Это было весной 1992 года. Работали в Хосте (районе Сочи), в ночном
кабаке. Подобные были при гостиницах типа “Интурист”, “Дагомыс”,
“Жемчужина”, но этот был первый и единственный в черте города на то
время, работающий до утра. А время было неспокойное, в Абхазии зрел
конфликт, а у приехавших покутить абхазских милиционеров, было модно
выстрелить пару раз в утреннее небо при отъезде на такси из оного
заведения.
Первым “охранником” был местный сторож, перешедший по наследству от
столовой, из которой был переделан кабак. Продержался папаша один день.
Потом пришли вышибалами два дюжих мужика, но и они выстояли недолго
ввиду явного превосходства сил – компании по пять-десять человек ни в
грош не ставили их уговоры не мешать другим. За тем были наняты трое
подготовленных людей из зарождающихся тогда охранных агентств. Они тоже
со своими “спецсредствами” не выруливали. Тогда неофициально были наняты
“люди в форме”. Но и они не справились, так как различные бандиты с
ксивами “абхазских милиционеров” имели “волыны”, а “наши” свое табельное
оружие сдавали после основной службы. ... Тогда к ним был добавлен “целый”
майор. Он оружие носил, но пугать им совершенно не мог, особенно, когда
разговор был “по понятиям”. И вот было принято бескомпромиссное решение:
два мента с табельным оружием под началом майора, теоретически
прикрывающего данное положение вещей, и еще “правильный пацан” Пата,
отвечающий за разборки, – двухметровый, здоровенный грузин, с кулаками,
размером с пивную кружку. При возрасте 23 года и мечтой стать
“авторитетом” имел общее развитие лет 12-14.
Особая черта – при виде музыкантов расплывался в улыбке, обозначающей
безграничное уважение:
- Сыграй “Патара гогона”, по-братски”, - иногда просил он.
И вот в один из дней, человек пятнадцать армян из Гумари (отдаленное
горное село в черте России) приехали отмечать двадцатилетие своего
“брата” Ерванта. Все было обговорено заранее, и когда мы пришли на
работу, то свою, довольно просторную музыкантскую “каморку” увидели до
потолка забитой картонными коробками, которые не поместились на складе.
Свободными оставались лишь какой-то квадратный метр и диван, на котором,
в умат пьяный, спал майор милиции Мерцалов. Просто у его жены сегодня
тоже случился день рождения. Отметив дома, он добавил в кабаке, и, не
рассчитав силы “надорвался” “на службе”.
Переодевшись в стесненных условиях, мы вышли работать.
Вначале все было чинно: Пата иногда подходил к этой компании, вежливо
просил их сильно не шуметь, те говорили “Инч кузыс? Цаве танэм!” и
дружелюбно обещали “быть потише”... Менты курили у входа, мы меняли песни
на деньги, хозяин Юра-грек прикидывал в уме выручку, майор спал... Но, по
мере опьянения компании, справляющей двадцатилетие Ерванта, безграничная
любовь к нему уже не могла ужиться в рамках занятой кабинки, и стала
постепенно выползать за ее пределы. Сигналом к началу представления
послужил рев на весь зал одного кадра из этой компании:
“Ервант, мера куным, за тебя!!!” в полный рост на столе.
Подбежал Пата, с обрывками дружелюбия пригласил Ерванта пройти с ним, и
завел его в НАШУ каморку “на разговор”. Через минуту один из армян
разбил графин, и с “розочкой” по столам гостей побежал в каморку. Через
секунду он вышел оттуда, держась за лицо. Его примеру последовали двое и
с тем же результатом.
И тогда в каморку забежала почти вся гоп-компания. Минуты через полторы
оттуда вышел именинник, вместо лица – кровавое месиво. Кто-то вел его
под руки. Еще через мгновение выбежал Пата, и прямиком на кухню. Кухня
была угловым придатком зала, отделенная барной стойкой, за которой как в
укрытии столпился персонал. Пата схватил нож и отошел, потом вернулся,
взял нож побольше, и направился в каморку.
За ним засеменил хозяин Юра-грек и завопил:
- Пата, успокойся, отдай нож.
Пата был неумолим. “Я работаю не за деньги, а по зову сердца” – читалось
в его глазах, а на лбу, русским по-желтому было написано: “Зарежу!”
В это время менты открывали запертую на ключ входную дверь, начав
выпускать людей на улицу. Пата подошел к каморке. Юра-грек заорал
ментам: - Остановите его!!
Пата вошел в каморку, менты подбежали к ее двери, и один из них
выстрелил два раза в потолок в кабаке. ЭТО БЫЛИ ХОЛОСТЫЕ!!! За тем
другой мент, открыв дверь каморки, обильно “поперчил” туда “черемухой”...
Точно как тараканы драпают после включения света в туалете, так и люди
побежали сначала из каморки, а затем и со всего кабака, закрыв руками
глаза, нос и рот: сами менты, посетители, обслуга. Благо входная дверь
уже была открыта (обычно ее держали запертой на ключ), а то фатальная
давка была бы обеспечена. Я на улицу не побежал, а отсиделся на кухне,
открыв окно и прикрыв лицо мокрым полотенцем.... Примерно через полчаса -
час, все успокоилось, выветрилось, разъехалось на такси и в каретах
“скорой помощи”. Юра-грек и Пата с красными до обрусения глазами орали
друг на друга:
- Они затронули мою мать!
- Завтра уволю!
- Сегодня убью!
......
Мы зашли в каморку. Она была пуста! Коробки были размазаны тонким слоем
по полу. Тяжелый запах искусственного чеснока висел в воздухе, напоминая
о прошедших баталиях. Покосившийся диван был сдвинут на середину
каморки, а на нем, не приходя в сознание, улыбаясь во сне чему-то
своему, спал Мерцалов, майор милиции Советского Союза.