"Тормоза" встречались среди всех.
Но самым выдающимся, о ком впоследствии слагались легенды, был тихий,
щупленький и неприметный паренек из Орловской области Андрюша Торопов.
Пожалуй, ему пришлось в карантине тяжелее всех.
Пять часов ежедневных индивидуальных строевых занятий способны из кого
угодно сделать идиота с оловянными глазами, четко и тупо, на одних
рефлексах, выполняющего получаемые команды.
Но только не Андрюшу Торопова. Применительно к нему поговорка про зайца,
которого можно научить курить, давала сбой.
Для понятий "лево", "право" в его голове места не находилось. Текст
присяги дальше слов "вступая в ряды" объем его памяти усвоить не
позволял.
Сержанты работали с ним испытанным, казалось бы, ежовско-бериевским
методом — конвейером, сменяя друг друга каждый час. Капитан Щеглов
приказал любым способом подготовить бойца к присяге.
Зуб фломастером нарисовал Андрюше на кистях рук буквы "Л" и "П". Этакие
"сено-солома" на современный лад. При команде, например, "Нале-во! "
предполагалось, что боец посмотрит на свои руки, увидит, на какой из них
буква"Л", соответствующая понятию "лево" и повернется в требуемую
сторону.
Андрюша же угрюмо рассматривал свои руки и затравленно двигал губами.
Потом поворачивался кругом.
Роман на второй уже день отказался его бить, сославшись на бесполезность
метода и полученную травму руки.
Последним сдалась даже такая глыба, как сержант Рыцк.
Занимаясь как-то с Андрюшей поворотами на месте в ленинской комнате
(снаружи шел сильный дождь), Рыцк заявил, что у него поседели на заднице
волосы, сплюнул на пол, и уже выходя, в сердцах бросил, указывая на
огромный гипсовый бюст Ленина в углу:
— Если ты, Торопов, такой мудак, подойди и стукнись головой о Лысого!
Может, поумнеешь хоть чуть-чуть после этого.
И, собираясь хлопнуть дверью, в ужасе обернулся.
Чеканным строевым шагом рядовой Торопов подошел к гипсовой голове вождя,
отклонился чуть назад...
Два лба — мирового вождя и орловского паренька, соединились.
Удар был такой силы, что вождь развалился на две половины, каждая из
которых разбилась потом об пол на более мелкие части.
Рыцк перепугался тогда не на шутку.
Замполит полка, подполковник Алексеев, долго выискивал подоплеку
антисоветского поступка солдата. Вел с ним задушевные разговоры. Угощал
чаем. Потом кричал и даже замахивался.
Андрюша хлопал глазами. Обещал, что больше не повторится.
Самые нехорошие слова замполит уже произносил не в его адрес, а врачей
призывной комиссии.
На стрельбище, зная успехи Андрюши в изучении матчасти, народ ждал
зрелища.
Андрюша не подвел.
Автомат ему зарядил лично начальник полигона, заявив, что до пенсии ему
год, и поэтому "ну его на уй! ".
Бойца под белы рученьки уложили на позицию, и с опаской подали оружие.
С двух сторон над ним нависли Щеглов и Цейс. Помогли справиться с
предохранителем.
Тах! Тах! Тах!
Тремя одиночными Торопов отстрелялся успешно, запулив их куда-то в
сторону пулеулавливающих холмов.
Дитя даже улыбнулось счастливо.
Следующее упражнение — стрельба очередью по три патрона. Всего их в
магазине оставалось девять. Три по три. Все просто.
Потом Щеглов и Цейс долго еще спорили до хрипоты, кто из них прозевал.
Андрюша решил не размениваться. Выпустил одну длинную. Все девять.
Причем при стрельбе он умудрился задрать приклад к уху, а ствол,
соответственно, почти упереть в землю.
Земля перед ним вздыбилась пылью.
Народ оторопел.
Упасть догадался лишь начальник полигона. Остальные тоже потом попадали,
но когда все уже закончилось.
Чудом рикошет не задел никого.
Визгливо так, истерично посмеивались.
Сдержанный ариец Цейс оттаскивал от Андрюши капитана Щеглова.
Тот страшно разевал зубастый рот и выкрикивал разные слова. Слово "уй"
звучало особенно часто.
Где бы еще, как не в армии, благодаря рядовому Андрюше Торопову я понял
истинное значение глагола "оторопеть"?
Когда на присягу к Андрюше приехал отец, совершенно нормальный, кстати,
мужик, к нему сбежалось чуть ли не все командование части. Главный
вопрос задал наслышанный о новом подчиненном командир части — полковник
Павлов. Что же нам, блин, теперь делать. "Подлянку вы нам сделали,
уважаемый папаша, большую", — добавил Щелкунчик.
Андрюшин отец виновато вздохнул и изрек:
— Я с ним 18 лет мучился. Теперь вы два года помучьтесь. А я отдохнуть
имею право.
И уехал.
(c) Вадим Чекунов
http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=85527