ДВА ВЕЧЕРА. Вечер второй
Внимание: если вы не прочитали "Вечер первый" во вчерашнем выпуске ( https://www.anekdot.ru/id/1158049/ ), начните с него. Иначе многое не будет понятно.
В Днепропетровске, где проходили курсы, жили родители моих уехавших в Израиль друзей. Тоже, конечно, рвались уехать, но их не выпускали, потому что Яков Евсеевич когда-то год проработал бухгалтером на «Южмаше» и, по мнению КГБ, точно был в курсе всех южмашевских секретов. К ним я и отправился после занятий. Получая посылки из Израиля и продавая их содержимое, они ни в чем не нуждались, но жутко скучали по детям. Мне были безумно рады: показывали фотографии, кормили, поили и не хотели отпускать.
В «Дом колхозника» я вернулся обласканным и растроганным. Мой сосед еще где-то пропадал. Я улегся на свою койку и углубился в очередной выпуск «Зарубежной фантастики». Не успел дочитать первый рассказ - появился Владимир Сергеевич. Слегка навеселе, но не более того. Рассказал, что ходил в ресторан с коллегой из Винницы. Потом извлек из дипломата бутылку водки и предложил продолжить вчерашний банкет. Достали остатки еды, разлили, выпили…
- А ты что весь вечер в гостинице проторчал? - поинтересовался сосед.
- Нет, - говорю, - у родителей друзей был.
- А сами друзья где?
- В Израиле.
- А ты что, еврей, что у тебя такие друзья?
- Да, и по папе, и по маме.
- Мишка Кипнис, о котором я вчера рассказывал, тоже, наверное, еврей. Хороший был парень, часто его вспоминаю.
- А найти не пробовали?
- Писал в Одессу в адресный стол. Ответили, что там такого нет. А больше я и не искал. Мне на встрече ветеранов один из наших рассказывал, что в 45-ом Мишка дернул в американский сектор, и – с концами. Может и правда.
- А родителей его не пробовали найти?
- Не было у него родителей. Они не успели эвакуироваться из Одессы. Румыны их то ли расстреляли, то ли сожгли заживо…
- Жуть. А почему румыны, а не немцы?
- Не знаю, Мишка так говорил. Вроде они там больше 20 тысяч порешили.
- Я был в Одессе пару раз. Нет там ни памятника, ни даже простенького мемориала. Почему?
- Санёк, - вдруг оживился мой собеседник, - ты выводишь на такие разговоры, что и под статью недолго загреметь. Сворачиваем мы с тобой, понимаешь, не в ту степь. Давай о чем-нибудь хорошем.
- Да я разве против?! После войны уже нормально было?
- Гораздо лучше, если не считать, что аккурат 9 мая в Чехословакии мне очередью прошило обе ноги. Три месяца провалялся в госпитале. На костылях добрался до своего села. А там ни врачей, ни лекарств. Вылечила меня алтайская шаманка, век ее помнить буду. Наши девки на меня вешались. Еще бы, мужик с двумя руками и двумя ногами! Ну, и я не монашествовал. Но ни к одной прикипеть не мог. Как сойдусь, сразу эту польку вспоминаю, и - как отрезает. Ну, думаю, нельзя здесь оставаться – сгнию. А тут пришла весточка от однополчанина из города Сталино, который теперь Донецк. Друг писал, что он комсорг большой шахты, что работ у них на шахте навалом, и платят много. Звал к себе. Я и поехал.
Однополчанин не обманул. Через месяц я заведовал складом взрывчатки и имел койку в общежитии. Еще через месяц снял комнату в частном секторе. У вредной бабки, но с отдельным входом. На работе я, скажем так, не уставал и, чтобы не скучать по вечерам, поступил на вечернее отделение в Индустриальный, который теперь Политехнический. В библиотеке института познакомился со своей будущей женой. Звали ее Катя, Екатерина Васильевна, Она носила громкую фамилию Небольсина, а должность занимала самую скромную – библиограф, Внешностью не выделялась, но спину всегда держала так, что ровнее невозможно. Речь при любых обстоятельствах ясная, спокойная. Грубить или хамить в ее присутствии было просто немыслимо. Порода, одним словом. Я понимал, что ей не ровня: у нее в роду статские советники, генералы и адмиралы, а у меня кто?! Но… Более или менее здоровые мужчины нашего с ней возраста были тогда наперечет, и, верь или не верь, она была (и по сей день) сдвинута на России. Все, что, по ее мнению, хорошо для России, хорошо и для нее. И наоборот: все для России плохо – для нее тоже плохо. Это ее отец так воспитал. Он был белым офицером, патриотом и монархистом. Отвоевал Первую мировую и Гражданскую, эвакуировался с женой из Крыма чуть ли не последнем корабле. Ему повезло оказаться в Сербии, где русских, можно сказать, на руках носили. Работал на таможне, жил нормальной обеспеченной жизнью, там же родилась моя Катя, но душа его была в России. Долго ли, коротко ли на него вышел агент НКВД и уговорил возвратиться аккурат к войне. Обещали ему золотые горы, а дали 10 лет без права переписки. Знаешь, что это?
- Знаю.
- Кате и теще повезло. Когда брали отца, они гостили у грузинских родственников и просто не вернулись в Москву. Прожили там всю войну, а в 45-ом гостеприимный хозяин однажды сказал: «Я от друзей узнал, на вас донос кто-то написал. Уезжайте сегодня или в Сибирь, или в Донбасс. В Сибири проще, но холодно, Донбасс разрушен, но там теплее». Через день они были в Сталино.
- Владимир Сергеевич, - перебил я его, - теперь вроде вы не в ту степь…
- Ну и хер с этими степями! В России всегда одна и та же степь, всегда не та, и конца ей нет и края… Эх, услышала бы меня сейчас Екатерина Васильевна, убила бы! Давай за нее!
Мы налили, выпили, Владимир Сергеевич закурил новую сигарету и вернулся к своему монологу.
- Прикинь, у нее подло убили отца, ограбили ее семью, а она: «Это не Россия, это большевики». Странно у нее голова устроена, для меня непостижимо. Ленина и большевиков ненавидит, говорит, что разорили Россию. А Сталина оправдывает. Говорит, что при нем Россия достигла вершины своего величия… Из-за этой сдвинутости на России Катя в меня и влюбилась. Я для нее был Героем, Защитником Отечества, Страдальцем. Все, что относится к войне, хранила и хранит, как зеницу ока. Я из-за этой ее страсти чуть впросак не попал. Когда переезжали в Луганск, она, перебирая старые бумаги, нашла в орденской книжке карточку, которую мне дала та полька. Черт знает, как она туда попала.
- Ту, что с завтрашним числом?
- Точно. А там, оказывается, на другой стороне что-то напечатано на польском. Подозвала меня, спрашивает, откуда у меня эта карточка и что напечатано. Сказал, что откуда не помню и что по-польски читать не умею. А там переезд, и ей было не до того. Ну, думаю, пронесло. И ошибся. Через пару лет приехал в Луганск поляк примерно моих лет. Искал он довоенные еще захоронения польских военнопленных из какого-то лагеря в Луганской области. Непростой поляк, по-русски он говорил очень прилично. Ну, и мимо областной библиотеки, конечно, не прошел. Жена, когда узнала, что он из Кракова, затащила его в гости. Сидим пьем чай. Жена рассказывает, как я Краков освобождал. Поляк косится, я молчу. Вдруг Катя вскакивает и приносит ту самую карточку:
- Пан Станислав, пожалуйста переведите!
Пан берет карточку, читает, очень удивляется, но честно переводит:
- «С этой карточкой 15 минут бесплатно после первого часа».
- Володя, что это значит? – удивляется жена.
Я говорю, что не помню, наступает неловкое молчание. Тут пан Станислав подмигивает мне:
- Пани Катерина, я помню. Такие карточки давали в краковских биллиардных, - и снова подмигивает мне.
- Володя, я никогда не видела тебя, играющим в биллиард, - снова удивляется жена.
Тут ко мне возвращается дар речи, и я объясняю, что немного играл, но после ранения долго не мог нормально стоять на ногах и потерял интерес. Оркестр играет туш. Поляк уходит в прекрасном настроении и в следующий раз приходит уже совсем не на чай… Оказался нормальный мужик, хотя и поляк.
- Слушай, - спохватился Владимир Сергеевич, - давай я тебе ее фото покажу.
Он достал из дипломата фотографию, размером с почтовую открытку, и бережно передал мне. С фотографии на меня смотрела усталая женщина, которая была рождена для одной жизни, но прожила совершенно другую, гораздо более трудную. Чем-то она была похожа на постаревшую «Даму в голубом» кисти Константина Сомова.
- Владимир Сергеевич, вы выиграли миллион по трамвайному билету!
- Знаю, - согласился он и разлил по стаканам все, что осталось в бутылке.
Я посмотрел на фото еще раз. Концы шали, которая покрывала плечи Екатерины Васильевны, были сколоты брошью с камеей – белая женская головка на черном фоне. В ушах – такие же сережки.
- Владимир Сергеевич, - я показал ему на брошь, - та самая?
- Ну и память у тебя! Ну да, та самая. Я же тебе говорил, что не поверишь и не поймешь. Давай спать.
Он влил в себя водку и через пять минут уже храпел.
Бонус: «Дама в голубом» при нажатии на «Источник».