Стоя у закрытого окошка редакционной кассы, Геныч мрачно бухтел, понося
свою бывшую жену, а Толян поддакивал ему, кивая головой. Они были
друзьями - работали художниками на телевидении и разницу в возрасте, 8
лет, скрадывали еженедельными попойками. Наконец окошечко раскрылось, и,
рассовывая гонорар по карманам, они расстались, чтобы вечером
встретиться у входа в ресторан "Юность". На Геныче лихо сидел
костюм-тройка темно-синего цвета и яркий галстук, чуть приспущенный у
воротника. Толян, напротив, любивший все светлое, был одет в молочно -
бежевую двойку спортивного покроя и белые штиблеты...
Знакомая официантка подвела к заранее заказанному столику. После второй
рюмки друзья оживились. Они называли это "охотой". Понравившаяся девушка
приглашалась на танец, в ходе которого завязывалось знакомство,
совмещалось застолье, а там как бог пошлет. И он иногда посылал...
Протолкнув очередную стопку и закурив, Геныч прищурился:
- Через два столика у сцены сидят две подруги. Та, что с вырезом, - моя.
Толян, оглянувшись, уставился на длинные ноги второй, без выреза. Охота
началась. Часа через два, прихватив закусь и выпивку, друзья с
новоявленными подругами вывалились из дымного ресторана в поисках такси.
Пойманная машина понесла компанию куда-то на окраину, в так называемую
"нахаловку". Охмелевшие друзья, перебивая друг друга, острили, торопили
таксиста в предвкушении близких утех. Жизнь удалась!
Таксист тормознул в каком-то темном проулке, и, рассчитавшись, Геныч и
Толян двинули за подругами через заросший сад по тропинке к убогому
домику с покосившимся забором. Где-то лаяли собаки. Было очень темно.
Друзья ориентировались по белому вырезу и длинным ногам. Десятиметровая
комнатушка с низким потолком и прокуренными стенами, вдоль которых
стояли две кровати со столом посередине, смотрелось убого. Разложив
закуску на газете и разлив по стаканам прозрачную жидкость, компания
продолжила прерванное веселье, с каждым глотком приближая столь
долгожданный финиш.
Геныч, пьяно икнув, сначала заглянул в разрез и затем залез туда двумя
руками. Толян лихорадочно шарил по стене, нащупывая выключатель. Подруги
хихикали и вяло сопротивлялись. Раздевались молча, без острот. Геныч
громко сопел. Охотничий азарт достиг апогея. В окно заглянула луна, и в
комнате стало светлее. Толян, все больше возбуждаясь и путаясь в
байковом одеяле, гладил длинные ноги. В тишине что-то звякнуло. Входная
дверь была закрыта на большой крючок, и Толян с ужасом увидел, как
сквозь щель двери просовывается что-то длинное и острое, похожее на нож.
Откинулся крючок, и с грохотом распахнулась дверь. В проеме возникли две
громадные мужские фигуры. Не сговариваясь, Геныч и Толян рванули к окну.
Чуть не застряв в оконном проеме, друзья вывалились в сад. Хриплый мат в
спину, как попутный ветер, уносил друзей от страшного домика.
Продираясь через кусты, они уворачивались от собак, прыгали через
заборы. При быстром беге невостребованные мужские достоинства обоих
белели и болтались, привлекая внимание редких прохожих. Из
ресторанно-выходного гардероба на них остались только майки. Дыша как
загнанные лошади, Толян и Геныч остановились под деревом. Бежать дальше
в таком виде было нельзя. Впереди - длинная улица, полная людей и
освещенная яркими фонарями. Геныч покопошился у забора и что-то сунул
Толяну в руку: "На тебе, это проволока".
Натянув трикотажную майку, он скрепил ее переднюю и заднюю части.
Получилось нечто вроде закрытого женского купальника. Зато ничего не
болталось. Критически оглядев друг друга, они потрусили по ночному
городу, шарахаясь от изумленных прохожих.
Невзирая на неудавшуюся охоту, Геныч думал: "Вообще-то, сегодня нам
повезло, а значит, жизнь удалась".