До этого случая я полагал, что сумасшедшие бывают двух типов. Опасные –
это те, кто сидит в больницах с решетками на окнах, и безопасные – с
которыми можно случайно столкнуться на улице и, проходя мимо, покрутить
пальцем у виска. Однако теперь я точно знаю, что от встречи с подобными
людьми, и даже очень близкой встречи, не застрахован никто.
Я работаю в лаборатории, которая занимается новыми лекарствами. По роду
работы приходится иметь дело с людьми самых разных запросов и
темпераментов. Робкими и настойчивыми, основательными и торопливыми,
гибкими и упрямыми, а иногда и просто с хамами. Однако известно ведь,
что в конце концов привыкаешь ко всему – привык в конце концов и я. К
каждому свой подход, основательность и доброжелательность – ну, кто
знает, тот поймет.
Звонок, с которого все началось, раздался с утра в понедельник – факт
сам по себе неприятный. Не люблю я звонков вообще, да еще в понедельник,
да еще с утра. Тихий и застенчивый голос попросил к телефону меня,
убедился, что это уже я и есть, и, убедившись, понес такую примерно
околесицу:
- Я, видите ли, тоже...в некотором роде ...разработчик...э-э-э...лекарств. Нам
бы с Вами...э-э-э.. переговорить... Как коллеге с коллегой, так сказать...
хе-хе-хе. Я вот тут... тоже... открыл. Сейчас, правда, работаю в
строительно- монтажном управлении... Оно тоже поддерживает... И вообще, всем
таким очень и очень интересуется. И финансово – тоже... Сейчас, правда, не
может... Многократно, многократно...
Послушав это с несколько минут, я рискнул все же внести ясность и
спросил – а собственно, от меня-то что он хочет - этот... разработчик?
- Дак это... встретиться бы. Как коллеге с коллегой. Мирового, мирового
значения... э-э-э... открытие!
Заинтригованный таким поворотом дела, когда строительно-монтажное
управление поддерживает открытия мирового значения, да еще в
фармакологии, я назначил встречу.
"Разработчик" появился минута в минуту. Сначала в дверях кабинета
показалась внушительная пачка листов бумаги в вытянутой руке, а следом
появился и ее обладатель – невысокий давно не стриженный человечек с
красными, видимо, от бессонницы, глазами. В них светились гордость и
преданность.
- Вот! – и пачка листов оказалась у меня на столе. Мельком взглянув, я с
ужасом обнаружил, что все листы мелко исписаны столбиками цифр и
строчками длинных дифференциальных уравнений. Шестой степени. Я, правда,
не математик, но мне пришло все же в голову, что это уж как-то... слишком.
Однако, взяв себя в руки, я сказал ему вежливо – слушаю, мол, Вас.
Открытие, которое "коллега" излагал мне с полчаса, сводилось к
следующему. Если взять телевизор, а перед ним поставить бронированную
плиту сантиметровой толщины (именно бронированную и именно
сантиметровой), то в момент включения, а особенно выключения телевизора
за плитой образуется совершено особое излучение. Никто пока не знает ни
о его существовании, ни о природе, ни о свойствах. Но он, разработчик,
открыл эти свойства, правда, пока что два, но на этом останавливаться не
собирается. Во-первых, под воздействием этого излучения многократно
усиливается действие лекарств. Он сам, разработчик, когда простудился и
заболел, поставил за плиту флакон с нафтизином, включил-выключил
телевизор, и нафтизин, обыкновенный нафтизин, приобрел невиданные и
нехарактерные для него свойства. А именно – вылечил его от простуды не
за три дня, как обычно, а всего за два. Мои робкие доводы, что
нафтизином не лечатся от простуды, и что, наверное, он на этот раз
просто простудился не так сильно, как обычно – это все меркло перед
величием открытия.
- А во-вторых, - все более распаляясь, продолжал разработчик лекарств, -
нет, Вы не поверите! Во-вторых, под воздействием этого чудо- излучения в
обычной воде происходит самозарождение вирусных частиц!
- Ну, тут уж позвольте Вам не поверить, - борясь с желанием дать
разработчику пинка, сказал я. – Это-то с чего Вы взяли?!
- Но это же очевидно! – пораженный моим невежеством, вскричал он. – Это
же все здесь описано!
"Здесь", очевидно, означало, что все эти исписанные уравнениями листы на
моем столе и описывают как раз процесс самозарождения.
- А от меня-то что Вы хотите? – спросил я наконец.
- Подтвердить... вот это все... э-э-э... экспериментально.
С каждым словом коллеги моя решимость спорить угасала. Я чувствовал себя
выжатым и обессиленным. Примерно то же, наверное, испытывал в свое время
Галилей, доказывая церкви очевидные вещи. Коллега же, наоборот, выглядел
все бодрее и вдохновеннее.
В отличие от Галилея, я нашел наконец в себе силы сказать свое слово.
Сославшись на недостаток времени, средств, да и вообще, всего, проявив
чудеса тактичности, я выпроводил его из кабинета и посидел еще немного,
успокаиваясь. Поймал себя на мысли, что жаль, что нет при мне сейчас
телевизора, бронированной плиты и флакона валерьянки. Выпил бы весь.
На следующий день я рассказал эту историю знакомым математикам.
- Ну, дает! – смеялись они. – Какие же тут уравнения шестой степени?! И
третьей достаточно. Зарождение вирусов – это ведь так просто!
Я прямо опешил. Ведь не в уравнениях совсем было дело! Я красноречиво
объяснил им, что не бывает такого самозарождения. И усиление действия
лекарств излучением – тоже бред. Наконец, они согласились, и с тяжелым
сердцем мы расстались.
Разработчик звонил мне еще несколько раз, то на работу, то домой, но я
был стоек и на провокации не поддавался.
- Ну да, - сказала знакомая, когда я, собравшись с духом и помня историю
с математиками, рассказал все ей, - совсем мужик свихнулся. Какие там
телевизоры да плиты! На живом огне надо погреть – и любую болезнь как
рукой снимает!
Я глубоко вздохнул, сосчитал до десяти – и не стал спорить.
Сосед- физик долго чесал в затылке, уточнял толщину плиты, просил
переспросить, какая именно должна быть сталь и какой фирмы – телевизор.
Сколько метров должно быть от плиты до телевизора и от плиты до
лекарства. И если действует на раствор, то подействует ли на таблетки. Я
топал ногами, кричал, доказывал что-то, призывая на помощь все свое
красноречие, гнал его – он уходил, но появлялся снова и кротко
спрашивал, сколько именно жидкости было в том флаконе, и сразу ли надо
начинать лечение, как почувствуешь болезнь, или можно подождать.
Я уехал на неделю в командировку и немного отошел духом. Вернувшись, я
подумал – а не описать ли всю эту историю? Я взял отгул, отключил
телефон и звонок, чтобы не столкнуться снова с соседом и написал все,
как помнил.
Редактор журнала, куда я принес рукопись, долго смеялся, вытирая лысину
платком.
- Вот ведь люди, а?! – говорил он сквозь выступившие от смеха слезы,-
бывают же такие!
Когда я уходил, оставив рукопись в кабинете, он окликнул меня на самом
пороге. Заговорщицки глядя мне прямо в глаза, он тихонько спросил:
- Послушайте... как Вас... Я вот тут подумал... Как по-Вашему... А если
водку?! Водку ведь оно тоже...того...усилит?
Я понял, что в этом журнале мой рассказ вряд ли напечатают.