Говорили о квартирных кражах. Монолог одного из участников мне так
понравился, что я его воспроизвел.
Нет, мужики, самое лучшее спасение это собака. Вот ты говоришь –
вневедомственная охрана. А твоя вневедомственная охрана будет у тебя в
доме жить? – Нет! А собака живет.
Я еще мальчишкой был, когда мы взяли щенка ротвейлера.
Заводчик сказал мне, чтобы я и не думал в нем злость воспитывать! Он,
говорит, сторож от природы. Мы с моим Каро вместе росли. Всю нашу семью
он, конечно, знал, но хозяином признавал только меня. Когда я ложился
спать, он приходил в мою комнату и плюхался у двери. И никто не мог
войти. Он сразу нос морщил, клыки показывал и порыкивал.
Мать моя кормила его. Он ей руки лизал. А разбудить меня в школу, она
могла только из коридора.
Твоя вневедомственная будет у тебя на полу у входа спать?
Драться он любил с чужими собаками. Глаза при этом у него под лоб как-то
закатывались. Вроде прямо белками смотрел. Или не смотрел вовсе.
Я, помню, еще не знал, что дерущихся собак надо за задние лапы
растаскивать, когда он с соседским кобелем сцепился. Я, пытаясь их
разнять, между ними влез. Он, сгоряча, и хватанул меня пару раз за ногу.
В дырки от клыков мизинец влезал.
Раз цыгане хотели нас обчистить.
Дед в огороде ковырялся, а я в доме был.
Пес спал где-то в тенечке за домом.
Цыгане же наглые.
Идут гурьбой по улице. Видят, что один дед в огороде ковыряется, в доме
тихо, окна и двери нараспашку. Ну, человек шесть отделились от толпы, и
шасть через калитку к нам во двор. Деду бросили коротко: «Мы попить». А
сами через двор к дому. Быстренько. Я из своей комнаты их увидел,
услышал, только и успел подумать: «Собака же не привязана».
А они уже от собаки бегут. Один разорванную клыками ляжку рукой
придерживает. Они даже в калитку все не поместились. Через забор
перемахнули. Пес успел-таки еще двоих цапнуть. Но он спокойный был.
Посмотрел им вслед, и снова за дом ушел.
Я уже говорил, что всю нашу семью он знал. И в степени родства
разбирался. Вот тетка моя жила неподалеку и часто к нам заходила. Он ей
позволял заходить и выходить, даже если никого из нас дома не было.
Только брать ничего не разрешал.
Вот принесла она рассаду. Выложила ее из ведра, посадила, хотела взять
лейку, чтобы полить, он зубы показал. Ага, нельзя значит. Хотела свое
ведро забрать, - черта с два! Тоже нельзя! Принесла, поставила, - значит
уже наше.
Гулять я его мог и одного выпускать со двора.
Он любил приходить к песочнице и смотреть, как детишки играют. Лежал
рядом, поглядывал, подремывал, и снова поглядывал.
Других собак отгонял.
Деткам надоедали их формочки и ведерки, они с ним играли. Сыпали ему
песок в глаза и уши. Я тогда еще удивлялся – чего у него глаза красные?
Бабульки поначалу его побаивались, сердились на меня, потом привыкли.
- Это хорошо, что он здесь. Вот вчера его не было, так бродячие собаки в
песочнице нагадили. Ты, его почаще сюда присылай. Только и сам
временами подходи. А то он нам не разрешает детей из песочницы
забирать.