Певцу одному среди сцены сияющей
Вырвали яркий и звонко поющий
Язык, ранее многих удивляющий
И удовольствие эстетическое дающий.
Он не заплакал, что было логично бы,
Не заорал он от боли жесточайшей,
А просто сплюнул на пол кроваво-радужной
Слюной своей горькой с привкусом победы.
Вытер рукой лицо исковерканное,
Искошенное тысячью нечеловеческих судорог,
И больше никогда не смотрелся в зеркало,
Боясь потерять изумленный рассудок.
Не стал художником или поэтом,
Берущим за душу чем-то другим.
Он остался простым человеком, при этом
Не стал озлобленным или каким иным.
А песни его продолжали слушать,
Непевать на улице или просто так,
А он убегал, зажав свои уши,
Или кусая напрасный кулак.
Он умер вскоре, ибо ко времени
Тому он был стар уже и серьезно болен.
И о нем забыли спустя поколение,
Но этим не был никто недоволен.