Один прием
Я заметил, что наибольшим успехом здесь пользуются истории
обстоятельные: с преамбулой и обязательным уведомлением типа "за
подлинность сего ручаюсь головой, - хотя случилась история и не со мной,
а с двоюродным дядей брата бабушки моей жены. Было это в те славные
времена, когда...". С другой стороны, совершенно непопулярны эпистолы,
начинающиеся словами "еду я сегодня зайцем в трамвае "Аннушка"" или
"идем мы давеча с Генычем по проспекту Вернадского".
Тем не менее, рискну рассказать не овеянную дыханьем веков историю,
вдобавок случившуюся со мной, а не с пятой водой на киселе.
Для порядка - прошу считать вышесказанное преамбулой.
Стою на Арбате у раздаточного окошка "Макдональдса", выходящего на
улицу, - там всегда быстро идет очередь, потому что многие берут только
рожок мороженого или стакан газировки, а не заказывают по три подноса,
тщательно выбирая игрушку для "Хэппи мил". Как обычно на этом месте,
подваливает соотечественник и просит "три рубля на хлеб". Не "сколько
сможешь" и не "хоть копеечку", а именно "три рубля на хлеб". Одет он
неброско: промасленная телогреечка с торчащими из дыр кусками прелой
ваты, обоссанные штанишки тридцатых годов прошлого века, некогда белые
женские кроссовки, снискавшие популярность на заре перестройки. Лет ему,
может быть, сорок, а, может, и восемьдесят: короста на лице и
клочковатая борода с запутавшейся в ней зеленой соплей и яичной
скорлупкой не позволяют определить возраст более точно.
Получив отказ, мой алкороссиянин идет дальше по очереди и неожиданно
даже для себя самого встречает понимание прямо у стоящего за моей
спиной. Я оборачиваюсь посмотреть на мецената и вижу молодящуюся женщину
лет сорока пяти (ее возраст определить гораздо легче). Она изящно, но
довольно безвкусно одета и очень напоминает героиню Ханаевой из "Старого
Нового года", любую фразу начинавшую словами "мы, люди искусства...".
Словом, выражение лица у нее такое, будто она только что непринужденно
прослушала все записи Николая Баскова и теперь с легкой душой и любовью
ко всему сущему идет в галерею Шилова, чтобы стать еще чутче. Кстати,
начет ссущего: он трется о мое плечо, радостно гукает и что-то гонит о
том, как купит на три рубля семь хлебов и накормит ими сорок сороков.
Запах при этом от него идет категорический: глаза щипет. Наша же фифа
никак не извлечет из крохотного кошелька три рубля десятикопеечными
монетами: только наберет два девяносто, как рубль семьдесят
проваливаются обратно.
Между тем новоявленный Моисей, вполне освоившись, претендует уже
на четыре рубля и норовит вытереть об мою спину липкую бороду.
Загнанный в треугольник очередь-бомж-прилавок, я злюсь, но отодвинуться
решительно некуда.
Наконец, приняв мой заказ, девушка обращается к даме: "Делайте заказ,
пожалуйста". Но даме не до того: у нее только что упали шестьдесят
копеек, да не в кошелек, а прямо в сумочку, и их теперь так сразу не
соберешь. Девушка повторяет свое предложение насчет заказа, но реакции
вновь нет. Очередь начинает гудеть, мол шли бы вы, мадам, со своим
кавалером... прямо в галерею Шилова - там бы и поели. А продавщица, как
и положено по инструкции, все твердит про заказ. Тогда я не выдерживаю и
говорю: "Подождите девушка. Какой там заказ - у нас тут
благотворительная акция в разгаре". Так как смеяться на работе
сотрудникам "Макдональдса" не положено, девушка больно кусает себя за
губу и отворачивается. Тогда Лжеханаева достает из кошелька десятку,
испепеляет меня взглядом, очень театрально - хлеб-солью с полупоклоном -
подает ее ошалевшему от счастья дяде и говорит: "Вот, любезный, купи два
батона и накорми свою голодную семью". "Любезный", утробно урча, как
нашедший селедочную голову помоечный кот, удаляется, а эта малахольная
поворачивается ко мне и говорит: "Надо быть милосердным, молодой
человек. Вам знакомо выражение "молость к павшим"?" "Нет, - говорю, -
мне знакомо выражение "милость к падшим". "Тогда, - подводит она
неутешительный итог беседы, - нам не о чем с вами разговаривать".
Не о чем - так не о чем. Я человек покладистый.
Заказы нам приносят одновременно, поскольку моя оппонентка купила
"только чизбургер". Она так и сказала продавщице укоризненным из-за
того, что та не оценила тонкость момента и бездушно призывала делать
заказ, тоном: "Только чизбургер, милая моя".
И вот мы синхронно разворачиваемся и делаем десять шагов по направлению
к метро. Она, думая, что я жестокосердное чудовище; я, полагая, что она
ошибается на мой счет. И тут открывается дверь магазинчика и на
небольшом крылечке появляется наш герой. За время разлуки с ним
произошла разительная перемена: из прибитого забулдыги он превратился в
короля жизни. На лице его играет наглая ухмылка, а в руке - да-да, вы не
ошиблись - чекушка. Благодетельница останавливается так резко, будто
Басков (или Шилов) с размаху ударил ее по лицу горячим полотенцем. Она
смотрит на короля жизни, потом на меня: вижу ли я эту унизительную для
нее картину, и, ломая руки, восклицает: "Друг мой, но ты же говорил, что
деньги тебе нужны на хлеб для голодной семьи!" Глядя сверху-вниз,
молодцеватый бомж игриво подмигивает малахольной, откручивает пробку и с
обидой говорит: "Мать, ты не поверишь: в этом магазине нет хлеба. Совсем
люди охуели... Твое здоровье".
И выпивает чекушку до дна.