Здравствуй, мой добрый читатель! Сегодня я расскажу вам, как мы покупали швейную машину. Да. Было это во времена СССР, мне было лет 8, и жили мы в латвийском городке Лапмежкалнс. Тут надо сказать, что магазинов тогда было мало. У нас, в Лапмежкалнсе, помню был гастроном, магазин «напитки», да магазин бордюров. Поэтому мы поехали в Ригу. А швейные машины были далеко не в каждой семье. К счастливому владельцу швейной машины в очередь выстраивались все – родные и друзья, соседи по квартире и по двору! Кому подшить брюки или платье, кому починить простыню или носовой платок, попону от трактора или покрывало с комода – и все несли плату. Кто – несколько кубиков рафинада или банку самодельного домашнего молока, кто пару таблеток нафталина, а кто деньги – 20-30 копеек, а то и целый рубль – всякое бывало.
Ну вот. Отправились мы в Ригу, покупать машину для шитья Подольск. В очередь отца записали еще три года назад, и нам пришло письмо – очередь подошла, и на территории завода чугунного литья, в районе Краснознаменный, мы можем приехать и получить вожделенный механизьм.
На завод мы шли от вокзала пешком, транспорт туда не ходил, а идти – километров 25. Пришли на рассвете, вахтер долго изучал все документы, куда-то звонил, и вот – нас пустили!
Воспоминания, оставшиеся с детства о заводе – жуткая грязь, все поголовно пьяные рабочие, лужи с пленкой нефти или масла, огромные трубы, каменные столбы до неба, громадные сооружения непонятного назначения, все окутано паром и дымом, из щелей бьет пламя, и мы с отцом, быстро идем, перепрыгивая рытвины с черной водой, и переплетения труб и кабелей… Тут и там, прямо на асфальте, разложены костры, на пустых ящиках сидят черные страшные работяги, грызут огромные кости, и пьют из трехлитровых банок что-то мутное, передавая банки по кругу. Их лица значительны и ужасны. Некоторые компании тянут хором какие-то песни, но из-за грохота и шипения пара, ничего не слышно. Вот и здание конторы заводоуправления, двенадцатиэтажный, закопченый и жуткий, бетонный монстр, почему-то, почти без окон, покосившиеся двери, коридор выкрашенный унылой краской поносного цвета, потолок в жженых спичках, разбитые лампы, сортирная вонь. Вот и комната 154, подбоченясь сидят вихрастые молодухи с красными лицами, дышат водкой и прямо с кожурой пригоршнями жрут семечки. Тут надо заполнить какие-то бумаги, отец долго что-то пишет, ему дают талон, и мы идем получать нашу швейную машину. Выходим, снова бредем перепрыгивая нефтяные лужи и спящих прямо на пути пьяных работяг, и приходим к хвосту бесконечной живой очереди, человек, наверное, в тысячу. Отец идет к началу, где очередь упирается в низкий каменный сарай – там видно и выдают машины. Хочет пройти, показывает бумаги – а не пошел-бы ты дядя срать вон в те кусты – отвечает ему толстая баба, стоящая в самых дверях. Мы тута все с такими бумажками стоим. Иди, вона, в конец значить, вставай, и жди как все. Становимся в очередь, а она не движется. Какой-то человек, в шинели и ушанке, подходит ко всем и ставит на спине мелом какие-то цифры. Доходит до нас. Он высокий, с красным лицом и белыми с перепоя глазами, от него разит мочой, блевотиной и ацетоном. Ставит отцу на спине номер 1235, и приглушенно матерится. Отец в сером финском плаще и голубых чехословацких замшевых туфлях слишком выделяется из толпы. Стоящая впереди нас огромная тетка все время звучно пердит, и потом громко гогочет. Проходит часа четыре, очередь не двигается. Откуда-то появляется милиционер на велосипеде, с ружьем за плечами и с рупором, он объезжает очередь и говорит в мегафон: члены партии, имеющие при себе удостоверения, пройдите к четвертым воротам. Отец, и еще человек 20 отделяются от очереди, и идут за милиционером. В очереди раздается громкий мат. Мы обходим каменный сарай, в котором происходит выдача с другой стороны. Тут открыты ворота, и перегорожены прилавком. За прилавком здоровый молодой жлоб с золотыми фиксами и еще один милиционер. На одной руке продавца – стальной наручник, от него идет блестящая цепь, которую держит в руках сидящий милиционер. У него тоже ружье, а между колен зажата бутылка водки, в руке – луковица, от которой он периодически откусывает и громко хрустит. На сей раз очередь проходит быстро, и через час мы получаем здоровенный деревянный короб с железной нашлепкой «Подольск». Как тащить это 25км до вокзала? Отец говорит – ничего, придумаем. У одного из работяг спрашивает где автохозяйство – и вот мы на бетонной площадке с гаражами, заставленной огромными ржавыми грузовиками. Отец находит одного из шоферов, пока я караулю наше приобретение, вручает ему из портфеля две бутылки Агдама, и через 10 минут мы сидим в необъятной и вонючей кабине громадного КРАЗа… Шофер достает из-под сиденья ржавую железную рукоять, выходит из кабины, засовывает ручку куда-то вниз и начинает с усилием проворачивать. В двигателе что-то громыхает, он фыркает, и задрожав, машина заводится. Мы в облаке черного дыма покидаем завод.
И вот долгожданный механизьм дома. У нас собрались все родственники, поздравляют нас и несут мешками тряпки, которые надо подшить-ушить-починить-перешить. Мать записывает в тетрадку, кому и что, отец считает плату – вот уже горкой высятся монеты и несколько бумажек, банки с солеными огурцами и мешок сухарей, несколько пачек «Казбека» и грузинский чай, пузырек нашатырного спирта и моток ржавой проволоки, кусок плексиглаза и самодельная коптилка из консервной банки…
А соседей раздирает злобная зависть… Маляр дядя Коля, встретив меня в коридоре цедит – Ну что жиденок, буржуями заделались мля? Ты папаше скажи, мы напишем товарищу Воссу, вам жопу-то намылят!
Но жопу пока не мылят, а только мочатся под двери и пихают мусор в замочную скважину… Братьям-алкоголикам, малярам Коле и Юре, мы шьем из старых кухонных занавесей два коротких пальто, и они довольны – и я уже не жиденок, да и писать донос на отца вроде и не хотят… Наша коммунальная жизнь входит в новое русло – со швейной машиной. Но это уже другие истории.