Сегодня русский язык наполнен иноземными словами выше крыши, т.е. неприлично много всяких ОК, шопы, консалтинги, маркетинги, лизинги и проч. Кажется, что скоро мы начнем стесняться разговаривать на языке предков. А что, в прошлых веках дворяне, вплоть до императриц Российских, русского языка не знали вовсе. Хотя, проговорить «торговля в определенном месте один раз в год» или заменить это длинное выражение одним коротким словом (пришедшим из немецкого языка) ЯРМАРКА, куда продуктивнее.
А также масса других слов, которые мы давно уже считаем «нашими», а уж молодежь точно не задумывается о принадлежности и происхождении многих и многих, ежедневно употребляемых, слов. Это из Рима: Алиби – «в другом месте», Диета – «образ жизни», Версия – «поворот», Адвокат – «призываю», ну и т.д. Могу с легкостью вспомнить несколько десятков слов «чужаков», но ставших как бы «приемными детьми», сжившимися с нами и ставшими родными, русскими. Но есть одно слово, вернее, фраза из двух слов, не укладывающаяся в голове, потому, что у иноземцев она обозначает одно, а в русском языке абсолютно противоположное.
Представьте себе человека, одетого в рваньё, не бритого, дурно пахнущего. Как его идентифицируют? Правильно – БОМЖ, но каких-то 30 лет назад, когда в стране не существовало такого понятия, как советский человек, у которого нет жилья, говорили: «Шарамыга». Да и сейчас это слово в ходу. Происхождение этого слова интересно, да и познавательно («я ТАК думаю» - Мкртчан). Итак, 1812 год, французы пришли в Москву, по пути (Смоленский тракт) ограбили и разорили деревни, жители разбежались по лесам. Уходить завоеватели не собирались ни завтра, ни в ближайшие 100 лет. Но пришлось, мало того, не на лошадях или в красивом воинском строю, а разрозненными небольшими группами, в лютый мороз, по старой, разбитой Смоленской дороге. Жрать было нечего, мыться было негде, спали на земле у костров, порой не замечая, что обгорела штанина или рукав. Многие без обуви, на ногах вместо сапог – пучки соломы, примотанные бечевкой. Картина маслом – обмороженные, грязные, оборванные, вонючие …. Как бы там ни было, а инстинкт требует «жить». (К слову сказать, русские крестьяне очень быстро восстановили сожженные деревни, благо дома строили из бревен, а лЕса вокруг - море-океан.) И вот эти кучки/группы оборванцев, несмотря на угрозу быть отпизженными, а то и убитыми, заходят в деревни и просят что-нибудь из еды. Терять им нечего – не дадут им хлеба, голодная смерть, забьют кольями – финиш тот же. Но менталитет русского крестьянина таков, что, видя страдающего человека, он напрочь забывает обиды и стремиться помочь, прощая тому и жестокость, и разруху с грабежами, поэтому от лютой смерти французы были избавлены. И вот протягивая грязнючие, обмороженные руки к крестьянину, они гнусавили (естественно на родном французском): cher ami, nous n'avons pas mangé depuis six jours, donner du pain pour l'amour de Die…. и т.д. Первые два слова, cher ami, переводятся как «дорогой друг», а звучит – «шер ами». Получив кусок хлеба, группа валила из деревни, но следом за ними на подходе уже были другие. И так много дней подряд. Крестьяне, завидев очередную группу страдальцев, говорили: «О, смотри, опять ШЕРАМЫГИ идут». С годами слово шерамыга «обкаталось» и зазвучало как «шарамыга». Вот так, неожиданно, красивая фраза, на красивейшем языке превратилась в значение далекое от первоисточника.
Увидев просящего милостыню оборванца/шарамыгу, вспомните о милосердии, и подайте дорогому другу, а вдруг реально спасете чью-то жизнь. Удачи.