Позднее прозрение, или Исповедь в свете софитов
В выходные, фрагментами, посмотрел документальный фильм к восьмидесятилетию Никиты Михалкова. Картина, как водится, была выстроена по всем канонам жанра: воспоминания, архивные кадры, поздравления коллег. Но ближе к финалу, когда риторика должна была достичь своей самой гладкой и предсказуемой точки, Михалков произнёс нечто, заставившее отложить пульт.
Он сказал — я передаю смысл, но слова намертво врезались в память:
— «Вот дожил я до такого очень зрелого возраста и понял, что жизнь оказалась гораздо сложнее, чем во времена, когда я шагал по Москве...»
В этой фразе — не просто ностальгия по юности. Это намёк-цитата, отсылка к тому самому герою из черно-белого фильма Данелии, который бросал вызов миру с высоты крыш. Тогда, в двадцать лет, мир казался ясным: вот — правда, вот — ложь, вот — путь. Искусство было игрой, а идеология — декорацией.
Но главное откровение ждало дальше. Пауза, взгляд прямо в камеру, и — приговор, вынесенный целой эпохе и самому себе:
— «Ещё я понял важную вещь. То, что западная пропаганда говорила про социализм и СССР, оказалось неправдой. А то, что советская пропаганда говорила про Запад и капитализм... к сожалению, оказалось правдой».
И это «к сожалению» прозвучало не как оговорка, а как ключ ко всему. Не злорадное «я же говорил!», а горькое, выстраданное признание. Признание человека, который большую часть жизни прожил в одной системе координат, чтобы на её излёте обнаружить жутковатую правоту тех, кого в этой системе было принято считать глашатаями лжи.
Это «к сожалению» — о цене ошибки. О времени, потраченном не на ту иллюзию. О поколениях, свернувших не туда. Это осознание того, что пропаганда, которую ты презирал, в главном — угадала. А та, которой ты, возможно, верил, — обманула.
Такие вот дела. Фильм закончился, а эти слова повисли в воздухе, как итог не одного лишь творческого пути, а целой исторической развилки, на которой мы когда-то стояли. И, кажется, до сих пор стоим.