Встречал кто-нибудь человека, который любит гладить? Вот чтоб прям в живую видеть, как он, этот любитель глажки, сладострастно ворочает двуспальным пододеяльником, разглаживая каждый шов и подпевая шансон в такт ритмичным взмахам утюга.
А они есть, эти люди. Честное слово, есть. Мне таким чудом случайно перепало. Ну, правда, давно это было, мы ещё в Алмате жили: дом растили, елки строили, сына в грунт высаживали. Заняты, короче, были все время, а хозяйство требовало присмотра. Вот тут-то мне и перепало Валентиной.
Поначалу приходилось туго. У нас были диаметрально противоположные представления о порядке и алгоритме его наведения. Невзирая на, Валентина всегда начинала с ревизии, от порога выясняя, сколько ей всего настирано и не попрятано ли чего мятым по шкафам.
Не раз собственными руками отбирала у упирающейся помощницы свои кружевные, не побоюсь этого слова, труселя, которые та собиралась пустить под утюг. Носки отбить ни разу не получалось, на них она грудью ложилась.
В общем, если я неосторожно оставляла на виду что-то подозрительно подходящее для разглаживания, то вечером обнаруживала это отутюженным до хруста. И не важно, пижама это была или собачий плед с дивана.
Справедливости ради, надо сказать, что Валентина была мастером своего дела и на изгибы личной карьеры, приведшей ее к нашему очагу, не жаловалась. Когда-то она трудилась ткачихой на хлопчатобумажном комбинате и работа там была в разы тяжелее. Да и без утюга.
Примирившись друг с другом, мы мирно сосуществовали, не омрачая жизнь мелкими придирками. Ну разве, что в начале нашего плодотворного сотрудничества было дело.
Как-то раз Валентина смахнула вместе с пылью и вазу. Чуть до реанимации себя не накрутила, пока нас дождалась. Уговаривала меня вычесть из своей зарплаты стоимость богемского хрусталя. Еле убедила, что этот глиняный горшок не стоит таких переживаний и вычетов.
Однажды, правда, она на меня обиделась сильно. Я ей выговор устроила за поглаженные джинсы. Мои джинсы. Но поначалу ничего не предвещало (ну как оно всегда и бывает).
С утра натянув почти новые, один раз стиранные штаны, побежала трудиться. Пока влезала в них, ворчала чисто себе под нос, что Валя таки и их погладила. Эффект от утюга на штанах, впритык обтянувших мою лучшую половину, был совершенно незаметен. Это я поначалу так думала.
В полную силу заценить результат термообработки я смогла чуть позже. Уже в машине, на пути к офису, я начала почесываться. До работы доехала в длинных истеричных ссадинах от расчесов, но все еще не понимая, что за катастрофа приключилась.
Заподозрила было укусы какой-то мелкой живности и аллергию заодно. Подозрения, однако, не оправдались. География царапин и ареал зудящих мест выявил неполадки строго по джинсовым швам.
Запершись в кабинете и стянув с себя прекрасные новые штаны, любовно выбранные из двадцати перемеренных, вывернула их наизнанку.
И обнаружила прекрасное. Капроновые толстые нитки, которыми для красоты и прочности были прошиты модные штаники, расплавились под горячим утюгом, рассчитанным на борьбу с мятой джинсовой тканью и превратились в твёрдые пеньки с колючками на конце.
Это Валентина погладила джинсы с изнанки, чтоб, значит, с лицевой стороны они не залоснились.
Домой ехала в тех же джинсах, что не сделало меня добрее или толерантней. Вот тогда-то Валентина на меня и обиделась (я и вправду могла перестараться с доводами).
Обида длилась не долго. После того, как я показала ей результат ее же стараний, предъявив кровавые царапины, она поклялась никогда больше не прикасаться к моим штанам. Но на всякий случай я их стала надежней прятать.
Эпизод вскорости был забыт. Царапины зажили. Джинсы куплены новые. Работа затянула в очередные водовороты и неожиданно выплюнула нас одним осенним днём в городе Атырау. Мы туда в командировку прилетели на нефтеперерабатывающий завод.
Примостившись в тенёчке, ждали у проходной, когда за нами спустятся. По случаю осени одеты мы были в нарядные кожаные куртки и не менее нарядные джинсы, что для Атырау было совершенно неверно. Там все ещё бушевало лето, потому, собственно, мы и прятались в тени осыпающегося карагача.
— Блин, Валя опять, что ли погладила мне джинсы, — начиная чесаться вдоль швов, запаниковала я.
Повод для паники был велик. Во-первых переодеться было не во что, мы на один день летели, а во-вторых чесаться на встрече с богатыми туземцами не входило в план рабочей повестки.
Я заметалась и выскочила на солнцепёк. И тут только разглядела свои штаны. Они были с лампасами. И эти лампасы шевелились. И дергали крылышками.
В каждую дырку шва, пробитую иглой швейной машинки, был засунут хотя бы один кровососущий хобот. Причмокиваний слышно не было, а то бы с этой натуры можно было писать полотно о фермерском быте: «поросята у длинного корыта».
Комары, обойдя стороной кожаную куртку и не утруждая себя прокалыванием плотной джинсовой ткани, пристроились рядком у аппетитной кормушки, разомлевшей на жаре.
Сотрудники службы охраны завода, лениво отбиваясь от единичных нападений, с удовольствием наблюдали развернувшееся шоу: приезжая фря рубится с комариной ордой, проигрывая ей в сухую.
На встрече я не только чесалась, но и рисовалась исполосованными кровавыми разводами штанами. Произвела фурор в массах. Подписанный контракт не произвела. Туземцы с чесоточными не захотели работать. А зря! Комарам-то я понравилась!