Фёдор Кондратьевич, уже умытый и побритый готовил себе завтрак. Сковородка шкворчала, три куриных яйца одно за другим, шлёпнулись в масло. Пока яичница жарилась, Фёдор Кондратьевич, порезал лучок, хлеб, тоненько отрезал сальцо. Тень сомнения пробежала по лицу...
- А, ладно! Выходной же!
И Фёдор Кондратьевич достал бутыль самогона и рюмку.
- Одну можно. День-то, вон какой чудесный за окном встаёт. Не пропадать же завтраку.
Фёдор Кондратьевич сел за стол. Яичница вышла чудесная - ярко-оранжевые желтки красиво лежали на белой полянке, хлеб едва уловимо пах свежестью, рюмка стояла вся в ожидании. Фёдор Кондратьевич с удовольствием жмурился, поглядывая на искрящийся снег за окном.
Вдруг идиллию нарушил топот снаружи и стук в дверь. Фёдор Кондратьевич еще не успел сказать - Кто там? - как в дом, с клубами морозного воздуха, уже ввалился Иван Афанасьевич.
- Здравствуй, Фёдор! Пошли на рыбалку!
Фёдор Кондратьевич, медленно спускался с небес на землю. Благородный завтрак аристократа был окончательно испорчен.
- Здравствуй, друг мой, Ваня. Что же тебе в такую рань дома-то не сидится?
- Так смотри погода-то какая, грех дома сидеть!
Вдруг, Иван Афанасьевич увидел на столе бутыль:
- И то верно, чего спешить, - сказал он, скидывая тулуп и присаживаясь к столу.
- Яичницу будешь? - обречённо спросил Фёдор Кондратьевич.
- Да, нет, я завтракал, могу просто сальцом закусить.
Федор Кондратьевич достал вторую рюмку, налил.
- Ну, за рыбалку!
Мужчины выпили. Фёдор Кондратьевич приступил к трапезе. Он аккуратно поддевал желтки, стараясь их не разлить, и целиком отправлял в рот.
- Федя, я ведь чего тебя на рыбалку-то зову! У меня теперь мотособака есть!
- Так вот ты для чего сани летом из брёвен мастерил? Я думал, ты их для какого-нибудь музея народного творчества делаешь.
- Да, сани тяжеловаты получились, я их с одной картины в Эрмитаже делал, там на ней изображено, как крестьяне сено везут. Но, с моей мотособакой, это не проблема! Скоро сам увидишь!
Долго ли, коротко ли, но, наконец, позавтракав и собравшись, мужчины пошли смотреть мотособаку.
Картина, представшая взору, сильно озадачила Фёдора Кондратьевича. На снегу стояли приличного размера деревянные сани, типа тех, в какие крестьяне на Руси впрягали лошадь. Спереди у саней были две здоровые оглобли. В оглобли была впряжена огромная... собака, здоровенная псина непонятной породы. В родне у неё явно побывали кавказские овчарки, ротвейлеры и прочие представители крупных животных. В общем, собака рода Баскервилей рядом с ней показалась бы жалкой болонкой. Косматая, непонятного цвета, свалявшаяся в колтуны шерсть свисала и топорщилась во все стороны. Собака, впряженная в сани, похоже, спала стоя, как лошадь.
- Это то, о чём ты говорил? - аккуратно выбирая слова, поинтересовался Фёдор Кондратьевич.
- Да! - Иван Афанасьевич сиял от гордости, - теперь можем ездить куда угодно!
- Я предполагал, что-то в этом роде... Но, прости, за дурацкий вопрос, почему же в таком случае мотособака? Так на Авито в объявлении было про неё написано?
- Нет, Федя, ты не понял. Это его так зовут! Посмотри с того бока.
Фёдор Кондратьевич обошёл псину с другой стороны. На левом боку, прямо на косматой свалявшейся шерсти, было крупно, синей краской, написано – МОТО.
- Иван, я, конечно, замечал у тебя признаки наступающего склероза, но ты превзошёл мои самые смелые предположения. Чтобы не забыть, кличку кабыздоха, ты решил не таблеточки для памяти попить, а просто написать напоминалочку? Радикально.
- Нет, Федя, это не я. Помнишь, у нас недавно тут неподалёку молодёжь городская тусовку мотоциклетную устроила? Два дня шумели, и всё поля засеянные перемесили в говны непролазные. Салюты бахали, музыка всю ночь, девки пьяные. У них это мероприятие называлось «Мото Нашествие». Они своими граффитями все заборы в деревне разрисовали, а название написали на вот этой псине и корове Семёныча. Собаке МОТО досталось, а корове НАШЕСТВИЕ. Корова-то сразу к Семёнычу убежала жаловаться, а этот кобель вислоухий так двое суток с молодёжью и тусил. Мне показалось, что даже бухал и курил с ними, судя по состоянию в котором я его нашёл.
- А вот, смотри Афанасьич, мы всё ругаем подрастающее поколение, а между тем, дело, завещанное им отцами и дедами, они продолжают! Гужбанят, шумят по ночам, пьют, девок портят. Подхватили знамя! Держат наши традиции!
Фёдор Кондратьевич загрузил свой ящик в сани и сам сел рядом.
- Ну, давай, Иван Афанасьевич, трогай! Что там, у твоей мотособаки, электростартер или с толкача надо?
Иван Афанасьевич, обошел вокруг грустно стоящей собаки.
- Типа, Но! Поехали! Что там каюры в такой ситуации говорят?
Собака дремала.
Постояв еще минуту, Иван Афанасьевич дал собаке пинка. Собака вздрогнула, напряглась и, с трудом, сдвинула сани с места.
- Голосового управления нет в штатной комплектации? - поинтересовался со своего места Фёдор Кондратьевич.
- У нас по старинке! Зато ломаться нечему! – парировал Иван Афанасьевич, шлепнувшись в сани рядом с Фёдором Кондратьевичем.
Собака Мото набрала ход. Она, конечно, не бежала, как северные лайки, но ноги переставляла и даже почти не путалась в них.
- А ничего так! Ехать лучше, чем идти, хоть и не намного быстрее, - хорошее настроение, несмотря на испорченный завтрак, снова возвращалось к Фёдору Кондратьевичу.
Иван Афанасьевич, щурясь на яркое зимнее солнышко, спросил:
- Ну, что, так и будем сидеть?
- Умеешь ты, Ваня, сделать предложение от которого невозможно отказаться.
Собака бежала, снег скрипел, солнце сияло. Мужчины были счастливы.
- Поедем до дальней ямы. Пешком до неё далеко, а на мотособаке вполне можно. Туда наши редко ходят, а там есть крупный лещ.
По прибытии на место рыбалка пошла своим чередом. Каждый знал, что и как делать. Сверлились лунки. Ставилась палатка. Сыпалась прикормка. Всё шло хорошо и налажено. Именно так и должно быть, когда два старых друга делают общее любимое дело, когда не нужно лишних слов, когда всё понятно и знакомо. И рыба, которая тоже на рыбалке была не в первой, не подвела. Лещ был! Не рекордный, но, хорошие уверенные закилограммовики и даже несколько заполторашек, были подняты нашими героями на свет божий из тёмной глубины.
- Я тут, Федя, недавно заходил погреться в гардероб Эрмитажа, заодно чайку выпить и поболтать с охранником. И знаешь, что меня удивило? Как сейчас люди в гардеробе одеваются.
- В джинсах и кроссовках в музей, что ли?
- Нет, я не об этом. Зачастую парень девушке не помогает одеться, шарфик не подаст, сумку не подержит. А ведь это важно! И вспомнилось мне, как меня Гердт учил подавать даме пальто.
- Зиновий Герд, что ли? Учил тебя пальто подавать?! Не смеши!
- А вот и зря смеёшься, это тоже относится к числу забытых правил! Юного Гердта правильной подаче пальто научил Всеволод Эмильевич Мейерхольд, и Зиновий Ефимович настаивал на том, что мейерхольдовская технология — единственно возможная! Это ж вам не мешок накинуть. Тут целое искусство…
Гердт инструктировал так: пока дама накручивает на себя свои платочки-шарфики, не стой в метре с растопыренным пальто, дескать, давай скорее, дура! Нет! Пальто в это время должно быть смиренно прижато к груди кавалера, руки крест-накрест…Кавалер как бы обнимает женское пальто, тактично обозначая свое счастье от одной мысли о возможном объятии с предметом… Он весь наготове! И только когда дама навертела все свои шарфики-платочки, следует элегантным движением распахнуть пальто ей навстречу и, вторым элегантным движением, чуть снизу, подсадить его на плечи. После чего, чуть приобняв даму сзади, следует нежно, сверху вниз, прогладить воротник.
Гердт утверждал - даме будет приятно.
Я тогда уточнил, на всякий случай:
- Зиновий Ефимович, Вы уверены, что даме это будет приятно всегда, а не только тогда, когда это делаете Вы?
Гердт ответил, конспиративно понизив голос:
- Надо пробовать.
- Да, Ваня, ты иногда такие вещи выдаёшь, что я прямо горжусь знакомством с тобой! Давай выпьем на брудершафт!
- А что мы с тобой на Вы до сих пор? Да, вроде, выпивали недавно, утро ещё, надо поберечь силы до вечера.
- К вечеру-то может надраться любой пошляк. А ты попробуй выпить с утра, чтобы весь день пустить под откос. Вот на это нужен талант!
Федор Кондратьевич налил рюмочки, красиво разложил бутерброды и буженинку. Мужчины подняли рюмки.
В палатке и за её стенами стояла звенящая морозная тишина, на несколько километров вокруг не было ни души. Лишь последний лещ вяло рыпался на снегу.
- В 2004 году объем российского рынка фасованных сухариков составлял 341 миллион долларов, – вдруг произнёс Иван Афанасьевич.
- Ваня, это ты сейчас к чему сказал?
- Сам не знаю, просто всплыло в голове.
- Пойду-ка я до ветру…
Клёв не стихал весь день, леща было выловлено уже немало.
- Ваня, а нафига нам столько рыбы? Я, если честно, к лещу спокоен – костлявый он.
- Надо, Федя, заготавливать пока клюёт. Я леща очень уважаю. Крупных закопчу, мелких засолю. Да и бабы, наши деревенские, просили рыбкой угостить. Не часто на раздачу-то попадаем.
- Ты из палатки нос-то высуни, вечереет уже, да и ветер поднимается, тучи нагнал, похоже, снег скоро зарядит. Мотособаку-то свою кормил?
- Да, я для него тоже перекус захватил. Сожрал всё мигом. Ладно, давай собираться. Действительно уже взяли своё.
Мужчины так же быстро собрали палатку, как и ставили, хотя ветер и колючий снег уже рвал пологи палатки из рук.
Уложив снасти и мешок с уловом, Иван Афанасьевич пнул собаку и сел в сани. Собака дернулась, сделал пару шагов и упала в снег.
Мужчины тревожно переглянулись.
- Ваня, развей мои худшие предположения, она не умерла?
- Типун тебе на язык!
Иван Афанасьевич, подошёл к псине, потряс её, заглянул в глаза.
- Жива!
- А чего не едем, бензин кончился? Чувствую, вечер перестаёт быть томным…
Ветер усиливался, позёмка быстро заметала обратные следы к дому.
- Чего делать-то будем? Несколько километров до деревни отсюда…
- Я теперь понимаю, Ваня, почему мужики не ходят на эту твою лещовую яму – гиблое местечко.
- Не ходят, потому что у них мотособаки нет!
- Зато у нас есть! Вон, лежит.
- Как хочешь, Фёдор Кондратьевич, а сани не брошу! Слишком долго я их мастерил.
- Тогда давай хоть мешок с лещами и псину эту оставим.
- Нет. Неправильно это! Раз наловили, надо дотащить до дома. И Мото нельзя бросить, всё же живое существо. Грех на душе будет. Помнишь как в войну, даже под обстрелом своих из боя бойцы и санитарки выносили.
- Чёрт с тобой, пень языкатый, уболтал. Давай грузить наш транспорт в сани.
Мото оказался даже тяжелее, чем выглядел. Мужчины вдвоём потащили его к саням.
- Ну и зверюга! Ты его камнями, Ваня, кормил что ли? – кряхтел Фёдор Кондратьевич, - Вот уж не предполагал, что буду в качестве санитарки псину с рыбалки выносить!
Сильный ветер, снег, и надвигающиеся сумерки не внушали оптимизма. Тяжеленные сани, с барахлом, мешком рыбы и лежащей сверху мотособакой, тем более.
- Ну, что, Фёдор Кондратьевич, какую оглоблю выбираешь, правую или левую?
- Каждый мужчина имеет право на лево. Вот левую и возьму.
- Готов? Эх, ухнем!
С раскачки, мужчины стронули сани. Снег был достаточно глубокий.
- Это хорошо, что я полозья жиром смазал, иначе вообще не сдвинуть было бы! – похвалился Иван Афанасьевич.
- Ты бы, Ваня, лучше себе голову маслом смазал, глядишь и не втянул бы меня в такую авантюру! И санки бы свои лучше лепил не с эрмитажных картин, а что-нибудь посовременнее выбрал. Люди давно изобрели для таких дел алюминий и пластик.
Четыре часа боролись мужчины с санями, ветром и снегом, периодически делая остановки для отдыха. Уже в глубокой темноте они дотащили сани до берега.
Когда сани уткнулись в береговой подъём, Мото, бездыханно лежащий в санях, вдруг поднял голову, встал, отряхнулся и, не спеша, пошёл в сторону деревни.
Мужчины, уронив оглобли, ошарашенно смотрели на эту картину.
- Это что же? Это как? – только и смог вымолвить Иван Афанасьевич, - он, что с самого начала притворялся, чтобы сани не тащить?...
- Вроде кобель, а по сути сука… - злобно сквозь зубы процедил Фёдор Кондратьевич.
- Как же так, Федя? Мы же его, как в войну… как санитары… раненого. А он?
- А вот так, Ваня! Видишь, всего два дня он потусил на том мероприятии, а плохому уже научился, друзей предал. Такие времена… Надо подальше держаться от всяких этих Нашествий.
- Ну, ладно, добрались, сами живы и то хорошо. Давай, Кондратьевич, по домам, а то мне еще с лещами возиться.
- Давай, Ваня. До следующей рыбалки!
Фёдор Кондратьевич устало побрёл к своему дому и всё думал: - А, действительно, какими словами каюры своих собак погоняют?...