Есть в Питере институт, в нем кафедра физики, а на кафедре
доцент по фамилии Боровой. Есть ли теперь не знаю, но то,
что был - вне всяких сомнений.
Мутноглазый и раздражительный с бодуна, тихий и задумчивый в моменты
нечастых рюмочных реинкарнаций. Таким он запомнился студентам.
В зачетные недели Боровой являл себя миру задумчивым и тихим.
Порою даже до полного умиротворения.
А способствовали тому все те же студенты.
В оправдание Борового надо сказать, что время было очень нелегкое;
водка по талонам, в магазинах сухое в очередь, а тут, можно сказать,
само шло в руки.
Жизнь катилась своим чередом от тяжелых будней бодунных семестров
к благословенным праздникам сессий, пока не вмешался один лаборант.
То ли пошутить хотел, то ли насолить Боровому, но пустил он слух,
будто Боровой завязал со спиртным, собирается жениться и берет
теперь не водкой, а разными безделушками в подарок невесте.
Слух в один день облетел круги недостойных, но алчущих зачета.
На попытку первого из них одарить его палочкой польской губной помады
мучимый бодуном физик отреагировал недоуменно и с презрением.
В другой раз, опознав в подношении лак для ногтей,
Боровой изумился еще более, разгневался и выгнал студента из
тесной кафедральной комнатушки, где свершались обычно
зачетные священнодействия.
Капроновые колготки привели Борового в настоящую ярость, к слову,
очень сильно усугубившую бодун.
Последовавшие за ними тени для век, еще одна пара колготок, увлажняющий
крем для лица, дурацкая вазочка из крашеного стекла и,
как завершающий аккорд, набор бигудей окончательно доканали Борового.
Он прекратил практиковать в каморке и восседал теперь
в аудитории лютый и неприступный.
Зачет по физике первратился в камень преткновения.
Даже для тех немногих, кто по праву считал себя достойным.
Стреляный еще в первом семестре Костыль с усмешкой выслушивал истории
о зверствах новоиспеченного трезвенника-жениха.
Улучив момент, он ввалился в каморку и бойко объявил о намерении
сдать зачет не сходя с этого самого места.
Не предвкушающий ничего хорошего Боровой зловеще блеснул мутным глазом,
придвинул лист бумаги и предложил изобразить не сходя с этого самого
места схему какой-то мудренейшей электрической цепи.
Костыль не медля склонился над столом, поводил ручкой и победоносно
предъявил листок.
- Это еще что такое? - Взревел Боровой, уставившись в странную надпись.
- C2H5OH. Формула такая.
Лицо Борового отяжелело и потемнело от обиды.
- Формула спирта. - Невозмутимо продолжал Костыль. - А если вот так...
Он коротко черкнул и снова придвинул листок Боровому.
- ... если C2H5OH плюс H2O, то на выходе имеем обычную водку.
Правда H2O я не принес. И еще спирт очень хорошо проводит
электричество.
Боровой оживился и не без тревоги проследил за манипуляцией скользнувшей
в сумку костылевой руки. Из сумки обнадеживающе и знакомо звякнуло.
- Самому без надобности, - честно соврал Костыль, - а на кафедре
пригодится. Чистый, медицинский. Контакты какие-нибудь протирать.
Боровой осмотрелся словно бы в поисках контактов и кивнул.
- Предмет вы знаете. Да и контакты протереть пора. Окислились.
- Это потому что медь. Она тоже очень хорошо проводит электричество.
Через минуту Боровой уже заходил за стеллажик, с целью немедленно
заняться протиранием контактов, а счастливый Костыль тихо прикрывал за
собой старую кафедральную дверь.
И все вошло в накатанное русло. Вот только зачет по химии дался
Костылю много труднее. И не потому, что Костыль забыл формулу спирта.
Просто доцент попался непрактикующий.