В годы 2ой мировой войны некий Виктор Кравченко, однокурсник и друг Лени Брежнева, был отправлен в Вашингтон в качестве члена закупочной комиссии по вооружениям, поставляемым в СССР.
В 1943 г. Кравченко "выбрал свободу", о чем и написал потом книгу с таким названием.
Книга, возможно, и не была бы особо замечена, но после войны ее перевели и издали тиражом 500 тыс экземпляров во Франции. Там как раз коммунисты "набирали очки", избирались депутатами и мэрами, и вообще пользовались популярностью.
Книга Кравченко во Франции произвела фурор, его правдивые рассказы о коллективизации, о Гулаге, о партийных функционерах (он работал в наркомате перед отправкой в Штаты, так что даже Сталина видел лично пару раз) активно комментировались.
Коммунистическая газета "Летр франсез" не нашла ничего лучшего, как напечатать статью, подписанную псевдонимом, объявляющую Кравченко алкоголиком, не способным написать даже две строчки самостоятельно.
Естественно, весь текст книги в той статье был объявлен фальшивкой, подготовленной "меньшевиками из ЦРУ".
Кравченко, не будь дурак, подал в суд на коммунистическую газету. Суд в Париже состоялся при фантастическом стечении публики, включая журналистов крупнейших газет мира.
Отчет об этом процессе прекрасно написала Нина Берберова (http://www.belousenko.com/books/berberova/berberova_kravchenko.htm).
Коммунистическая газета запросила приезд из сталинского СССР 40 свидетелей на этот процесс, включая бывшую жену Кравченко, его сокурсников по Днепропетровскому ВУЗу (но не Брежнева), коллег по наркомату. Приехали не 40 человек, а пятеро.
И все они пытались свидетельствовать, что Кравченко был запойным пьяницей чуть ли не с 14 лет, никудышным работником ("Позвольте, а как же я тогда проработал столько лет в наркомате и еще был направлен в командировку в Америку?!" - удивился Кравченко), что голода в колхозах никогда не было, а в ГУЛАГ попадали только отбросы общества, которые там, впрочем, за 2-3 года прекрасно "перековывались", а массовые расстрелы - это "гнилая буржуазная пропаганда".
Свидетелями Кравченко вызвались быть ПЯТЬ ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК "из числа перемещенных лиц", его адвокатам пришлось выбирать из огромного числа желающих лишь тех, кто знал Кравченко лично до войны, или жил и работал в тех городах СССР, о которых писал в своей книге Кравченко.
Дала показания, в частности, жена немецкого коммуниста, жившего в СССР, который был советской стороной выдан Гестапо в 1940 году.
В качестве свидетелей коммунистической газеты выступил, в том числе, и Познер-дядя (писатель).
Он доказывает, что Кравченко не мог написать своей книги, что ее вообще не мог написать русский.
Познер находит в книге типично английские словосочетания, игру слов, цитаты английской литературы, цитаты французские.
Кравченко вскакивает и декламирует по-русски Вольтера — двустишие, включенное в книгу на английском языке"
"Владимир Познер выходит к свидетельскому барьеру. Познер, все время шевеля пальцами перед своим лицом, словно играя на невидимом кларнете, объясняет французскому суду, что разница между манускриптом и книгой доказывает, что эти две вещи были написаны двумя разными людьми.
— Текст рукописи скромнее текста книги, — говорит он. — В книге все было приукрашено, усилено, тени резче, характеры очерчены рельефнее, и пристрастие чувствуется на каждом шагу.
Председатель делает из ладони рожок у уха, голос эксперта едва слышен, монотонно и пространно объясняет, что там, где в рукописи стоит «два человека», в книге напечатано «два коммуниста», где в рукописи «я шел», в книге — «я ехал».
Председатель: И это все?
Познер: Кравченко не мог сказать: «стейк», он бы сказал «бифштекс», как говорят русские из России.
Кравченко: В России нет ни бифштексов, ни стэйков. (Смех в зале.)
Председатель борет в руки переданный ему экземпляр книги Кравченко, где красным карандашом отчеркнуты места, которых в рукописи нет.
Председатель: Их вовсе нет в рукописи?
Познер (после колебания): Их нет в этом месте.
Председатель: Мне все равно, в каком они месте. Я хотел бы знать, фигурируют ли они в рукописи где-нибудь?
Познер (запинаясь): Но там, где говорится совсем о другом...
Председатель: Словом, они имеются, но не в этой главе!"