Как-то, во время дружеского застолья я рассказывал компании о том, почему КГБ
не смог меня запугать. Четверть польской крови делала для меня невозможной
саму идею поступиться гордыней, даже зная, чем мне это грозит.
Друзья это проиграли в мозгах, примерили на себя, присмирели, помолчали.
Вспомнили, что провожали меня в армию, как навсегда, зная моё неумение
покоряться.
Но потом один из них спросил, не случалось ли мне поступиться гордыней.
И я вспомнил этот позорный факт:
Я честно выживал весь срок службы в жутком стройбате, где комсомольский
секретарь перед строем реально изнасиловал узбекского бойца,
а мой однопризывник попросту повесился. Мне жилось не так уж плохо
после обязательного полугода с лопатой. То элекрик на серьёзной станции,
то завклубом. Ну и серьёзная рок-группа как бонус.
Так и дослужил до приказа, т.е стал дембелем.
Вот тут всё и взорвалось.
Наш ротный, неплохой, добродушный увалень ушёл куда-то на повышение.
Вместо него пришёл нервный лейтенант. Меня это мало касалось, я работал
как специалист, а такие приносят деньги части и их не трогают без надобности.
Но случилось так, что направляясь, как положено в наружный туалет перед
построением я споткнулся и уронил очки, на которые и наступил.
До казармы добрался, но в строй попал с некоторым опозданием.
И наша новая метла начинает меня мести. Мне и так-то тошно, я не вижу лица
человека в двух метрах и как работать ничто, кроме интуиции не подскажет.
А этот правильный служивый начинает мне рассказывать, что я неправилно
понимаю, как это важно, что мы призваны строить, чтобы защитить Родину.
И тут я роняю двухгодичный щит. Я говорю ему, что он призван только
надсмотрщиком. Разговор ведётся в одноэтажной казарме и все его слышат.
Ну и какой у него выбор?
Он требует, чтобы я взял тряпку и помыл пол в казарме. Я отказываюсь, ибо для
дембеля это — позор. Тогда он подносит руку к фуражке и отдаёт приказ по форме.
Это реально меняет дело, потому что неподчинение приказу — штрафбат,
почитай тюрьма.
И вот тут я сломался. Я взял тряпку и проволок её за угол вдоль казармы, ибо этого
было достаточно для показа моего подчинения.
Он меня уверил, что последствий не будет, слово офицера.
Через пару дней он вызвал нас с напарником с работы из зоны.
Мы не могли не опоздать, что и случилось. Мне была объявлена гауптвахта.
Меня нельза было туда без очков. Я мог бы обратиться к замполиту... но гордыня!
И медицинский лейтенант подписал неправедную бумажку.
Три дня на гауптвахте стали свидетельством моей мужественности: выжил.
Пришёл день увольнения. Согласно правилам вырвавшимся на волю новым
гражданским с неплохими деньгами был положен сопровождающий офицер,
обязанный посадить их на соответствующие поезда.
Но, по вполне понятной традиции новые свободные люди скидывались по рублю
для сопровождающего и шли гулять по вновь открывшейся свободе.
Так же было и у нашей, все ещё почти подкомандной, но уже компании.
Но уже после формального прощания мой бывший командир попросил меня
отойти в сторонку для разговора.
Он спросил, не считаю ли я его поведение подлым. Я сказал ему, что я думаю.
Через три месяца я приехал в свою бывшую часть, чтобы помочь моей бывшей
рок-группе записать их новый альбом и узнал продолжение истории.
Мой бывший командир пошёл в кабак, надрался и подрался. Был уволен из армии.