрической плитке, стоящей на табурете.

- Что-то в борще блесток нет, - задумчиво изрек Ваня, помешивая супчик половником, - вот мама, когда варит борщ, там блестки сверху получаются. Красивые. Переливаются прям. Их ложкой весело соединять можно. А этот диетический какой-то и не жирный. Давай тушенки добавим?

В это время я уже открывал полуторокилограммовую банку свиной тушенки из армейских запасов и без этикетки. Я тоже любил соединять блестки ложкой. Добавили.

- Что-то блестки так и не появляются, - задумчиво изрек Ванька, помешивая борщ половником, - наверное весь тушеночный жир капуста впитала. Капуста жир впитывает, мама говорила. Или не говорила, я плохо помню. Меня вообще кухня не интересует, потому что я мужчина. Давай еще одну банку добавим?

Я открыл вторую полуторокилограммовую банку свиной тушенки из армейских запасов без этикетки. Добавили.

- Что-то блесток нет, - Ванька по-прежнему помешивал борщ половником, - свекла, она, тоже жир на себя тянет, мама говорила. Надо еще банку добавить.

- Давай сразу две добавим, - сказал я открывая тушенку из армейских запасов в просолидоленых банках без этикеток, - а то я в борще еще и картошку видел, она небось тоже жир из супа вытягивает.

И мы добавили еще пару банок.

- Что-то блесток нет, - задумчиво сказал Ванька с трудом помешивая борщ половником, - ну и хрен с ними, с блестками, тушенка все равно кончилась. Попробуй, солить надо, нет?

Борщ получился вкусным. Борщ всегда получается вкусным, если тебе семнадцать лет и ты двенадцать часов собирал автомобили на конвейере Горьковского Автомобильного Завода. Но после обеда осталась ровно половина. На восемь студентов вполне достаточно трех литров концентрата борща, купленного в горьковском гастрономе.

На следующий день выяснилось, что блестка в супе все-таки была. Там была одна большая блестка толщиной в четыре сантиметра. Эту блестку с трудом удалось разломать вилкой перед тем как разогреть остатки.

Когда-то под новый год в Москве еще была улица Чернышевского, которая шла от площади Цезаря Кунникова к улице Богдана Хмельницкого. В общем-то она сейчас Покровкой называется и от Земляного вала к Маросейке идет. А тогда - Чернышевского. И на ней был бар, называемый в народе "Что делать?". Именно с вопросительным знаком, хотя оригинальное название вопросом не было. Ну кто бы стал в баре такие вопросы задавать?

И вот в этом баре мы с Сашкой изрядно накушались коньяка. Не допьяну, нет. Но потеряли ощущение времени, и выйдя из бара, обнаружили, что метро уже закрыто, троллейбусы не ходят, а в такси не то чтобы не содют, но денег на двоих до дома явно не хватит. Мне в Мытищи, ему в район нынешнего Газпрома. Можно пешком, но дойдем как раз в тоже самое время, что и доедем, когда метро откроют.

И мы пошли в сторону Кремля. Не потому что никогда его не видели, а просто там метро рядом. Кстати, если вы в Москве спросите про метро, то многие могут вам не показать куда идти. Поэтому вы всегда про Кремль спрашивайте. Кремль тут знают все и обязательно вас туда пошлют. А метро там по пути само отыщется, как по волшебству.

А мы прошли всю Маросейку. И пришли к ЦК ВЛКСМ, где оба пару раз бывали по делам.

Зима. Два уже трезвых и замерзших человека у ЦК Комсомола. Их водила молодость в варианте застоя. Холодно. И мы решили погреться в каком-нибудь подъезде. Нашли там за ЦК жилой дом, с офигенной широты парадной лестницей и такими же там подоконниками. С огромными и теплыми батареями парового отопления под ними. Сели и греемся. Тихо так. Но видимо недостаточно тихо, Потому что вышла из квартиры древняя просто буржуазно-дореволюционная какая-то старушка и стала кричать, что мы сволочи и справляем тут малую нужду.

- Побойтесь бога, мадам, - сказал Сашка, - вовсе мы тут не "нассали", мы ж интеллигентные люди, мы в ЦК Комсомола приема ждем, замерзли и зашли немного погреться.

- Насрали, значит, - убито резюмировала антисоветская старушенция и удалилась в свою квартиру шаркающей кавалерийской походкой вдовствующей королевы-матери.

Мы еще немного погрелись и пошли, к Площади Ногина. Метро уже открывалось.

Сюжетная линия.
Простая и прямая линия как Российская дорога. Без загибов и ухабов. Зато новогодняя и короткая.

Коллега перед новым годом решил жениться. Прям 31 декабря. Коллега, чтоб было понятно, - инженер и главный инженер предприятия, занимающегося черте чем у черта на рогах, в тайге, тундре и прочей лесостепи с буранами, метелями и морозами вплоть до вечной мерзлоты в полевых условиях строительных городков.

Если мои коллеги что-нибудь решат, то выпьют они обязательно, как пел Владимир Семенович. И подход у них основательный и дотошный. Поэтому решив жениться, они первым делом договариваются с будущей невестой. Потому что свадьба без невесты – это нонсенс и предел толерантности. Коллегу звали Лехой, а невесту – Юлькой. Нет, их и до сих пор так зовут, хотя в этом я не уверен, потому что все совпадения выдуманы, выдумки случайны, а фантазия богатая.

И вот Леха договорился с Юлькой о факте женитьбы приблизительно за год. Потом полгода они договаривались о дате свадьбы и тоже договорились. Причем договорились со всеми родителями и гостями. Такие даты надо заранее согласовывать, потому что людей, свободных 31 декабря очень мало. Особенно, если вы снегурочек хотели позвать, так надо заранее. Или друзей пригласить. Но это Юльке и Лехе вполне удалось. То есть Юльке. Потому что Леха с Юлькой договорился, а потом свалил на любимую работу денег наковать. Ресторан, гостиница для гостей, транспорт. Платье наконец с костюмом, не в унтах же Лехе жениться со свитером. Дворец еще арендовали в Москве для выездной церемонии. Тогда с этим вообще трудно было до невозможности. После того как Романов в Питере арендовал, по всей стране с этим строгости начались.

И вот двадцать девятого, когда все уже на мази. Юлька, можно сказать в Москве последние туфли к фате примеряет, Леха собрался из своей тундры с подводного перехода поближе к большому аэропорту выдвинуться. Там сначала оленями в виде вездехода, потом вертолетом, потом до какого-нибудь большого Челябинска-Уфы-Екатеринбурга специальным рейсом с вахтой, потом уже в столицу. Или вообще хоть куда. И вот Леха заехал в последний раз на участок, где экскаватор с намороженного льда весело ковшом помахивал недалеко от берега северной реки. Посмотреть, последние указания дать, чисто для успокоения своих нервов.

Он заехал, а лед возьми да и провались. Четырехсотка Хитачи медленно под лед уходит вместе с экскаваторщиком. Кто оттуда, кто туда, а Леха спасать полез. Зря, кстати. Хотел экскаваторщика через верхний люк тащить. В зимней одежде упитанный мужик через люк сам выбраться просто не может. В нормальной обстановке. А со страху утонуть – вполне себе со свистом проскакивает. И пока Леха скинув куртку по осколкам льда, воде и гусеницам лез на крышу, машинист уже там сидел, ждал пока крыша с водой сравняется, чтоб удобней бежать было. Все хорошо кончилось, только вымокли оба, а Лехе так вообще можно было и не лезть, как оказалось.

И вот Леха тридцатого уже, после купания, добрался на перекладных оленях до цивилизации, в центральный офис Уральской конторы, переоделся и прилег в комнате отдыха у себя на диванчике перед самолетом полчасика покемарить. Устал немного. И заснул. Сказал двум приятелям, что немного отдохнет, попросил разбудить, не доверяя будильнику, и уснул. Снилась ему какая-то ахинея. Во-первых, то что он на свадьбу опоздал, а во-вторых, то что он с Юлькой развелся. И еще много еще чего, не так сильно запоминающегося.

Проснулся он фиг знает где. То есть где-то в совершенно незнакомом ему месте. И понял, что точно опоздал, потому что заснул вечером, а проснулся днем, в окно явно смотрело тридцать первое декабря вместе с зимним полуденным солнцем.

И вот заходит в комнату, а где комната Леха еще не понял, но уже понял, что собственную свадьбу то ли уже прогулял, то ли вот-вот прогуляет, один из его друзей, которых он вместо будильника просил поработать появляется у Лехи перед глазами. Ну, и соответственно, слышит то, что обычно слышат будильник, виноватый в опоздании хозяина на работу. То есть ничего хорошего, а просто повезло, что об стену не бросили или в окно не выкинули.

И тут Юлька у приятеля из-за спины выглядывает, смущенно улыбаясь. И Леха понимает, что если и опоздал, то как-то не окончательно. Тем более, Юлька в белом вся. Только это не платье и фата, а халат. И приятель в больничном халате и еще куча народа в комнату вперлись тоже в белом.

Это была может и не первая свадьба в этой больнице, куда Леха загремел с тяжелым воспалением легких, но на то время точно самая веселая. Каким образом за оставшиеся сутки Лехины друзья умудрились слетать за Юлькой, организовать перелет гостей из Москвы на Урал, как договаривались с ЗАГСом, больницей, гостиницами и ресторанами они и сами не помнят или просто не рассказывают. Тоже типа беспамятства. Да это и не важно. Завтра пятнадцать лет событию и к тридцать первому они все равно не успели. Но к первому января… И верите, нет, никого долго уговаривать не пришлось.

Страшная ошибка произошла как-то в одной строительной конторе, чуть дело до смертоубийства в бригаде не дошло. Попросили их в квартире ремонт сделать. Даже не ремонт сделать, а отделку выполнить, потому что квартира новая. Дом еще не сдан, но застройщик знакомый, с доступом на площадку проблем никаких. Электричества нет, но генератор на лоджии поставить можно. Зато вода есть. Лифт не работает и этаж четырнадцатый. И это фигня, потому что нет таких высот, которые не взяли бы строительные большевики, особенно за вполне приличную зарплату.

Два дня таскали материалы наверх. Поняли, что так еще месяц можно носить. Поставили кран типа «кран в окно», быстро все остальное подняли и работать начали. А без лифта туда хозяин квартиры не поднимался. Он же не дурак ноги бить, варианты планировки и отделки на первом этаже дома обсуждали. Квартиры же везде одинаковые. Дочка хозяйская один раз с рабочими напросилась узоры на паркете посмотреть. Но после одного подъема-спуска у нее напрочь желание лазить отпало. Квартира все равно «про запас» - для младшей, если она замуж соберется.

Так вот, когда отделку уже заканчивали и оставалось люстры повесить, лифт пустили. Не окончательно, но на пробу.

Наши рабочие первыми и пробовали, как на работу пришли утром. Самого младшего наладили пешком для страховки, загрузились, нажали на кнопку четырнадцатого этажа и поехали. Выходят, а там практически отделанной квартиры, в которой только люстры оставалось повесить, нет. Пропала квартира, вместе со входной дверью.

Вам просто не передать, как они удивились. Вся бригада, прораб, начальник участка, переругались все, вы себе не приставляете как, за грудки друг друга хватают, виноватых ищут, кто квартиру просрал. Три месяца четырехкомнатной работы коту под хвост.

И уже набирали хозяина, удивить, что у него за ночь всю отделку спиздили, но тут младший, который по лестнице, дошел наконец и спрашивает:

- А вы чего на семнадцатом этаже делаете? Заколебался я вас искать, между прочим.

У лифта сбой программы был. То есть это лифт этажом ошибся, а квартира все-таки на месте осталась.

Лифт, кстати, и потом продолжал ошибаться, когда дом сдали уже и заселили. Но там, слава богу, уже номера этажей на стенках написали.

Поезд, лучше чем самолет, информативнее. На поезде всегда написано откуда и куда он направляется, а на самолете в лучшем случае название авиакомпании.

Вот мы раз в Тбилиси ехали на поезде таблички были: Москва-Тбилиси. Медленней, правда, чем самолетом, но нам это все равно было. На производственную практику опоздать нельзя – ее без практикантов не начнут. И хорошо, что поезд медленно ехал, много интересного по сторонам видно. А когда он вообще встал возле Черного моря, мы совсем обрадовались. Вот железная дорога с поездом, а там вон, вон прям там метрах в двухстах Черное море плещется. Сразу почему-то искупаться захотелось. Захотелось всем, но всем из поезда выходить страшно, только два смелых дурака нашлось.

Мы с Ванькой из своего второго вагона вышли, до паровоза дошли, выяснили у машиниста что стоять еще минут тридцать, и купаться побежали. Я до этого случая в Черном море вообще не плавал в Белом только. Разделись на ходу и в воду. Поплыли. Наперегонки. Ванька обогнал малость, остановился, чтоб посмотреть не утоп ли я, и как дунет обратно со скоростью торпедного катера, убегающего от торпеды. Я посмотрел и тоже за ним. А все потому что состав поехал. В другую сторону кажется, но это не важно ведь. Поезда часто так ездят: то в одну сторону, то в другую. Им виднее, как людей правильно укачивать.

На море-то хорошо, но без поезда плохо. Потому что ты не отдыхающий, а обыкновенный, отставший от поезда пассажир. Бежим к поезду. А он от нас едет. Медленно, но прибавляет. Мы тоже ускоряемся, хотя одежду на скаку подбираем, брошенную. Как джигиты в цирке только без лошадей. А поезд уходит. Нам чуть-чуть до последнего вагона остается, шанс догнать еще есть. Бежим. А Ванька на ходу еще и орет непонятное: пыра…, пыро…, паро… Хрен разберешь, короче. Не догнали. Остановились отдышаться.

- Чего орал-то? – спрашиваю, - не орал, может и успели бы.

- Паро…, - пыхтит Ванька, - паро..., тепловоз у этого поезда с другой стороны. Это вообще не наш поезд и в другую сторону едет. Наш вот стоит. На нем таблички правильные Москва-Тбилиси, а на том Тбилиси-Москва.

И пальцем на соседний путь показывает, где наш поезд стоит. Только мы во втором вагоне с начала ехали, а добежать успели до последнего с конца. И тут наш поезд тоже трогается. Поэтому я Ваньку даже спросить не успел, почему он сразу не сказал, что мы не за тем поездом гонимся.

- Я не побегу, - упаднически вздохнул Ванька и сел на рельс, - ну его в жопу. Набегался.

Тащить сотню килограммов уставшего приятеля мне никак не улыбалось, оставаться на путях тоже. Два раза за пять минут опоздать на один поезд – это вообще перебор. Поэтому я отвесил Ваньке самый обидный пинок из всех обидных пинков на свете и устремился за нашим поездом. Не оглядываясь. Мне потом знакомый тореро рассказывал, что они тоже не оглядываются, когда от быка удирают. А чего оглядываться, если и так слышно, как он сзади пыхтит?

Хорошо проводник последнего вагона дверь не закрыл, нас видел и даже помог забраться на подножку. Успели.

Причем два раза успели. Когда до второго вагона добрались, наши с Ванькой вещи друзья уже из окна выкидывать собирались. Подумали, мол, как же мы, отставшие от поезда без вещей-то будем. А так они выкинут, а мы подберем. С вещами даже у Черного моря лучше чем без вещей. Хорошо что все окна наглухо закрыты были, пока они на одном замок сломали, мы пришли уже.

Так что поезда гораздо информативнее самолетов, на них всегда написано куда они направляются. А на самолетах только «Аэрофлот» какой-нибудь и все. Куда и откуда этот Аэрофлот никому не понятно. То ли дело поезд, а?

Когда б вы знали, из какого сора. Знаете, да? Теперь вот из какого сора растут знают все. Рассказали в доступной и даже стихотворной форме. А я вот сейчас возьму и расскажу как их собирают, когда вырастут. По секрету. Я ж не Ахматова в конце концов, я стихи и поэтов вообще не понимаю, отчего люблю лирику Маяковского.

В общем, как-то раз студент третьего курса совершенно технического вуза напился портвейну в компании такого же студента чуть постарше и одного газетного работника. Пили в редакции, где этот работник заведовал отделом писем. Обсуждали предстоящую публикацию статьи про ректора института.

А может это был отдел даже и не писем, а еще какой-нибудь похожий. Хотя писем и прочей корреспонденции вплоть до заказных бандеролей в этом отделе было больше всего. Конверты и пакеты занимали все имеющиеся в комнате двустворчатые шкафы, громоздились на шкафах и даже на столах оставляли совсем небольшое свободное пространство для работы.

А может и не для работы, ведь на этом свободном месте вполне уместилась бутылка «Трех топоров», три стакана, сырок «Дружба» и немного нарезанного хлеба. Несмотря на порочную склонность к алкоголизму, пить никто из друзей не умел, и портвейн закончился в два взмаха стаканов.

- Я сейчас пойду доставать еще одну бутылку, - сказал хозяин кабинета тоном не терпящим возражений, - а вы мне поможете. Только не зевайте, а то добром не кончится.

Он поднялся со стула, подошел к одному из шкафов и задумчиво посмотрел на свисающую сверху груду конвертов и пакетов, возвышающуюся почти до четырехметрового потолка. После чего, вопреки названию своей газеты перекрестился и, сказав друзьям «держите письма», распахнул дверцы шкафа. В ответ на это увесистая бандероль спорхнула сверху и шмякнула газетчика по темечку, а несколько белых конвертиков осенними листьями закружились в воздухе.

- Кажется пронесло, - газетчик опасливо посмотрел наверх и потянул на себя спрятанную в папках бутылку.

Старый шкаф, протестующее скрипнул правой дверью. Газетчик потянул сильнее. Шкаф недовольно застонал и обрушил на троих друзей все свое содержимое.

- Ну что же вы? – укоризненно проговорил хозяин кабинета, - я же сказал: держите письма.

Вибрации укоризны нарушили хрупкое равновесие, установившееся было в шкафу, он накренился и сбросил с себя остальную гору бумаги.

- Это у тебя что? – спросил самый молодой самого старшего, поднимая с пола нераспечатанный конверт, - это вам пишут, а вы даже не читаете? Тоже мне гааазета.

- Нормальная газета, - ответил ему старший товарищ, поглаживая вполне уцелевший пузырь трех топоров, - а это не письма. Это стихи на ежегодный конкурс. Хочешь, читай, у нас все равно никто больше одного стихотворения не выдерживает. А там даже поэмы есть. И романы в стихах. И повести. И фельетоны. И даже эпитафии в стихах попадаются. Вот прям сейчас бери и читай. Если хочешь.

Молодой человек разорвал конверт и достал оттуда пожелтевший листок:

- Унесся корабль мечтаний, - прочел он и улыбнулся, - в бескрайнее море любви, на поиски…

- Там что все такое?

- Не, не все. Но многое. Давай уж еще парочку прочтем, все равно назад складывать надо.

Они уселись на пол, взяли по конверту и принялись читать.

- Нет, вы послушайте, - говорил сквозь смех кто-нибудь из них, - про дорогую Валентину Ивановну, ткачиху из Ленинграда, стихотворение. «Хочу быть швеёю», называется: «Попала мне под хвост шлея, и я пошла учиться, теперь ровнее нить моя, но дома не сидится».

- У тебя фигня, - перебивал другой, - посмотрите, что нам из Уфы нам пишут. Ээээ. Кто-нибудь башкирский понимает?

Чтение настолько увлекло друзей, что они забыли про портвейн, про закрывающееся скоро метро и про последнюю электричку с Ярославского. И даже не сразу заметили, что один из них надолго замолчал, уставившись в неровно оторванную половину тетрадного листа.

- А вот это вещь, - тихо сказал газетчик, - послушайте.

Он поднялся с пола и неровным голосом начал читать. Строки звенели. Звенели тихо и громко. Пронзительно и тяжело. Звенели, оставались в воздухе, бились в оконное стекло и с криком вылетали в приоткрытую форточку. Потом стихотворение кончилось.

- Сильно, - прервал, молодой затянувшееся молчание, - жалко, что я в стихах ни шиша не понимаю.

- Ну и молчи, раз не понимаешь, - прервал старший, - Вань, если ты это прям завтра не напечатаешь, ты мне не друг больше, - обратился он к газетчику, - а ты откуда конверт вытащил, может там еще есть?

- Завтра уже сегодня, - хозяин посмотрел на часы, - значит, сегодня уже не получится, а завтра мы попробуем. Обязательно. И вообще надо бы все письма посмотреть тогда. Вдруг еще попадется. Сейчас портвейном подкрепимся и продолжим.

И они продолжили разбирать совестную руду, упакованную в почтовые конверты. Но ничего больше не попалось. Через неделю газетчик протолкнул понравившееся стихотворение на последнюю полосу. И если этот вполне маститый член союза писателей узнает, что его судьба найдена на дне бутылки портвейна, он пожалуй, обидится. А зря.

Соврал бы чего-нибудь, Петрович, - попросил Серега сидящего на соседней кровати Петровича, - скучно ведь сил нет.

- Соври ему, да, - притворно обиделся старый бугор, - я вообще не вру, не имею такой привычки, а раз тебе скучно, иди вон вокруг вагончика пару кругов по лесу нарежь, а потом можешь в сортир сбегать для окончательного веселья.

- Я и за один круг от холода околею, Петрович, - усмехнулся Серега, - и в сортир мне не хочется совсем. И так минус сорок, а там еще дует снизу. Я, пожалуй, до следующего года потерплю с сортиром. Пять часов осталось, а первого января потепление обещали резкое. Ты б действительно рассказал чего, чтоб время скоротать.

- Какая нежная молодежь пошла, - продолжил ворчать, Петрович, - дует им, сходи хоть водку принеси из предбанника, полчаса уже охлаждается, замерзнет, будем под бой курантов грызть ее за праздник.

- Нежная, да, - Петрович закурил и продолжил без всякого перехода и вступления, - вот у нас мастер был, при социализме еще, тоже как тебя Серегой звали. Так вот он никакого мороза не боялся, не то что нынешние.

- Это какой Серега? Не тот, что в Кадашах начальником сейчас?

- Не, не тот. Этот в Кадашах маленький, а наш под два метра ростом. Стояли тогда недалеко отсюда. Пикетов триста, если по трубе мерить. Тот самый нефтепровод, что сейчас ремонтируем. И тоже под новый год морозы к пятидесяти близко. Актировать дни надо по всем показателям. А начальство орет: сроки, мол, срываете. Оно, конечно, так. Срываем. К ноябрьским должны были, а не успели. Мороза все ждали. Болото там, а его в хороший мороз проходить надо, или месяц сверху снег чистить - замораживать. Ну и дождались. Вдарил мороз. Да такой, что техника встала. Подергались мы маленько, поковырялись тем что завести удалось, да и бросили.

Дело как раз к тридцать первому декабря. Народ домой просится на праздник. Кому охота Новый год в вагончике встречать. Работы-то все равно нет, да и не будет числа до третьего по прогнозам. Но приказ есть: сидеть на месте, ждать пока потеплеет. Тогда партия приказывала, а партии Новый год по барабану, стране нефть нужна.

Прорабом у нас Мишка Зотов. Мишка – мужик тертый, понимал, что начальство, начальством, а народу на встречу лучше пойти. Была б работа он бы не отпустил. А тут делать все равно нечего. Можно правда снег в городке чистить и порядок наводить. Только у нас и так порядок, а местной снегоборьбой никого от пьянки не удержишь. Лучше в дом, в семью отпустить, чтоб никто не отчебучил чего. Подумал Мишка и решил отпустить людей. Втихаря, начальникам не докладывая.

Они хоть и понимают все, эти начальники, но у них работа такая – самим приказы выполнять и других заставлять. Ведь чем начальник выше, тем у него свободы меньше. Я вот может поэтому и не пошел в начальники. А мог бы. И с не сидел бы сейчас с тобой, а где-нибудь в Кремле на приеме шампанское принимал. Ты б Сережа сходил все-таки за водкой-то, кстати. Замерзнет в тамбуре, бутылки полопаются.

Петрович дождался пока Серега принес водку, любовно устроил бутылки поближе к заиндевевшему окну, подальше от печки и продолжил.

- Так вот решил Мишка нас по домам отпустить. Но не всех. Городок с техникой бросать так и так не годится. Кому-то оставаться надо. За генератором следить, тепло какое-никакое в вагонах поддерживать. Да и на рации подежурить-посидеть. Они тогда здоровые были, с собой не потащишь. Никто в нашу глушь не попрется, но по связи наверняка вызывать будут. С праздником поздравить, а больше проверить живы ли и не нажрались ли еще. Так что как ни крути, а кому-то оставаться надо. Причем лучше двоим, а то с таким морозом в лесу шутки плохи. Решили было жребий тянуть, кому оставаться на общих основаниях. Уже и бумажки в шапку бросили, как Серега выступил. Езжайте, говорит, все отсюда к чертовой матери. Я подежурю. Меня все равно никто дома не ждет, меня жена бросила.

- Тебя-то еще не бросила? – Петрович опять прервал свой рассказ, - Нет? Бросит еще, если работу не сменишь. Нынешние девки тогдашним не чета. Им все сразу подавай, и чтоб мужик всегда под боком, и чтоб денег много, и много чего еще вплоть до заграницы. Не такая, говоришь? Так у того Сереги тоже поначалу не такая была.

- Давай-ка лучше старый год провожать начнем потихоньку, а то не успеем. Ну и что, что четыре часа еще, можем и не успеть, между прочим.

И они выпили по первой.

- Не хотел Зотов Серегу одного оставлять, но больше добровольцев не было. Все так обрадовались, что и жребий тянуть расхотели. Решил Мишка рискнуть. Да и в одиночестве тоже свои плюсы есть в такой ситуации. Когда человек один, надеяться ему не на кого и ведет он себя от этого аккуратнее и осторожней.

Завели тридцать первого утром две вахтовки, надо бы четыре, конечно, но только две раскочегарить смогли, и уехали.

Остался Серега. Обошел по два раза свои владения сразу: первый раз смотрел чего, где делать надо, план себе намечал, а второй раз уже и выполнял, чего наметил. Дров разнес по вагончикам, где буржуйки были. Заправил генератору полный бак дизельки, ручным насосом с бензовоза, ну много чего по мелочи. Целый день крутился. Не заметил, как и вечереть начало. Время незаметно бежит, коли делом занят, а на часы глянешь так уже и опоздать можно. Вот как ты.

Наливай по второй давай. Куда столько? По половинке достаточно. По целому это мы за Новый год выпьем.

- У Сереги, кстати, тоже было чем праздник встретить. Консервов вкусных ему наоставляли на радостях, а бутылка армянского коньяка у него своя была. Настругал он себе салатика новогоднего, как у всех чтоб, шпрот открыл пять банок (не пропадать же добру). Картошки сварил, чесноку с укропом сухим насыпал, лучку туда мелко-мелко покрошил. Накрыл на стол. За час до боя курантов по местному времени обошел все с фонариком, проверил печки в вагончиках на предмет прогорания, заслонки закрыл. Добавил соляры генератору. Вздохнул на крылечке прорабской вполовину силы, холодно потому что, и праздновать уселся.

Проводил старый год, как положено. Включил радио на полную мощность – все заснуть боялся и праздник прозевать. Сидел марши с вальсами слушал, коньяк мелкими глотками потягивал, переживал за не сложившуюся жизнь, за жену расстраивался.

Пятнадцать минут до Нового года осталось, как в дверь забарабанили. Шумно там за дверью сразу стало, голосов много, что говорят не разобрать, но смех отчетливо доносится. Дверь не заперта, от кого в лесу запираться, но Серега все равно открывать пошел. А там действительно народу куча. И, главное, жена его, Зойка, в первых рядах, раскраснелась с мороза, смеется, обниматься-целоваться пристает. Друзья Серегины, такие же как он мастера, которые утром уехали, тоже вернулись. Не бросили, значит, чтоб ему скучно не было. И даже родителей его привезли. Маму с папой.

Еле-еле успели шампанское разлить по хрустальным бокалам. И бокалы ведь с собой привезли, черти. Встретил, в общем Серега, Новый год с любимой женой, друзьями и родителями.

- А у тебя, чего с правой рукой-то, а? – Поинтересовался Петрович, снова остановив свое повествование, - не болит? Ну и наливай, давай, раз не болит.

- Что-то у тебя Петрович сегодня прям святочный рассказ получился. Обычно ты ужасы какие-то рассказываешь, а тут все хорошо кончилось. И чего рассказывал - непонятно.

- Конечно, хорошо кончилось, - добродушно согласился Петрович, выпив немного водки, - Серегу утром Мишка Зотов и нашел. Одного, в прорабской с настежь раскрытой дверью. Серега уже и остыл почти.

Мишка потом рассказывал, что ему всю ночь предчувствие покоя не давало, а часа в четыре утра настолько невмоготу стало, что он трезвого водителя сумел найти, посадил его на вахтовку, в городок приехал. И в семь уже Серегу нашел.

- Погоди, Петрович, как «одного нашел», а жена его куда делась? А друзья? Ну друзья напиться могли, но родители-то как его бросили? Что-то ты завираешь, Петрович.

- Я, Сергуня, никогда не вру, - не согласился Петрович и закурил, - только тот Серега с детства сирота. Детдомовский он и ни отца, ни матери никогда не видел, до того случая.

- Ну хорошо хоть перед смертью думал, что у него наладилось все. Не так жалко мужика.

- А чего его жалеть-то, Сергуня? Не надо его жалеть. Я что сказал, что он умер? Остыл почти, я сказал. Но не до конца. Ты сам подумай, откуда я б тебе все это рассказывал, коли я врать не умею? Живой он. Пол уха только отрезали, да пару пальцев на ноге почернело. Ухом-то он к железной кружке примерз, когда за столом спал. Так что ты меня лучше пожалей. Наливай давай, не заставляй ждать старого человека.

- Так привиделось ему, что ли, Петрович?

- Может и привиделось, а может и нет. Тут он сам сомневался, а я тем более. А все от того, что по одному оставаться нельзя в таких случаях. Да и заслонки печные нельзя раньше времени закрывать, и коньяк с рук покупать нельзя у неизвестных науке бабок.

Нас вот с тобой вдвоем оставили сторожить. И водка у нас нормальная. Ты дровишек, то подкинь и наливай. По полному теперь стакану. И радио громче сделай. Телевизор? Ну телевизор.

А вообще, тут место нехорошее. Ручеек из того болота здесь недалеко протекает, и чертовщина какая-то чувствуется. Ну и черт с ней.

С Новым годом, тебя Сергуня, новым счастьем. Жена-то не бросила, не? Ну и хорошо, тогда. Может и обойдется.

Зашел, понимаете ли, чая купить на Али. А там отзыв на чай из Белоруссии. Чай понятно китайский, отзыв из Белоруссии. Коротенький с фотографиями.

"Чай реально вкусный, думаю ароматизированный. Присутствует вкус карамели, чтоли... Пью с удовольствием. Пользуясь случаем хочу передать привет своей бывшей жене. Инка, ИДИ НА ХУЙ!"

Чуть ниже фотографии зимних пейзажей и мужика в капюшоне.

Зима, солнце, сижу пью вкусный чай. С удовольствием. И пишу письмо китайцам. Да пошла она, пользуясь случаем.

Ворота бывшего завода, ныне офисного центра. Закрытый шлагбаум, будка охраны. Возле будки курит дедок лет восьмидесяти в тулупе и валенках. Подъезжает автомобиль. Плавно опускается стекло водителя:

- Не подскажете, как вовнутрь попасть? - вежливо спрашивает водитель, - мне нужно в ООО "Одуванчик" проехать.

- Так это, - отвечает старик, выплевывая окурок, - пропуск нужно выписывать...

- А сложно выписать? - интересуются из автомобиля.

- Ух ё, - дед хватается за голову, всем своим видом показывая непреодолимость процедурных вопросов получения пропуска, - охуеть просто, - завершает пантомиму и собирается уйти в будку.

- А где выписывать?

- Так это, - поворачивается с ехидным прищуром дед, - у меня.

Отличная семья, мы сто лет знакомы, дружим, мальчик у них, за тридцать уже. Внуки.

Но когда мальчику было лет почти четырнадцать. В выходные достают они грязное белье из корзины, чтоб стиралку загрузить. И из белья лента презервативов выпадает. Типа пулеметной, сейчас, по-моему, такие даже не продают. А тогда продавали, поэтому оба, он и она, на эту ленту уставились. И замолчали.

А когда молчание уже грозило перейти во что-то больше, проходящий мимо отпрыск заметил:

- Что застыли родители? Отомрите, это мои.

Этот деревенский ёж, кроме как сонливостью и флегматичностью, отличался семейностью и преступными наклонностями. И хотя избавление меня с газоном от нашествия кротов, произошло, как пить дать, не без его участия, я все-таки расскажу. Потому что в деревне других ёжиков и сейчас есть, но тот был особенный и главный предводитель стада.

У соседей кошек тогда штук пять. Если с котятами - то и все десять, может быть даже десять с половиной, потому что в деревнях количество кошек только приблизительно считают, а точность не нужна никому.

Соседи у меня были старенькие. Но каждую неделю летом ездили в город, покупали мешок кошачьего корма на развод и "длякошачьих" сосисок в качестве деликатесов.

Кроме кошек у соседа пчелы, из-за чего весь участок, а участок у него большой, уходящий в лесок с родником и речушкой, засеян медоносами, летом в пояс цветущими. С краю, конечно, траву подкашивают, чтоб ходить можно было.

Так вот, когда кошкам дают сосиски, ежики выходят из этой в пояс травы, фыркая топают к кошачьим мискам, кошки, кто взрослее, шарахаются и с тоской смотрят, как каждый еж одну сосиску на месте сожрет, а вторую в зубы возьмет и в свою берлогу тащит. Главный ёж аж две берет и у него эскорт из трех тоскливых кошек. Кошки размером чуть больше ежа, их много, но прогнать грабителя у них не получается. Нет, они исправно делают вид, что пытаются его напугать. Шипят и мявкают. Еж фыркает и тащит, не обращая на них никакого внимания.

Они его до травяных дебрей проводят, но в траву не идут, а только смотрят, как в месте с ежом исчезает надежда на сосиску.

Ёж и на меня никакого внимания не обращал, когда возвращался, обеспечив семью едой. Ложился возле штабеля тротуарной плитки и дрых. Подойдешь, топнешь – ноль эмоций. Нос ему ботинком почесать, то клубком не свернется, а просто чихнет, отползет неохотно на половину метра и опять спит, отдыхая от преступлений.

Я думаю, что Шестаков своего ежа с него писал: «На утреннего ежа без розовых очков смотреть страшно. Уж лучше два дня задарма ухом гвозди вколачивать, чем похмельного ежа мрачного нечаянно в шкафу встретить. А так-то всегда и бывает. За сухариком малосольным к буфету потянешься либо сдуру галстуки посчитать в комоде - а там еж похмельный стоит, пятки вместе, носки врозь, глаза горят, и в одном, прижмуренном, - твоя смерть, а в другом, подбитом, - тещина. Такой еж твои килограммы считать не будет, сантиметров до потолка не убоится, такой еж тебя за бороду возьмет и только одно спросит:
- Где?»

Немолодой напомнил.

В эпоху развитого социализма на работе у меня случился продолжительный аврал, в результате чего ездил домой поздно в практически пустой электричке. Где-то в 23:45 с Ярославского вокзала. Один и тот же вагон, один и тот же состав.

Первый раз на подъезде к Лосинке почему-то курить захотелось, я тогда пару раз в неделю курил, вышел в тамбур. Там уже мужик с папироской. В вагоне кроме нас вообще никого, никому не мешаем. Я было уже спичкой чиркнул, но тут двери пшикнули, открылись, и в них вошла собака. Типа немецкой овчарки что-то. Пес неодобрительно зыркнул на нас, отошел в другой угол тамбура и лег. Под его взглядом я сигарету обратно в пачку сунул, а спичку в коробок. Мужик тоже окурок в щель наружу выкинул.
Пес на нас смотрит, мы на него. Доехали до Лося. Двери открылись, пес вышел.

Тут мы с мужиком уже друг на друга смотрим.

- Нифига себе, - это я говорю, - билет-то небось в кармане, судя по серьезности морды.

- Сезонка у него, - поддерживает разговор попутчик, - я его каждый вечер вижу, потому что все время на этой электричке катаюсь.

И я этого пса месяц почти каждый вечер встречал. Причем «почти» - это не из-за него, а из-за того, что я на электричку опаздывал. С мужиком я здоровался. Псу мы просто кивали, а он нам подмигивал. Точно подмигивал, хотя собаки не умеют. Никто уж и не курил, неудобно как-то при некурящем животном. Девчонки две еще с нами неделю ездили до Мытищ. Они пробовали собаке сосиску дать, на Ярославском тогда вкусные вареные, до ужаса горячие, сосиски продавали. Пес не брал. Так и ездили. А потом аврал у меня кончился, и я попутчиков больше не видел никогда.

Небось они и до сих пор там ездят. Вечная электричка, вечный пес, вечные девчонки с сосисками и мужик с папиросой. Поезд-Китеж. Может еще и встретимся.

Урыҫ Швейцарияһы. Знаете что это такое? Это Русская Швейцария по-башкирски. Есть такая деревня в Башкортостане, входящая в Максим-Горьковский сельский совет Белебеевского района. Это, кстати, совершенно не смешно, потому что в Башкирии еще и Марс есть, и над этим никто не смеется. Даже те, кто мимо указателя «Марс – 2 км.» проезжают, хотя это явно самая высокая точка нашей земной коры. За пределами Башкирии про Швейцарию с Марсом знают единицы.

Так вот, рассказывали мне, что в этой Швейцарии жил один очень предприимчивый, но не очень везучий человек. Не везучий, зато неунывающий. Затеет что-нибудь прибыльное, прогорит из-за невезухи, в лучшем исходе останется при своих, сильно не расстраивается - сразу за что-нибудь новое принимается. Ферму решил животноводческую открыть. Землю взял, денег не очень много осталось, на коровник или свинарник не хватает. Он еще репу чесал, что делать думал, как газета попалась, со статьей, что в соседней с Башкирией Челябинской, а может даже Свердловской области его коллега-предприниматель несколько лет назад открыл страусовую ферму и очень хорошо торгует всем. Начиная от яиц, мяса, перьев и даже копыт, заканчивая самими страусами на развод. Такая, дескать, страус безотходная птица. Созвонился швейцарец с коллегой, заказал себе трех страусов и даже заплатил по безналичному расчету. Сарай на участке есть, загон есть. В кормах этакая скотина неприхотлива. Чего еще ждать-то? Гнезда, дай бог, сама совьет. И примется сразу яйца нести. Ну не с насеста же они несутся-то? Значит гнезда вьют.

Но для начала гнездования надо птичек привезти. Из то ли Челябинской, то ли Свердловской области в Швейцарию. Что для начинающего птицевода проблематично. Но тут он узнал, что в Белебей из Перми через Екатеринбург с Челябой бродячий цирк едет с животными. Животных много. Белый даже медведь, тигр, слон, зебра, три енота-полоскуна, мартышки какие-то и еще что-то по мелочи в виде удава. В такой компании трех Эму с Нанду никто не заметит ведь, подумал наш фермер, выяснил телефон циркового директора, созвонился, договорился совсем за недорого, пообещав сена слону подкинуть и рыбы хищникам. Договорился на такой натуральный расчет и сел ждать страусов.

Два дня ждал. Может три. На четвертые сутки не вынесла душа жданок, одолжил фермер фургончик, в котором лошадей возят, и отправился навстречу своим животным. И правильно. Цирк ведь он медленно едет. Еще и выступать где наладится без всякой совести.

Встретил цирк. Отдал директору немного сена для слона. Рыбу тигру. Хлеба белому медведю, они его почему-то хлебом кормили, тощий был и плоский, аж ветром носило, голодный страшно. Выполнил мужик все свои обязательства перед директором. Да еще сам чуть ли не в Красноуфимск приехал за своим грузом. Отдали ему страусов.

Но когда первого страуса перегружали, тот возьми да и сбеги. Вырвался и дунул себе прям по дороге. Только ноги мелькают. Птицевод мигом сообразил, что удерет птица. Половина выручки пропадет, а может и вся, потому что не ясно, кто в побег ушел. Самка, одна из двух, или самец – единственный из трех. Прыгает фермер в фургончик и гонит вслед за беглецом. Километров до сорока скорость набрали. Может, конечно, и меньше, а может и больше. Кто ж на спидометр в таких случаях смотрит. Почти догнал. Прям бампером в хвост дышит. Тут страусу остановиться вздумалось. Встал как вкопанный. Фургоны так тормозить не умеют.

И влетела наша не летающая птица аккурат в лобовое стекло автомобиля. Авария. Фермера малость пришибло. То есть все сначала подумали, что напрочь убило. Но циркачи пощупали. Страус скончался, а птичник живой вроде. Погрузили на свою машину и в Красноуфимскую больницу сами отвезли. Там мужика «отрентгенили» с ног до головы, продиагностировали, перевязали, царапины йодом и зеленкой смазали, уложили в кровать и собрались на консилиум. Главврач, доктора местные, директора цирка пригласили как свидетеля, милицию вызвали, уж больно подозрительно циркачи выглядели, никто не знал еще, что они цирковые, Повреждений у больного немного – несколько ребер сломано и палец на левой ноге зачем-то. Но без сознания, значит еще и сотрясения мозга. Стоят, рассуждаю и видят, что пациент глаза открыл.

- Здравствуйте, - говорит ему главврач, - откуда вы? Что с вами случилось помните? Сколько вам лет и сколько пальцев я вам показываю.

- Здравствуйте, - отвечает фермер, - я из Швейцарии. Ничего особенного не случилось, мне просто страус в стекло влетел и аварию устроил.

- И где же у нас этот страус, - спокойно, как с сумасшедшим, ехидничает доктор, - дальше улетел?

- Не, - не улетел, - тут вмешивается уже директор цирка, - страусы не летают, он умер, а тушу мы белому медведю пополам с тигром отдали.

- Значит, нет больше страуса?! – с надеждой спрашивает главный врач, отступая за милиционера, поняв, что сумасшедших вокруг целая банда.

- Нет, - соглашается директор цирка, видя, что ему не верят, - но у нас еще слон есть. И три енота.

В общем-то потом все выяснилось. Страусов пришлось обратно продавцу вернуть. Цирк уехал, фермер тоже домой подался ребра лечить. Байка только осталась. И говорили мне еще, рассказывая эту байку, что директор цирка после того как во всем разобрались, прощаясь, спрашивал фермера, зачем он про Швейцарию-то сказал. Неужели не понимал, что могут не поверить?

- Понимал, конечно понимал, - отвечал ему несостоявшийся птицевод, - все дело в том, что я в Марсе родился. Швейцарец ведь лучше, чем марсианин. В этой ситуации.

Помните анекдот о том как мастер, уложив в квартире ковролин и осматривая сделанное, заметил небольшой бугорок, подумал, что случайно забыл на полу полупустую пачку сигарет, поискал, в карманах ее не обнаружил, расплющил бугорок киянкой, а потом ему хозяйка вернула сигареты и спросила, не видел ли он сбежавшего хомяка?

Мы когда-то в период редких еще навороченных пейджеров, а вовсе не сотовых телефонов, купили довольно-таки старое здание и завели в нем строительную контору. При этом в здании уже водились, тараканы, мыши, пара котов и собака. Больше всего почему-то было мышей, а сразу после того как в здание пришли строители там завелись еще и бухгалтеры с юристами. С бухгалтерами и юристами всегда так. Где какую контору не открой они сразу там заводятся и даже уходят почему-то последними.

И вот, когда уже по конторе морской походкой ходили самоуверенные прорабы, бегали симпатичные бухгалтеры, путешествовали ничего-себе так мыши и ползали мерзкие тараканы, начальство, как ему и положено, сидело по кабинетам, к заместителю директору по финансам впорхнуло милое создание по имени Леночка, с вопросом по осуществлению проводок.

Зампофин, оторвал взгляд от заваленного напрочь бумагами стола, приветливо улыбнулся Леночкиным коленкам и предложил сесть. Леночка кокетливо присела на краешек стула и уже соображала какую ногу на какую положить, чтоб лучше выглядеть, как на широком столе под ворохом документов что-то зашевелилось.

- Мышь! – взизгнула Леночка и зачем-то поджала ноги к подбородку, - я их боюсь!

Шуршать перестало.

- Да ну нафиг, - выразил свой восторг от увиденного зампофин, - показалось.

Тут зашуршало опять.

- Точно мышь, - Леночка испугано, красивым жестом обхватила ноги руками, - уберите ее, пожалуйста!

- Ага, мышь, - сказал зампофин, и глядя на Леночку, ляпнул кулаком по документу, под которым что-то шуршало.

Шуршать естественно перестало.

- Зачем вы с ней так?! – возмутилась Леночка, - жалко же мышку!

Под бумагой снова зашуршало.
- Аааа, - сказала Леночка, - мышь!

- Аааа, - подхвати финансист и несколько раз уже со всей дури ударил по месту предполагаемого нахождения зверя, - сволочь!

Тут уж шуршание просто не могло не закончиться.

- Какой вы жестокий человек, - Леночка опустила ноги на пол и собралась выйти из кабинета, - у меня вечером образовалась срочное дело, мы сегодня не встретимся и вообще… - сказала она прикрывая дверь.

- Постойте, Лена, - возразил зампофин, наконец-то поднявший бумажку, под которой шуршало, - это не мышь, а я вовсе не жестокий. Это пейджер мой, блядь такая. Сломался вот.

Вот говорят, что лошади - умные. Некоторые - да, может быть, спорить не буду. С одной даже Маяковский разговаривал. Помните, «двое в комнате, я и лошадь…»? Или там не лошадь у Владимира Владимировича? Хотя «Лошадь, здравствуйте», - это точно у него.

Тем более, что был у нас один случай с лошадью.

В небольшом уральском селе строители построили новую школу. Рядом со старой.

По случаю сдачи объекта устроили праздник, президента республики пригласили, прочее руководство из министерств и ведомств. Жители на митинг сами собрались, ждут высоких гостей. Из строителей только директора позвали гостей ждать. Остальным просто пикник в поле за деревней накрыли. Все-таки у них тоже праздник, но от руководства подальше, чтоб чего не вышло.

На митинге президента ждут, вот-вот приедет, а пикник за околицей вовсю уже. Шашлык, шкварчит, поросята на вертелах, баранина варится, тосты, радуются все, веселье в самом разгаре.

Мимо ехал мужик на телеге, он в школу еду возил, а оттуда отходы в свинарник, как потом выяснилось. Пьянющииий. С тремя “ща” даже. Но глаза открыты. Строители к нему: дай покататься. Легко, - говорит, - если нальете.

Налили, мужик заснул сразу, строители лошадь кое-как выпрягли. Самый шустрый прораб на нее взгромоздился и поскакал. Шагом так. Вперед. Потому что эта лошадь никуда не сворачивала, как ни просили. Так и скакали: прораб на лошади, человек десять человек за ними, уговаривают лошадь назад ехать, или свернуть куда для разнообразия. А лошадь не уговаривается. Она ж деревенская, а все городские, деревенские городских вообще не понимают. Даже после смычки.

Прораб же с лошади слезать на ходу не обучен, он же прораб, а не джигит. Через некоторое время на площадь, где митинг. С одной стороны кортеж с местным президентом подваливает, с другой - прораб на белом коне скачет. В смысле, сивой кобыле. Так и замерли оба типа статуи. Конной статуи – прораба с кобылой, конечно. Президент вовсе не статуя, он из машины вышел, смотрит на памятник и смеется.

Местному начальнику совсем не смешно. Во-первых он начальник, а по совместительству еще и директор школы с учителем истории. Человек интеллигентный и вежливый. Но делать-то что-то надо. Он себя немного преодолел и на середину площади вылетел на. И так в пол-оборота к прорабу, и так же к президенту, потому что негоже к руководителям жопой стоять, орет с татарским акцентом непонятно кому:

- Пшол, нахуй отсюда, блять такая, Инцинат ебаный.

Народ в непонятках. В республике так гостей встречать совершенно не принято, а тут еще и про инцест кричат. Хорошо учитель физкультуры всем объясняет, что Инцинат это тот самый конь, которого Брут в сенате зарезал на глазах у Калигулы. Тот так и спросил: ты, Брут? И умер.

Кобыле-то что? Она как привыкла между школой и свинарником с пьяным возницей ездить, так и поехала по маршруту. Доехала и остановилась на митинге. На нее хоть матерись, хоть песни пой, ей пофиг, она привычная. Постояла как под загрузкой положенное время, развернулась и обратно поскакала шаг за шагом.

Место освободилось, президент отсмеялся, ленточку перерезал, пару слов сказал и пошел к строителям водки выпить и на прораба посмотреть. Президенты тоже люди, ничто человеческое им не чуждо и тоже интересно, кто такой Инцинат. А лошадь, что лошадь. Старый конь борозды не испортит. Даже на празднике.

Странное дело эта реклама. Чуть ли не каждое второе пиво в рекламе сварено из натурального и отборного солода. И правильно: лишний раз подчеркнуть натуральность и отборность сырья никогда не помешает. А мыло? Мыло тоже ведь требует такого же подхода. Мне кажется, что если бы на этикетке мыла и по телевизору было бы сказано: сварено из натуральных и отборных судей, в смысле, тружеников свистка и красных карточек, это бы значительно улучшило спрос.

А не говорят и не пишут. Если жалко судей, можно немного смягчить тезис. Такой слоган приходит на ум: "Мыло "Коллина" - все микробы "вне игры". И мелким шрифтом, что не из всего Коллины сварили, а типа из волос только. Чтоб не обманывать покупателей.

Ну ладно. Мыло - мылом, Коллина – Коллиной, а однажды вот чего случилось. Тем летом Лëхе сильно не везло. От этого невезения он в судьи и загремел. В арбитры, то есть футбольные. Самая ненужная должность на поле, когда трое на трое навылет играют. Площадка маленькая, там игрокам места не хватает, а тут еще судья мешается.

Но делать-то нечего: мы когда с Лëхой химические опыты проводили, у нас колба взорвалась с результатами нитрации. От колбы никакого вреда: осколками меня по физиономии царапнуло и все, а Лëха от взрыва прятался, поскользнулся и руку сломал. Так это еще ничего. Он со свежим гипсом решил коньки померить. Летом ни с того, ни с сего. Сидел дома на галошнице и, надевая коньки, тянул за задник ботинка целой рукой изо всех сил. Рука сорвалась. Конек в шкафу дырку пытался сделать, а Лëхин затылок в стенке. Панель оказалась крепкой, а у Лëхи оказалось сотрясение. Куда такому в футбол играть на асфальте? Судьей только. Не выгонишь больного совсем ведь. Больные от этого только хуже болеют.

Вместо этого нового судьи пришлось Юрку к нам в тройку брать. Играл он хоть и хуже Лëшки, зато удар убойной силы имел. С правой. Между нами, но ему неоднократно предлагали тряпочку на правую ногу повязывать, как у ненашенского футболиста из Кассилевского Вратаря Республики. Убью, мол, мячиком, если попаду. По крайней мере Юрка так рассказывал.

Играем, значит. Лëха бегает, свистит по-взрослому, гипсом своим машет и головой с сотрясенным мозгом вертит, чтоб нарушения не пропустить. И ладно бы нам подсуживал, так он, гад, честный и вредный. У нас тут атака вышла: Юрка выбегает на ударную позиции в двух метрах от ворот, я ему навешиваю, мячик летит, Юрка с разбегу замахивается, Лëха свистит. Офсайд типа. Зря он свистнул. Не то что бы над ухом, но свисток громкий.

Юрка по воротам своим смертельным ударом не попал. Он прямо Лëшке в лоб мячиком засветил. Как медный колокол блямкнул будто бы. И звонко, и с «трещинкой». Мячик черте куда отскочил, а судья как стоял, так на пол и осыпался.

Лежит судья, в небо как бы смотрит, только глаза закрыты и признаков жизни не подает, кроме того что дышит. Вокруг него все столпились. Где ж поорать про отойдите, дайте ему воздуха, как не в толпе у недвижного тела.

Юрка тут еще свою вину чувствует, поперек всех лезет судью в чувство приводить. Майкой над ним помахать и еще чего-нибудь сделать, типа пнуть незаметно. Тут Лëха один глаз открывает, глаз мутный, а Лëха громко и отчетливо говорит:

- Судью на мыло, блять. – И опять глаз закрыл, типа прощается.

- Раз матом ругается, - говорит один из соперников, - значит живой. Только ему теперь красная карточка положена и удаление по договору «матом не ругаться». Все равно с головой у него «нетого»: судью на мыло, говорит, а сам судья и есть.

- Я судья? - спрашивает Лëха с пола, сам вторым глазом смотрит, и совсем у него глаз не мутный, а с понятием уже, - раз я судья, - то вам пеналь за пререкания.

- Видишь, - говорю, - Юрка, давно надо было судье-то мячиком по голове врезать, чтоб у него мозги на место встали, а то все офсайд, да офсайд не в нашу пользу.

- Я вам сейчас врежу мячиком, - Лëха опять с пола разговаривает, привык уже лежа, - и так чуть свисток не проглотил от неожиданности. Батин настоящий футбольный свисток без спроса взял. Чего бы я ему потом сказал? Жди пока выйдет, да?

- Не, а чего особо ждать? – опять наши соперники голос подали, - как выходить будет можно по свисту понять…

Чего там они дальше хотел сказать, мы так и не узнали. Судейский гипс – штука твердая. Но техническое поражение нам все-таки засчитали.

Так, что ну их нафиг судей этих. Или на мыло. То есть на «мыльные» этикетки.

В девяностые годы прошлого века в губернском городе жил новый русский. Имеющий все атрибуты новых русских того времени. Во-первых, бандит. Во-вторых и далее, малиновый блейзер, зеленые штаны, пейджер, сотовый телефон, красавицу жену с повышенным номером бюста и пониженной социальной ответственностью, бумер с шестисотым, коттедж с бассейном, офис с секретаршей, похожей на жену. И даже место на кладбище.

При таком несомненном достатке человеком он был премерзким. Ему даже секретарша изменяла с бухгалтером, не говоря уж о жене с садовником. Поэтому никто даже не расстроился, когда он взял, простудился и скоропостижно умер. Собака только повыла немного и успокоилась.

Несмотря на всё такое отношение, похороны ему организовали по высшему разряду. Катафалк из кадиллаков, мужчины в цилиндрах, гроб полированный двухместный, открывающийся изнутри и прочие мелочи, рядовому покойнику не свойственные. По обычаям того времени, если кто скажет, что это анекдот - соврет, в гроб положили пейджер с сотовым телефоном. Похоронили. Помянули. Разъехались.

Вдова. Сразу после похорон в собственном коттедже с бассейном медленно и печально утешалась в спальне с садовником. И тут, как всегда не вовремя, зазвонил телефон, на монохромном экране которого высветился номер покойного мужа. Удивившись, но списав удивление на ошибку мобильного оператора, интимное освещение спальной комнаты и выпитый на поминках алкоголь, вдова взяла трубку.

- Анжелика! – раздался хриплый, простуженный голос, - ты что делаешь, Анжелика?! Я сейчас приеду, нам надо поговорить…

На этом связь оборвалась вместе с жизнью вдовы. Видимо сказалось здоровье, подорванное аморальным образом жизни, тремя пластическими операциями и нервной ситуацией.

Однако телефон зазвонил снова. Трубку дрожащими руками взял садовник. То есть он ее до этого взял, чтоб в скорую позвонить, но телефон зажужжал сам.

- Алло, - испугано сказал садовник, - Алло…

- Виталий! – простуженно раздалось в трубке, и это был бухгалтер, - Виталий, передай Анжелике Ивановне, что я телефоны перепутал. Мы Алексея Георгиевича с моим сотовым телефоном похоронили. У меня там нужные контакты остались, надо что-то делать.

А делать-то как раз уже ничего и не надо было. Чего уж тут сделаешь?

Охота - это когда охота, а не охота - так и не охота вовсе, я говорил уже. А если охотники тебя окружают? Деваться-то некуда. Спасите-помогите, - пробовали кричать мы с приятелем в пустоту, - окружают! Но кольцо замкнулось - охотником стал даже зам по финансам.

- Ароныч, - вопрошали мы после покупки им ружья и охотничьего билета, - ну какой из тебя охотник? Ты ж лисицу только обсчитать можешь, как вчера налогового инспектора.

- Охота и не ебет, - заявлял Ароныч, - и чтоб никаких налоговых, фининспекторов и банков со служащими. Пусть идут на хуй, а я на охоту. У меня все друзья охотники. Кроме вас сволочей.

- Ароныч, - уговаривали мы его, - брось это дело. Тебе вот выпить предложи вечером, так ты полчаса календарь листать будешь и на 18:48 в четверг на следующей неделе согласишься. Где ты видел, что барсуки по календарю с часами на охотника выбегали?..

Но Ароныч стал охотником и баста. На первой же охоте, куда он с друзьями по даче на своем коллекционном Москвиче 412 рванул не подстрелили никого. Но возвращаясь обратно случайно задавили зайца автомобилем. Несчастный сам под колеса кинулся и сразу насмерть. Ну, они этого суицидального кролика подняли и домой принесли как добычу.

- А чего он такой плоский? - спросила жена.

- Прикладами добивали, - заявил было Ароныч, но тут же раскололся, - машиной загнали. Жене Ароныч никогда не врал. Про зайцев.

Это, так сказать, присказка. Сказка впереди.

- Утка? Вы знаете, что любит утка осенью в охотниках? - спрашивал егерь, Акрамыч, прохаживаясь перед нашим неровным строем.

- Не-а, - сказал я, тщетно пытаясь представить себе трезвую утку, любящую охотника в осенние заморозки при минус десяти градусах Цельсия.

- Утка, любит, чтоб охотник был одет хорошо и натурально. Натурально, а не во всякую искусственную хрень, - палец егеря явно намекал на мое "японское охотничье снаряжение", взятое взаймы у приятеля, - иди переоденься, я тебе лётный комбез достал с курткой. На натуральной овчине. И унты волчьи.

Я переоделся.

- От теперь вся утка наша, - одобрил прикид Акрамыч, - поплыли. Правильная одежда на охоте - первое дело. Остальное не главное.

- Куда, блядь, поплыли? - спросили все кроме меня хором, - а главное на чем? Вот на этом дюралевом чудовище? Впятером?

- И что ружья тоже брать будем? - задал я интересующий меня вопрос.

- Успокойтесь, это нормальная казанка. Очень устойчивая. На шестьсот килограмм рассчитана, а я похудел, - сто пятьдесят килограммов похудевшего егеря попытались распределиться по его немалому росту, не смогли и опять сосредоточились в районе талии, - садитесь и не вякайте. Мы на охоту, потому что.

Поплыли. Речка-то небольшая. Но быстрая. Я б сказал еще что холодная, но и так кругом минус десять, а в воде теплее. Но что хорошо, так это одежда - все в одинаковых лётных штанах с куртками на овчине. И унты у всех волчьи. Эскадрилья на вылете, блядь.

Потому что одежда при охоте на утку - первое дело, остальное - не главное. Хотя ружья тоже ничего. Пять штук. То есть даже у меня одно.

Акрамыч рулит, мы все его на носу уравновешиваем. Плывем, только водяная пыль столбом.

- Слышь, рулевой, - Васька все еще опасается, - ты только резко не шевелись, а то корыто опрокинешь…

- Ась? - Акрамыч, делая вид, что не слышит, закладывает нехилый вираж, - вот так не делать? - он пытается резко встать, как будто шутит. Казанка переворачивается, - блядь такая, - это уже из воды.

Все вроде плывут. И я. Но трудно. Комбинезон намокает, унты для плавания не приспособленные какие-то и в руках какая-то хрень тяжелая. Приподнял, посмотрел. Ружья. Три штуки. Откуда они у меня? Нафиг они мне? Ружья ж на охоте не главное.

- Если вы утонете, - вспомнилось мне народное и я выпустил из рук первое ружье, - и ко дну прилипнете, - пошло вниз второе, - то сначала будет трудно, а потом привыкнете - третье утопло вместе с унтами.

Куртку снимать было тяжелее всего. Зато сразу плыть легче. По течению, к берегу, чтоб силы не тратить. Догреб. Об корочку ледяную около берега поцарапался немного, а так нормально. Только мокро и любопытно. Жив кто, нет? Отнесло километра на два. Сразу пару матерящихся голов видно было. А потом потерялись как-то.

Иду в общем босым, но в штанах, сначала против течения немного, потом в обратную сторону. Я похоже первый выбрался, остальных дальше снесло. Потом на бег перешел, холодно потому что. Пробовали босиком по замерзшей грязи с травой босиком бегать? И не пробуйте, не надо.

И вот бегу, пыхчу и вижу. Мысок такой в речку вдается с поворотом. На мыску лодка наша, люди мокрые вокруг лодки кругом суетятся, и даже Акрамыч уже костер разводит хрен знает из чего, но дыму много. Поздоровались.

Через полчаса всем потеплело. И костер, и спиртом растерлись. Овчина только сохнет медленно. Штаны-то у всех на овчине ведь. Летные.

- Уважаемый Де Монсоро, - спросил я Акрамыча, - вот ты уток всех знаешь…

- Как ты меня назвал? - возмутился Акрамыч, и я было подумал, что он от утопления забыл про Дюма, - я что по-твоему такая же сволочь?

- Не, Акрамыч, ты по-моему, такой же граф и главный ловчий. И не мог бы у знакомых уток узнать, им только полетные на овчине нравятся? Может в следующий раз мы что-нибудь военно-морское купим? В нем небось легче плавается.

- Что-то мне подсказывает, - возникает из дымного марева Васька, - что в военно-морском лучше ходится. А плавается - как раз в летном.

- Ну вас нахуй, ерники, - прерывает нас Акрамыч, - сейчас машина придет с сухой одеждой и обувью. Я позвонил. У меня телефон был в непромокаемом кармане. У меня вообще все карманы непромокаемые. Потому что правильная одежда на охоте - первое дело, а остальное не главное. Сейчас на утку пойдем! И мы пошли на утку.

Десять черных котов (взамен тринадцати черных медведей)

Есть у меня история про обезьяну и сумасшедшего. На втором курсе института услышал и всем рассказываю, о том как два совсем молодых человека поймали в сквере на Большой Грузинской обезьяну, посадили ее в чемодан, понесли рано утром, почти ночью, на птичий рынок продавать, а их по дороге милиция остановила.

- Стой, стрелять буду.

- Стою!

- Стреляю.

Не, это не из этой оперы вообще. А что это у вас в чемодане, ребята? Обезьяна. Вы что с ума сошли? Ага, у нас и справки есть. И действительно папа одного из них сделал обоим справки, что они безответственные люди по мелкому хулиганству. Про такие справки в советское время только слухи ходили, редко кто видел, но всем очень хотелось.

История не то что бы смешная, но имела место быть. Леха недавно спрашивает:

- Помнишь ты мне про сумасшедшую обезьяну в чемодане с милицией рассказывал?

- Помню, а как же, - ему возражать - только карму портить, Леха хоть и одноклассник мой, и знакомы мы лет пятьдесят без малого, и спортом вместе занимались, но он все равно на носорога похож, если его на задние ноги поставить. Я про носорога. Алексей Борисович сам прямоходящий и на задних лапах ничего себе передвигается в школе сито рю.

- Так вот со мной практически тоже самое произошло, когда я из питомника ехал.

Надо сказать, что Леха, несмотря на свой рост, вид, вес спортивное прошлое с настоящим, у него спорткомплекс свой, очень любит цветы и животных. Отчего сажает растения на своих газонах и помогает приюту для бездомных кошек. В честь своего покойного кота по имени Брюс Ли, по-моему.

В этот день Алексею Борисовичу, надо было перевезти из приюта в Москву на раздачу страждущим десять черных котов. Я не выдумываю. Если бы я выдумывал, черных котов было бы 13, причем среди них один рыжий, просто чернокрашеный. Почему именно в ту неделю люди заказали по фотографиям десять котов, я не знаю. Леха кстати тоже, его просто попросили отвезти и раздать в десять адресов. Машина у него позволяет, потому что в маленькую машину он бы сам не уместился. На грузовике ездит по имени Тундра. Поэтому ему положили котов в большущий чемодан с отделениями и дырочками, такие чемоданы для реквизита в кино про тигров в цирке показывают. Здоровые с широкими ремнями и пряжками. Почему не в переносках? А где их столько напасешься-то? То что было - то и взяли. Подумаешь, сорок километров в чемодане, перед тем как в хорошие руки попасть. Должно же черным котам когда-то везти, а?

Им и повезло. Леху полиция для проверки остановила. Его всегда останавливают. Мало того, что он сверху лысый с татуировкой, а снизу бородатый, я кстати про лицо, а не про седую шерсть на груди. Так его лицо треть лобовухи Тундры перекрывает. А плечи почти всю.

Так вот останавливают Алексея Борисовича на посту, проверяют документы и вежливо спрашивают, а что это у вас в багажнике, а то наша собачка что-то нехорошее чует.

- Коты черные в чемодане, - честно отвечает Леха и понимает, что ему не верят, потому что уже из автоматов целятся.

- Вы в своем уме? – спрашивают его полицейские, которым понятно, что человек как раз нормальный с всякими запрещенными наркотиками ли, оружием ли, трупом ли в багажнике врать про котов не будет. Только умалишенный такое придумает.

- Десять штук, - продолжает Леха, который с удовольствие откосил бы под сумасшедшего, но у него принцип все начатое до конца доводить, даже глупости.

- Сколько? – издеваются над ним полицейские, - сказал бы еще пять, мы б поверили, а то десять! Открывай багажник, показывай оружие, наркотики и трупы.

- Ладно, - говорит Леха и открывает багажник, в котором все видят чемодан, - пожалуйста, пожалуйста. Только вы их сами ловить будете, я вас предупредил, - и открывает чемодан.

Из чемодана, естественно, десять черных котов. Выпрыгивают. Причем молча.

Больше всего полицейская собака охуела. Она такого никогда не видела. Пыталась гавкать, но ей-ей мурлыкала. То ли от удовольствия, то ли намордником подавилась.

Через час они котов собрали. Очень сачок пригодился для отлова бродячих животных, кстати оказавшийся на посту. Всем постом ловили вместе с приданным усилением. Последнего кота снимали с дерева, когда стемнело уже. Собака, глядя на все это, от смеха уже и мурлыкать не могла не то что гавкать.

- И знаешь, что главное? - спросил меня Алексей Борисович заканчивая рассказ, - вот совершенно не уверен, что коты, которых я раздал, были теми же самыми, что из приюта уехали.

- Это почему же? – поинтересовался я ехидно, - черный кот он и есть черный кот, особенно когда их десять.

- Так то оно так, - вздохнул Леха, - но два оказались рыжими.

Кострома – веселый город, костромичи соврать не дадут. Однажды костромской зимой какая-то пьяная рожа вечером уперла из ресторана Берендеевка, что в городском парке, чучело медведя и спрятала его на тропинке под сосной. За пятьсот метров от ресторана.

В ресторане этого вроде бы никто не заметил, что положительно характеризует его персонал и интерьер. Хотя отдельные источники сообщают, что персонал ресторана пропажу обнаружил сразу и бросился ловить человека, убегающего с чучелом медведя. И не поймал. Что характеризует за день набегавшийся в ресторане персонал еще более положительно.

Чучело одиноко скучало под сосной до утра, пока его заметил спортсмен. Утром. То есть неизвестно на самом-то деле спортсмен это, или просто так источники назвали утреннего бегуна от ишемии. Но он в рассветных сумерках. А рассветает у нас поздно. Он бежал и заметил чучело. Но он не знал, что это чучело. Он подумал, что там медведь. Чуть выше его ростом. Так он сказал полицейским, к которым прибежал, едва не добегавшись до сердечного приступа. Полицейские же вооружились и поехали ловить медведя. И вы бы поехали на их месте, даже не спорьте. А в это время. В ресторане. Наконец заметили, что у них чего-то не хватает. Что опять же положительно говорит об их интерьере и персонале.

Заметили, поискали в ресторане, поискали вокруг ресторана, нашли, и обрадовавшись, что их не буду ругать за пропажу, оттащили чучело на место. По дороге нечаянно оставив пару следов на снегу. Не своих. Чучела.

Следы обнаружили полицейские. Те самые, которые не обнаружили медведя, которого видел спортсмен. И начали его ловить. И поймали бы, никуда б не делись. Если бы не заглянули в ресторан Берендеевка поправить здоровье обедом и предупредить персонал с посетителями, что по парку бегает медведь.

Персонал ресторана, накормил полицейских, но местонахождения медведя не раскрыл, в чучеле не признался, не на шутку испугавшись ответственности. Полицейские, подумав, что персонал боится дикого зверя, успокоили официанток с официантами предположением, что медведь видимо сбежал из бродячего цирка, так как в парке наличествуют следы только передних лап, а медведи, не имеющие отношения к цирку, только на передних лапах ходить не умеют.

Все хорошо кончилось. У них даже был неоднократно судимый подозреваемый двадцати шести лет, которого так и не нашли, зато медведя обезвредили.

Во дворе нашей школы был бюст, но не совсем. Не совсем бюст, то есть. По документам - бюст, а на самом деле только по колено маленький еще Владимир Ильич под тяжестью кудрявой головы с мыслями о революции в гранитный постамент ушел. Недовдавило его до бюста. Но штакетничек деревянный низенький, газончик с кустиками, туями и лиственницами. Цветочки с клумбой. Березку плакучую, какой-то ландшафтный дизайнер советского толка воткнул вполне к месту. Красиво.

Прям на школу Владимир Ильич бронзовыми глазами и смотрел. Наблюдал за выполнением того, что на постаменте лесенкой: "Учиться, учиться и учиться..." Он к нам передом, а школьники на школьной линейке к нему задом, потому что лицом к директору и прочему руководству. Школьнику-то могли и простить такое невежество, а директору - вряд ли. Хотя и школьникам...

Один из моих одноклассников в самом первом классе из-за этого бюста удлиненной модели из одноклассников моих пропал. В лесную школу для альтернативно одаренных, как сейчас говорят. Как только в октябрята приняли, так и пропал.

Потому что обрадовался очень и событию, и звездочке с маленькой копией бюста. А обрадовавшись, он вооружился почти настоящей саблей из прутика, а вместо лошади выбрал памятник Владимиру Ильичу. И поскакал, сжимая коленками бронзовую шею, и изображая Чапаевского конника. Совершенно не задумываясь, чья это шея, и зачем она из туловища торчит. Об этом другие задумались.

В старших классах он обратно перевелся из той самой школы. Достаточно известный в банковской сфере человек сейчас. С немалым авторитетом. И никто не знает ведь, что в этот авторитет он начал въезжать на горбе маленького и бронзового Владимира Ильича Ульянова.

Поколенного бюста нет уже давно, а подножие еще в прошлом году стояло. Ой. Ошибся, кажется. Некоторые филологи считают, что у бюстов подножия не бывает по определению. Пьедесталы только с постаментами. А вы как думаете?

В советской науке оказывается кроме замечательных открытий и явных достижений иногда черте чего происходило и даже служебные романы случались. Если бы не месткомы, следящие за нравственностью вплоть до длины юбок секретарей…

Так вот в одном академическом, можно сказать, НИИ в годы перестройки помер старый директор, академик, заслуженный человек, лауреат, орденоносец и вообще. Похоронив шефа, уволилась тайно влюбленная в него пятьдесят с лишним лет и потерявшая смысл жизни секретарь. Долго ли, коротко ли там у нас все происходило история не сохранила, но назначили на пост молодого директора. И не просто назначили, а путем прямых выборов с тайным голосованием коллектива в качестве эксперимента.

Без всякого руководящего опыта, обычный завлаб с научными амбициями и такой сложной темой докторской диссертации, что я ее не выговариваю.

Начал ученый руководить, а ему за это секретаршу на работу взяли. Прям как из карикатуры Крокодила на западный образ жизни. Ноги метра полтора, ум, образование, зеленые глаза с чайные блюдца, широкие пояса вместо юбок, блондинка. Такая красивая, что институтские мужики помоложе специально ходили в приемную приобщиться к прекрасному, как в Третьяковку, институтские дамы тоже шастали как в шубный магазин изъян какой-нибудь обнаружить. Сошлись, кстати, на том, что дура – дурой. Сидит, точеными наманикюренными пальчиками на клавиши пишмашинки «оливетти» жмет, кофе растворимый начальнику таскает, попой вертит и вся работа. Придя к такому выводу коллектив успокоился.

Начальник тоже на секретаря смотрел. Любой человек на нее бы в этом смысле внимание обратил, коли мужчина. Даже издалека. А тут вообще рядом трется, духами французскими пахнет. Он бы может быть и пристал, но что тормозило молодого директора – это те самые карикатуры из Крокодила, анекдоты шеф-секретарша и полузабыты моральный кодекс строителя коммунизма. Так что целых полгода никаких поползновений, кроме того, что в след посмотреть, когда документы принесет и случайно в вырез заглянуть по дороге в кабинет. Так бы наверное они и состарились, если бы не одно происшествие.

Принесли директору к вечеру какую-то научную хрень в виде статьи на рецензию. Настолько научную, что вообще одни дифференциальные уравнения с интегралами в области физической химии. Он эту хрень смотрит и не нравится ему работа. А чем не нравится с первого взгляда не понять, надо разбираться. Решил утром. Оставил работу на столе, положил сверху свой известный уже институту красно-синий карандаш и домой уехал.

Утром, как всегда на секретаря скрытно зыркнул и на место прошел. И видит, что оставленный им документ весь красными каракулями исчеркан. Как будто ребенок «неровной» рукой развлекался. Присмотрелся, вроде осмысленные каракули, неровные. Еще вник. Ба! Да от первоначальной идеи статьи вообще ничего не осталось, потому что ошибки, но ошибки исправлены и эти исправления открывают такие перспективы, что жутко становится за потенциального противника. Вызвал секретаршу и с гневным видом:

- Кто бумагу карандашом испортил? – ну как ребенка за рисунок на обоях.

А та покраснела хуже карандаша, посинела ничуть его не хуже и с вызовом:

- Ну, я! Нельзя же мимо такой вопиющей глупости проходить, а вы подписывать собирались! И вообще я кандидат наук, давно к вам на работу по этой теме хотела, только вакансий не было, кадры секретарем посоветовали, - и глазами блюдечными еще хлопает на мокром месте.

Шеф тут совершенно другим взглядом своего секретаря уничтожил и говорит, что вынужден ее уволить к чертовой матери. А она ему...

Не, я собственно при этом разговоре не присутствовал, врать не буду, хотя во встречах результатов той беседы из роддома участвовал два раза. Теперь у них кроме кучи совместных научных достижений, лауреатства и членкорства двое взрослых детей с внуками. А в гостиной на стене в строгой рамке висит увеличенная копия карикатуры из Крокодила, где иностранный буржуй пристает к сексапильной секретарше.

На левом берегу уральской реки вгрызалась в землю машина наклонно-направленного бурения, на правом варили дюкер. Все это вместе называлось строительством подводного перехода магистрального газопровода и велось одним из наших участков уже пару месяцев, когда в работе наступил предпраздничный перерыв.

Бригады правого и левого берега разъезжались по домам, последним отправлялось руководство участка – начальник и два мастера. Стоя на левом берегу смотрели, как с правого отъезжает последняя вахтовка со сварщиками – сорок километров вдоль реки, выезд с грунтовки на асфальт, прям к мосту, пара сотен километров до базы. Невдалеке от временно пустых вагончиков правобережных паслось деревенское стадо. Несколько десятков разномастных коров вперемешку с овцами и козами.

- Барашка бы купить, - мечтательно сказал начальник участка, - шурпа, шалык, футбол, уху на бараньем бульоне сварим. В холодильнике ящик водки ведь.

- О! Мысль, – обрадовался первый мастер и заорал, легко перекрывая командным голосом сто метров шелестящей воды, и триста заливного луга, - эй, пастушок, продай барана!

- Чо? – заинтересовались на том берегу
- Барана, продай, чо! Чокать он мне будет.
- Пять тыщ! – загнул от радости пастушок.
- Пять тыщ – десяток! – старого мастера не проведешь, он умеет торговаться даже через речку.
- Три за одного!
- Две!
- Нет, три!
- Пятьсот рублей!
- Ты же две тыщи предлагал?
- А ты пять и что с того?

Сторговались на полторы, вся рыба в реке – свидетель.

- Полторы? – переспросил начальник, хотя все слышал вместе с рыбами и зверьем километров на пяти уральского леса. – Полторы – это хорошо. Только тебе, Николай Михалыч, теперь восемьдесят километров за бараном и столько же обратно идти. Сорок – до моста по нашей стороне, сорок по их. Потом обратно.

- Даааа, - протянул первый мастер, - вот он баран-то, красивый и близкий, я прям свое отражение в его глазах вижу, а на самом деле он в восьмидесяти километрах. Все в мире относительно, мать его Лобачевского в неевклидову геометрию.

- Так лодка ж есть резиновая, - вспомнил второй мастер, сплавать можно. Только она одноместная.

- Правильно, - оценил мысль начальник участка, - туда ты на лодке, оттуда барана на весла посадишь, а сам пешком восемьдесят километров. Так в два раза меньше получится, чем просто сходить. Интересно, этот баран грести умеет?

- А мы тебе говорили, - снова влез первый, - надо было у главного инженера казанку на участок просить. Сейчас бы сплавали и вся недолга.

- Я просил, - погрустнел начальник, - а он мне: «вы еще за ту утопленную не рассчитались, вам», - говорит, - «крейсер Аврору дай, так вы его со всем экипажем и тремя ближними деревнями на дно пустите».

- Почему с тремя-то, - второй хитро улыбнулся, потому что уже придумал план,- почему с тремя-то сразу? А за бараном я не поплыву. Мы трос через речку натянем и по нему лодку как паром используем. Пустую туда, с бараном обратно.

- Слышь, пастушок! – заорал он, - не уходи никуда. Мы сейчас…

- А как трос перекинем? – заинтересовались мужики.

- Трос? С тросом все просто…

Через час был пробный выстрел. Из двух свай подпорной стенки и нескольких камазовских камер была сделана рогатка. Натягивали экскаватором Hitachi трехсотого размера.

- Дзынь! – пущенный мощной резиной гранитный булыжник снес антенну вагончика на противоположном берегу и потрескивая скрылся в лесу.

- Перелет! – оценил успехи начальник, - все равно эта антенна ничего здесь не ловила. На треть меньше натягивай.

К следующему камню привязали веревку. Булыжник на излете грохнул таки по металлическому боку вагончика, напугал пастушонка, но веревку перетащил. Веревкой вывели тонкий стальной трос, через полчаса резино-паромная переправа была готова и на правый берег, перебирая руками трос, отправился первый мастер. К лодке привязали тяговую веревку, а саму лодку петлей прихватили к тросу, так баран грести отказался, как ни упрашивали. Зато совершенно спокойно взошел на судно и отплыл в неизвестность.

- Связать надо было барана, - громко предложил второй мастер, дотянув лодку до середины реки.

- Ана, ана, ана, - ответило ему горно-лесное эхо, а баран испугавшись громкого голоса выпрыгнул из лодки и поплыл.

- Связали б, утоп нахер, - оправдался первый, и они все побежали вдоль берегов за плывущим животным. Километров через пять скотину прибило к нужному берегу. Барана поймали, несмотря на то, что он укусил второго мастера.

- Знаете что, - сказал следующим вечером начальник участка запив ароматную баранину ледяной водкой, - можно было трос не натягивать. Я тут посчитал на досуге, если б барана просто в речку с правого берега бросить, его все равно на левый должно вынести. Там ведь река поворачивает.

- Головастый ты мужик, Петрович, - поддержали его мастера, - поэтому и начальник. Но лучше давай в следующий раз поросенка купим. Не знаешь поросята кусаются?

- Кусаются, - улыбнулся Петрович, - волка даже загрызть могут. Я вот еще думаю, что если здраво рассуждать, то трос все-таки надо было натягивать. Только не барана везти, а брать водку и самим ехать ко всему стаду сразу.

Добрые у нас люди, особенно женщины. Бабушки добрые и остальные тоже несмотря ни на что добрые, а душа у них прекрасная и неиспорченная. Вот вошел я как-то в автобус вечером. А там две знакомые друг другу дамы насущные вопросы общественной жизни обсуждают. То ли с дня рожденья чьего-то возвращаются, то ли на корпоративе каком задержались. Там офисный центр рядом оттуда похоже едут.

- Нет, - говорит та что постарше и лет шестидесяти, - я против химической кастрации. У него ж все причиндалы останутся, вдруг еще чего-нибудь вытворит. Надо их просто расстреливать и все.

- Ну что вы Софья Павловна, - отвечает ей другая, что помоложе и лет тридцати пяти, - расстреливать не гуманно. А вдруг он ни в чем не виноват? Я бы их на самом деле кастрировала. Без всякой химии и без всякого остатка, прям под корень. И руки бы еще отрезала.

- А руки-то зачем? - удивляется Софья Павловна, - они что еще и руками могут?

- Конечно, могут! - таким уверенным тоном заявляет блондинистая Мариночка, что никаких сомнений в знании ей предмета не остается даже у меня, - еще как могут. - И добавляет после секундного раздумья. - Поэтому я бы им еще бы и ноги отрезала, пусть так живут.

- Что и ногами могут?! - дама постарше прикрывает рот ладошкой от ужаса, - тогда и ноги надо кастрировать, точно. А может расстрелять все-таки? Их же кормить придется с ложечки и ухаживать, кто ж этим заниматься будет?

- Найдется кому! - чувствуется, что Мариночка вошла в раж, - И язык еще вырезать обязательно. А ухаживать за ними простых насильников заставить. пусть тоже мучаются.

- И язык??! - покраснела Софья Павловна, - Как им только не совестно.

Что там им не совестно я так и не узнал. Автобус доехал до конечной я вышел, а женщины еще разговаривали.

Сон алкоголика короток и тревожен, так обычно говорил мой друг Виктор Николаевич, не давая мне выспаться после загула. Виктор Николаевич не то чтобы охотник, он себе просто винтовку купил, вместе с медицинской справкой, охотничьим билетом, стажем владения и патронами. Пострелять он любитель, мы в детстве биатлоном вместе занимались.

И вот этот биатлонист-алкоголик, после короткого и тревожного сна вышел на крыльцо нашего охотничьего домика в горах Урала, подышать свежим воздухом для снятия похмельного синдрома. Нет, меня там не было, это все с его слов записано.

Представляете? Прям самый рассвет. Первые лучи пробиваются. Зябко. Туман клубится. Чуть вдалеке горы. Ручеек журчит, он от крыльца в пяти метрах справа. Красотища неимоверная. И прям перед Виктор Николаевичем в тумане волк стоит и на него смотрит. Хотя глаз-то не видно, но они светятся. Две точки светящиеся, а не глаза.

Виктор Николаевич протрезвел враз. В дом за винтовкой, на ходу заряжая вышел обратно. Волк стоит. Прицелился и выстрелил. Попал в правую переднюю лапу.

Волк стоит. На лапу смотрит.

Выстрелил еще раз. Попал в левую переднюю лапу.

Волк все равно стоит. Смотрит опять на лапу.

Третий раз выстрелил. Похмельные биатлонисты быстро и метко стреляют. Прям в левую заднюю попал.

А волк все равно стоит, задумался видимо. Потому что никакой волк на одной лапе стоять не может, если не задумается.

Виктор Николаевич не выдержал такой наглости и прям в лоб волку выстрелил. Промеж глаз. И попал разумеется.

Волк от попадания волчком закрутился, но опять не упал. Виктор Николаевич собрался уже штык примкнуть и в рукопашную пойти, как разбуженный стрельбой на крыльцо вышел наш егерь, Акрамыч.

- Виктор Николаевич, - сказал он потягиваясь, - мы с тобой вчера чучело от пыли выстирали и сушиться повесили. Ты зачем его битый час расстреливаешь, как фашист?

Адекватность – понятие совершенно относительное. Я рассказывал, как два молодых человечища пришли к нам из техникума мастерами работать? По специальности «строительство магистральных трубопроводов». Сразу на трассу, никаких офисов. По традиции пришедшим надо было проставиться, то есть организовать подчиненным и руководителям небольшой праздник, коих на стройке не так уж и много. День строителя, день нефтяника-газовика и все. Пятницы не считаются потому что работа без выходных круглосуточная.

И вот они купили барана для байрама, то есть для праздника, а поскольку навыками поедания мяса обладали, а навыками приготовления баранины из живого барана – нет, эти два балбеса решили убийство животного механизовать . Для чего одолжили на соседнем участке кольцевой заряд для резки трубы взрывом, надели барану на шею, залегли за бугорком, взвели адскую машинку и опустили рукоятку вниз. Бабахнуло. На бабах собрались люди, которых о таких вещах принято заранее оповещать, потому что если не оповещать - люди пугаются, у них все из рук падает вплоть до рычагов тяжелой техники или труб в траншею. Собравшись злые, непредупрежденные люди увидели двух растерянных балбесов и одного оглушенного барана, который заряд-то не будь дурак с шеи стряхнул, но отойти далеко не мог, потому что был привязан к дереву.

Балбесам надавали подзатыльников, барана превратили в еду совершенно традиционным способом, а способность поиска приключений на свои и чужие задницы молодыми мастерами запомнили и записали.

Где-то через неделю начальник участка, где работали два новоиспеченных руководителя среднего звена, вспомнил, что коллега его, тот самый у подчиненных которого балбесами был взят кольцевой заряд, попросил третьего дня взаймы бензопилу и пару топоров. Надо было сразу отослать, но за недосугом забылось. А тут еще два разгильдяя за провинность от дел отстранены и болтаются как не пришитый хвост сивой кобылы в столовой, под крылом у поварих. Две проблемы слились в одну, первому молодому мастеру вручили немецкую пилу «Штил», второму два топора и наказали топать вдоль траншеи до соседей, там найти городок, в городке соседское начальство, Андрей Санычем зовут, продемонстрировать Андрею, что пила заводится, работает и пилит, а топоры острые, хошь хлеб резать можно, хошь чижиков строгать.

И отправились молодые мастера куда послали. Недалеко, километров семь горными буераками с частым лесом.

Они отправились, а начальник участка, серьезный вроде человек, с Черномырдиным лично знаком, взял зачем-то тренковый телефон, вызвал соседа и пожаловался, что эти два оглоеда, чуть не подорвавшие животное, получив трындюлей и контузию, второй день с бензопилой и топорами по окрестностям шастают и ищут на ком зло сорвать. Если кого встретят, начинают хлеба просить, а если не дать - пилой с топорами запугивают. Психушку вызывали, но они вывернулись. А сейчас вроде в вашу сторону пошли. Слышали слесари со сварщиками, что пила где-то жужжала и люди кричали.

И вот к Андрею Александровичу являются два молодых мастера. Мы, говорят, вам, Андрей Саныч, пилу принесли и топоры. Пила рабочая, топоры острые, хлеб режут. У вас хлеба нету, чтоб показать? Нету? Ну мы тогда на чижиках. И первый принимается пилу заводить, а второй шарится чижиков найти, чтоб строгануть для демонстрации.

Андрею Александровичу честно не по себе стало, хотя он вовсе и не трус был, а матерый находчивый трубостроитель. И чижиков своих жалко тоже. Я, говорит, вовсе не Андрей Александрович Петров, а Сидоров Владимир. Петров дальше по трубе на восемь километров, мы вчера участками поменялись.

Молодым мастерам делать нечего, пилу заглушили, топоры собрали и дальше пошли. А Саныч им еще и две буханки белого хлеба в дорогу отправил. Подождал, когда чуть от городка отойдут, велел догнать и хлеб вручить для безопасности. Вручили.

Идут оболтусы дальше, пилу с топорами тащат, дождик накрапывает, день к концу близится. И ребята, что на вдольтрассовом проезде машина стоит и кто-то в синем плаще у трубы крутится. Издалека в сумерках на бабу-ягу похож. Или на лешего какого, а может на Синюшку, Урал же все-таки.

- Здравствуйте, бабушка, - сказал мастер с пилой, подойдя поближе.

- Какая я тебе, блядь, бабушка, внучек? – обернулась Синюшка, оказавшись их конторы главным инженером, - совсем страх потеряли, на трасе водку жрать до неузнавания начальства? Да еще с бензоинструментом в руках.

- Да нас дядя Ришат, послал Андрей Санычу, пилу передать и два топора. Острые, хлеб режут, - оправдываются оболтусы и достают из рюкзака буханки, чтоб, значит продемонстрировать.
- Так, - постепенно немного въезжает в суть главный, - пилу и топоры в багажник, сами на заднее сиденье.

- Нет, - главный въезжает еще немного, понимая, что ребята трезвые, но зато ебанутые, - пилу с топорами на сиденье, сами в багажник. Загружает это все в машину. Везет на первый участок, забирает там Владимира Сидорова вместе с Андреем Александровичем, и они все вместе едут на второй участок пиздить «дядю Ришата» за нестандартное чувство юмора.

Причем здесь адекватность, спросите? Глядя на это все со стороны прошедших лет, мне иногда кажется, что самые адекватные из нас были топоры, бензопила «Штил» и те самые чижики. Трубоукладчики с экскаваторами не в счет.

- Кого там черти принесли полпервого ночи? – спросил я дверной замок и открыл дверь, - Леха, тебя каким ночным ветром закинуло?

- Можно я у тебя переночую? – интересуется это чудо, - я тут даже снотворного захватил…

Коробка с Хеннесси. По-моему там дюжина. Или полдюжины. Ноль семь на двенадцать? Или все-таки на шесть?

- Переночевать или пожить неделю? А то судя по количеству снотворного уснуть сегодня не удастся.

- Это как пойдет. Но домой не поеду, там Ленка психует, разводиться хочет. Нашла в багажнике женские трусы, сказала, что не ее и психует. Я ж ей говорю, что это даже хорошо, что не твои, разве нормальная тетка станет мужу в багажник свои трусы класть? Они, между прочим, и не мои, я же не психую, это я ей говорю. А она еще больше разошлась. Ну я и ушел. Тем более все равно не знаю откуда эта фигня в багажнике завелась. Даже предположений никаких.

- Опять ты со своими бокалами, стаканов нет что ли? – это Леха на кухне уже, - давай я лимон порежу, а ты шоколад достань.

Разлили-выпили по первой. Не успели шоколадкой занюхать, как опять звонят. Только теперь по телефону.

- Привет, Лен. Ты на Леху не гони, это я у него машину позавчера брал, поразвлечься. Устал, понимаешь, от одиночества, - в общем-то я почти не вру.

- Пятый.

- Чего пятый-то, Лен? Так все и было.

- Не чего, а кто. Ты пятый за полчаса, кто у Лешки машину позавчера брал. Поразвлечься. Колька брал, Никита брал, Васька брал, Зиновий Петрович и тот развлекался в нашей машине, хотя ему третьего дня семьдесят два стукнуло. Нет, они-то ладно, но от тебя я этого не ожидала.

- Почему это не ожидала-то, Лен? Я вовсе не такой морально устойчивый, каким кажусь…

- Ты не кажешься, но тебя на службу водитель возит, а по выходным Танька. Потому что ты водить толком так со школы и не научился, у тебя права книжечкой еще картонной.

- Между прочим, водить машину для таких развлечений совершенно не обязательно. Достаточно иметь ключи и желание.

- Голову надо иметь, когда врешь. Леху позови, а то он телефон выключил. И не говори мне, что он водки выпил от нервного потрясения, спать лег, а ты его никак разбудить не можешь. Ты пятый ведь.

- Так нет его у меня, Лен. Ушел.

- Господи, какие вы все одинаковые, мужики. Передай ему, что я узнала чьи это трусы, пусть возвращается. Они у мамы из сумки выпали, когда Леха ее на вокзал вез. Когда Татьяна с Мальдивов возвращается, кстати? Или она на Азорские улетела? Через неделю? Приходите в гости. Отметим Лехин новый день рождения. Или похороны обмоем. Убью гада, если сей час же не вернется, так ему и передай.

Леха, конечно, домой пошел. Кому хочется, чтоб его убили ни за что ни про что. Мы по второй выпили и он пошел. А я сидел и думал:

- Какая все-таки у Ленки мудрая мама. Или забывчивая.

Я не знаю более кротких созданий, соревнующихся в тонкости нарезания лапши и мелкости рубки салатов, чем татарские женщины.

- Альфия! - позвал как-то один знакомый татарин свою татарскую женщину, когда мы сидели за столом, - принеси-ка нам стремянку.

- Теперь залезь на нее, - продолжил он, - и посмотри чего на столе не хватает. Тебе видно, что ты забыла принеси соль? Неси.

Утром Марат оправдывал небольшой фигнал неожиданно открывшейся дверью холодильника.

Или вот моя знакомая адвокат по уголовным делам, девушка исключительной миниатюрности и кротости татарского нрава... Её вообще одно время маленьким привидением называли. Потому что как-то поздним вечером на трассе выпросила у водителя посидеть за рулем большого черного Шевроле Тахо. Вдавила педаль в пол и умчалась в даль. Мы попрыгали по машинам, любопытно же, и двинули следом.

Километров через пять нашли в кювете жигулёнок с целым, но очень испуганным автовладельцем. Он не мог оторвать руки от руля, пришлось помочь.

Мужик привидение увидел. Мчится, говорил, навстречу Тахо. В салоне мертвенно бледный свет, за рулём никого и музыка тревожная. Мы сначала подумали, что насчёт музыки ему показалось, но потом вспомнили, что наш адвокат Бетховена любит и врубает его очень сильно, потому что глуховата малость, а слуховой аппарат носить стесняется. Ей бывший муж в ухо дал.

Так вот это доброе привидение, когда разводилась с мужем, а он тоже адвокат. В суде избила его Уголовным Кодексом. Кодекс был с комментариями и размером с большой энциклопедический словарь. Закончив избиение, она уронила на бывшего шкаф с прочей юридической литературой. На радость тоже недавно разведённой судье.

Сейчас привидение снова замужем. Они счастливы, но нет да нет ругаются. А когда адвокат предлагает развестись «по хорошему» муж вынужденно идёте на уступки.

Пятьдесят шесть лет назад два друга тащили диван. У одного из них родился сын и они с женой решили переехать от мамы к маме. И переехали все кроме дивана. Диван решили с другом перенести, потому что с другом диваны носить сподручнее чем с женой.

Там в общем-то не очень далеко переезжать, если напрямую. Но по прямой лес, по лесу неудобно, а по дороге километров шесть. Тоже недалеко. Пешком с диваном. Ночью. Потому что днем коляску с сыном перевозили и чемодан. Больше перевозить днем нечего было.

Диван понесли засветло. Там даже небольшая тележка была, но диван с нее все время падал. Пока падал, стемнело. Не страшно совершенно. Место нормальное. Половина поселка сидит, так половина-то еще нет, только собирается, отчего зачастую по ночам спит.

Зато милиция бдит и бодрствует. А если в таком уютном месте двое ночью тащат диван, значит они его где-то украли. Или стырили. В общем-то двух друзей забрали в милицию. Сунули в воронок и увезли. А диван оставили. Вещественное доказательство в воронок просто не поместилось.

Долго разбирались, милиционеры оказались новыми, поселок с жителями знали плохо. Но разобрались. Друзей отпустили и даже отвезли на место. К дивану. Только дивана там не было, его украли. Милицию даже и вызывать не пришлось, она, чувствуя некоторую вину, сразу пошла по следу.

И диван недалеко обнаружила вместе с двумя похитителями. Которых забрала в околоток вместе с двумя потерпевшими свидетелями. Диван, понятное дело, не поместился в воронок.

Оформив протоколы и задержание с поличным, милиция отвезла свидетелей на место. К дивану. Только дивана… На этот раз преступников искали дольше, чем в первый раз. Потому что тележкой они не пользовались, а тащили диван сами, практически не оставляя следов. Их задержали и вместе с потерпевшими отвезли в отделение, где оформили протоколы задержания. После оформления потерпевшего и свидетеля отвезли на место к дивану.

На этот раз диван был там, где его оставили вторые жулики.

- Товарищи милиционеры, - обратился к ним потерпевший, - может вы здесь в засаде подежурите? Вам – перевыполнение плана по задержаниям, а нам всего два километра осталось, следующие грабители могут прям до дома донести.

Про Ферапонта.

Ванька, коллега мой, втрескался нечаянно в нового молоденького главбуха Уральского филиала Аньку. Без удержу и с первого взгляда. Тридцатипятилетний технический директор строительного холдинга, серьезный мужчина с серьезными намерениями карьерного роста. Ну как-то до этого его от матримониальных планов бог миловал, а тут просто бес в ребро, шлея под хвост, седина в бороду и прочие признаки легкой невменяемости. Зачастил Ванька в филиал.

Каждый месяц на неделю-две самолетом туда и обратно. Ходит будто на работу, а сам только на Аньку посмотреть. С жильем никаких проблем даже гостиницы не надо у конторы в этом городе своих квартир на роту технических директоров вышло бы. Ходит Иван Михайлович, старое здание в центре города, памятник, между прочим культуры, там раньше то ли дом терпимости был, а потом райсобес, то ли наоборот – дворец, построенный Акинфием Демидовым во избежание семейных ценностей, а уж потом райком партии.

Вы кстати не знаете почему мыши культуру так любят в виде ее памятников? Тараканы еще, не говоря уже про клопов, встреченных мной как-то в гостинице Красная в Одессе. Хотя культурные насекомые практически повывелись, но млекопитающие мыши остались.

Ванька за полгода знакомства ни один клин к Анне подбить даже не пытался. Смотрел все. Пока до него не дошло, что смотри, не смотри, хоть насквозь глазами протри – ничего не изменится. Хоть в кино пригласить надо. Или лучше сразу в гости. В общем как получится, но что-то делать надо.

Случай помог. Зашел Ванька в бухгалтерию, по какому-то делу к главбуху, по-моему формы М-29 передать из сметного. Стоит около Аньки, мнется. И тут в комнату вылезает из норки мышь. Все как взвизгнут хором на шесть голосов, как подскочат. Кто на стул, кто на стол, а Анька со страху вообще на Ваньку вскарабкалась и на руках оказалась. Прогоните, говорит, мыша, пожалуйста, а то мне работать у вас на руках не удобно и вам наверное держать меня тяжело. Ваньке, конечно, не тяжело совсем, для него это сорок с небольшим килограммов счастья, для дурака влюбленного. Но мышь он прогнал, Аньку на место посадил и пригласил все-таки в театр завтрашним вечером.

Между прочим Иван Михайлович лохом-то совсем не был, поэтому включив остатки смекалки, составил план на завтра. И тут же начал его осуществлять. Для чего пошел в магазин и купил мышь. Вместе мышиным именем с клеткой и мышиной едой. Стоила мышь достаточно дорого, видимо потому, что ее звали Ферапонтом. Потом еды человеческой в ресторане на первом этаже своего дома заказал и всяких свечек для романтического ужина. Купил билеты в театр. С трудом, но их контора этот театр год назад отреставрировала и сдала. По плану Анна должна была испугаться мышонка, а Ванька ее успокоить:

- Спокойно, Аня, это Ферпонт, - и потом может быть поцеловать.

В общем, когда они с Анной из театра случайно зашли к Ваньке кофе выпить, то Анна первым делом почему-то увидела вовсе не свечную романтику, а мышь. И опять оказалась у Ваньки на руках немного повизгивая. Тут уж ни ей ни ему деваться некуда было, целоваться пришлось. Чисто чтоб соседей криком не разбудить.

И вот Иван Михайлович просыпается ближе к утру и Анны рядом не обнаруживает. Зато обнаруживает свет на кухне, где клетка с мышью осталась. Идет посмотреть, по дороге соображая, уж не приснилось ли ему это все. И видит на кухне Аньку в его рубашке, кормящую этого Ферапонта семечками. А может и Пантелеймона, я уже плохо помню. Но все хорошо кончилось, хотя они первого сына чуть-чуть Ферапонтом не записали, отговорили добрые люди.