Не гурманила аргонавтою
Акулинушка свет Микулишна
За то моллюска, страшенна спрутина,
Подтащыла каною безвесельну к берегу.
Ступила Микулишна ногами дорожащыми
На землицу сурову, иноземную,
А на ней ледники сплошь, да стланники,
Ерники сумшарные – криволесье низкорослое.
Люди делами ремесленными занимаются,
В одежу мехову кутаются,
Голенища хромовы на ходу подтягиват,
От Микулишны шарахатся да слова непонятны лопочут.
Взяло тогда отчаянье Акулину Микулишну;
Вишь, какой народец неприветливый выискался:
Несознательный, бестактный, низкопробишный,
На обжигающей снежнице взрощенный.
Подошла Акулина Микулишна
К самой крайней хороме
На хранцузский лад деланной,
Стукнула в карнизу оконную
Кулачищем своим всамделишным,
Затряслася коттеджа заморская,
Всеми глифами, плинтусами закачалася.
Выскочила на крыльца орясина – дубина стоеросовая,
Видать, испужалась такой наглости.
Стала Акулина Микулишна оконечностями вертеть,
О промблеме своей насущной сказывать.
Ей орясина непробиваема отвечает возмущенно, подобным образом:
"Приплыла ты, Акулина Микулишна,
Не на той каяке, что надобно.
В ту плавучу посудину наш народ
Сажают чудных, да всполошенных,
Что мешают людям честным, порядочным,
Нагружают плавучу посудину брагой, яствами
И пускают ее в дивно плаванье, на морску безбрежность любоватися."
Закрутилися тогда руки Микулишны,
Аки лопасти чудо-мельницы:
"Ах, вы, изверги непонятливы,
Звери вы дики, лесны, - неразумные,
Побывать вам хоть раз в ихней шкурине,
Так овчину б свою
сапожью
навсегда в покое оставили, голенищами б не тщеславили".
А орясина гневная машет ей вослед:
"На, бери, Акулина Микулишна,
Снеди всячешной, веслы прочные, паруса полетные,
Якорь, да карту-лоцию
И греби подобру-поздоровушку.
Неохота мне с тобой больно связываться,
Никакого в тебе понятия,
Что напрасное, что запретное".
Поняла его свет Микулишна
Целовать щеки бросилась,
Да захлопнулась дверь цинична
Из морена заморска дерева.
Села в лодку кипированну,
Свет Микулишна, яко павушка:
"Уж, таперича, не собьюсь с пути,
Доплыву до родного бережку!".