- Интересно, а где еда? Где тушенка, сгущенка, колбасный фарш, сахар,
галеты, мясорастительные консервы, сало наконец?
Ответить на этот вопрос было некому, поскольку никого кроме меня рядом с
пятью мешками овса, двумя коробками собачьих консервов и ящиком с
заряженными аккумуляторами не было, гул вертолета стих вдали. Старшина
был прекрасен. Его мужественное неумное лицо было обращено в сторону
комендатуры, руки безвольно висели.
Он не играл. В его голосе слышалось неподдельное недоумение, обида и
чуть экспрессии. Мы три дня ждали "окна", сами еще не голодали, но
лошади уже получали треть дневной нормы фуража, и в их глазах был немой
укор. Трава в Карангурте не росла. Здесь вообще ничего не росло кроме
фурункулов. Сколько торчать еще под этим перевалом, никто не знал.
Еще позавчера должна быть смена на месте, но не было погоды. Сегодня
была погода, и был борт, но вместо мангруппы нам прислали жратву для
животных, и питание для радиостанций. Я уже не помню, чего там за
проблема получилась, но факт был налицо. Нас никто пока не собирался
менять.
А предшествовали этому эпизоду некоторые события. Ущелье Карангурт,
упиравшееся в одноименный перевал - странное место. Попасть туда по
земле можно было раз в несколько лет. Седловина на высоте около четырех
тысяч, в силу топографо-климатических обстоятельств была закрыта
практически всегда. Еженедельного облета было достаточно. Но лето 1991
года случилось немного другим, и снег сошел. Граница проходила вдоль
гипотетической прямой меж двух господствующих вершин. Ну, и теперь
попробуйте себе представить в натуре. Если стоять на перевале и задрать
голову вверх, воображая эту самую линию, то она проходила отнюдь не над
головой. То бишь, сама седловина находилась чуть в тылу. Может с
километр, а может и все пять, кто там чего мерил, знака не стояло
естественно. То есть "та" сторона хребта по склону слегка была
территорией СССР. Участок сей "принадлежал" нашей заставе.
На облете, какой-то глазастый козел из маневренной группы заметил там
людей. Люди, заметив что их заметили, побежали вниз, в Китай. Борт сесть
не смог. Потом повторилась подобная фигня, группу высадили, но очень
далеко. Пока шли, все китайцы съебались. Мангруппа там торчала-торчала
неделю в засаде, но так никого и не дождалась (и ничего удивительного,
последнее время они не вылезали из Нахичевани, хорошо научились охранять
коньячный завод в Карабахе, но по секретам сутками томиться им было
просто западло).
Вот собственно и все. Дан приказ ему на запад. Навьючились мы вчетвером,
да и пошли себе потихоньку в РПГ. Старший - Арбеков. Ползли туда трое
суток, и вот уже четыре дня и пять ночей сидим в обогревателе, меняясь
каждые четыре часа в "секрете". 9 дней не мылись, не брились. Вертолет
привез совсем не смену, и не совсем жратву. Оттого было депрессивно, но
страстнотерпно.
Смеркалось. Желтая как аммонит, китайская недоношенная луна выглянула
из-за перевала. Пора уже было собираться выдвигаться "моей" двойке,
менять Струбцину. Почему у него было такое погоняйло - хоть убейте, не
вспомнить, факт тот, что он был в секрете один, поскольку Арбеков пришел
чуть раньше для выхода на связь с отрядом и заставой. Тут-то и шарахнула
очередь.
Повскакивали все конечно (все трое), а старшина зачем-то прикрыл ладонью
гарнитуру. Ракеты не было. Хрипнула УКВшка, и голосом Струбцины сказала:
- Марала грохнул!
- Уррааа!
Когда закончило гулять эхо, приковылял сам охотник, и возбужденно начал
описывать как он там увидел, прицелился и победил.
- Только он укатился вниз по склону, сволочь.
Тем временем окончательно стемнело, и "та" сторона погрузилась во тьму.
Сами понимаете, в секрете фонарями не светят, да и при свете там шею
свернуть как два пальца. Решили ждать утра, да надеяться, что добычу там
никто не сожрет, и что укатилась она не совсем далеко. Так уж вышло, что
с рассветом на точке мне сидеть пришлось с тем же Струбциной. Ветрище
поднялся со снегом, видимость метров десять. Укрепили закладочкой
веревку, да пошли потихоньку вниз. На середине второй веревки показалась
туша вверх копытами. Я приободрев сумничал:
- Ух ты, какая здоровая лосиха, ну и хорошо что без рогов, а то опять
старшина заставит тащить их на подарок какому-нибудь зампотылу. И как
всегда не донесем и бросим.
Задняя часть уже была припорошена снегом, но тут меня как ломом по
голове...
Через весь живот "марала" ровненько и параллельненько врезались в пегий
мех две подпруги.
Струбцина смущенно ковырял носком ботинка коренную породу Заилийского
Алатау.
- Я видел, что это лошадь, но седла не углядел, думал бродячая...
- Сам ты мудило бродячее, пять суток ждем хозяина ейного, точно
наездника не было?
- Бля буду, одинокая была.
Пораскинув, решил Арбекову ничего не говорить, а то у него опять рак
мозга в голове приключится, и последствия непредсказуемы, вплоть до
многодневной осады Шанхая.
Порешили оттяпать у скотины мякоти, потом, ампутировав конечности,
пустить катиться колбаской вниз, да чтоб никто и никогда не признал в
ней лошади. Седло, штатское, судя по всему уйгурское, низколучное
старенькое. Потник весь в кристалликах соли, задубевший. Кожа вьючного
кармана плохая, даже на ремни не распустить. В кармане том пара
латунных гильз 12-го калибра с едва уловимым запахом дымного пороха. Хоть
не магазин от "калашникова" и на том спасибо, а то точно б докладывать
пришлось. Разобрал его по запчастям и привалил камнями. Доложился на
"базу", что свежуем и продолжаем наблюдение. Хотя в такой пурге мало
чего нанаблюдаешь. Арбеков, коротко крякнув "Уходим вниз за дровами",
отключился. Ну и уже без особой спешки разделали мы трофей, набили чехол
от спальника "вырезкой".
- Для Айдара ногу возьмем?
- Нет, он ее жрать не станет, ему персонально вертолет консервы привез,
праздник собачьей души.
Я захрустел в позвоночнике ножом, отделяя голову:
- Как хорошо, что Радж меня не видит, да простят нам грехи наши ваши
лошадиные боги...
Струбцина перекрестился, убедив меня в своем непролазном идиотизме, и
спросил:
- А ты раньше коня ел?
- Не коня, а конину, и вообще хавают только кобылиц. Казы ел, колбасу
конскую...
- А это кобыла?
- А ты присмотрись!
- А... (пауза) нету!
Ну, взялись! То, что было лошадью, никак катиться не хотело. Умучавшись
и наверняка уже углубившись в КНР, плюнули, и пошли подниматься искать
свою веревку. Еле нашли. Погода все хуже, связались с Арбековым, сказали
что снимаемся. На нашей стороне было вроде поспокойнее. Из тумана
показались лошади, чудовищно обвязанные стремным хворостом. Мясо решили и
варить и жарить. И варили и жарили, и камнем я его отбивал, жеваться оно
ни в какую не хотело. Бульона похлебали, да дружно задымили казенной
махоркой. Поворачивая то той, то другой стороной портянку к огню,
Арбеков сказал:
- Прямо скажем, хуевую ты, Струбцина, замочил лошадь, старую.
- Седло-то хоть надежно схоронили?
Так мы и остались сидеть с открытыми ртами. А связист наш, он же
кинокрут, Марик Зелинский отбежал в сторону и стал звать Ихтиандров. Да
разве в горах они водятся? Марик, сын известного в Ленинграде пианиста,
убежал в армию из консерватории, по причине неразделенной любви к
тридцатипятилетней начальнице паспортного стола, и возникшем на этой
почве конфликте с папой. По ночам он читал стихи своему Серко
(посвященные Ей), и употребление в пищу конины для него было сравнимо с
котлетами, накрученными из композитора Шостаковича.
Арбеков, насладившись паузой, снисходительно продолжил:
- Ходил я туда ночью, хотел рога посмотреть для подарка зампотылу...
Аллюр http://copi.ru/775/