Эти истории рассказал мне ныне покойный журналист Роман Григорьевич
Берковский. Он был из той породы журналистов, которые видели
Маяковского, дружили со Светловым, были представлены Вертинскому и то,
что для нас является историей, для него было простым воспоминанием
(истории излагаются от первого лица).
История 1. Когда-то я был на митинге в честь открытии пямятника
Островскому у Малого театра. В начале митинга выступил Луначарский,
основной смысл речи которого был лозунг "Назад к Островскому" (имелось
в виду качество литературы). После того, как Луначарский закончил
выступление, он предложил желающим тоже выступить. И тут на трибуну
стал пробираться кто-то из многочисленных собутыльников Есенина (фамилию,
к сожалению, не помню). Будучи не вполне трезв, он взобрался на трибуну
и произнес; речью, наверно, назвать это нельзя, скорее вопрос: "Вот тут
товарищ Луначарский призывает нас назад к Островскому. А что делать,
если я не педераст?"
История 2. Как-то раз, перед майскими праздниками, мне позвонил редактор
одной из газет. Ему срочно были нужны стихи в первомайский номер газеты.
Но, поскольку спохватился он слишком поздно, то договориться уже ни с
кем не мог. Зная мою дружбу со Светловым, он попросил меня поговорить с
ним и договориться о стихах. По ряду причин, я не мог отказать ему, и
немедля собрался искать Светлова (эпоха мобильных телефонов еще не
наступила). Первое место, куда я пошел, был ресторан дома журналистов.
Швейцар на входе поведал мне, что Светлов был здесь полчаса назад и уже
ушел с приятелями (у последнего была привычка выпивать пару кружек пива
и выдвигаться в следующее заведение). Я двинулся вслед за ним. Таким
образом я прошел за вечер несколько заведений, но Светлова не догнал.
Тогда у меня созрел план - когда можно застать Светлова дома - только
рано утром. Я встал затемно и отправился на квартиру к Светлову.
Позвонил. Дверь мне открыл неизвестный молодой человек, одетый цитата -
"как на прием к английскому послу". В руке он держал толстенный
фолиант (вообще, Роман Григорьевич употреблял много "старорежимных" слов.
Так, например, лекарства всегда называл фармакопеей). Я сказал
ему: "Проводите меня к хозяину, он в обиде на вас не будет". Тот молча
посторонился и я вошел в комнату. В центре комнаты за столом спал
Светлов. Под столом стояла пустая бутылка, вторая, початая, стояла на
столе. Время от времени Светлов приподнимался, доливал в стакан водку,
выпивал и опять засыпал.
Молодой человек сел на кресло и стал читать вслух. Постепенно я стал
понимать, что здесь происходит. Молодой автор приехал покорять Москву и
хотел показать свое произведение известным литераторам. Заставить
слушать это известных литераторов можно было только в одном состоянии -
мертвецки пьяного. Чтение продолжалось.
Невольно и я стал прислушиваться к содержимому романа. В тексте была
(цитата) "одна стилистическая небрежность". Фраза звучала так - в части
был нужник с тремя очками. И вдруг, при этих словах, Светлов приподнял
голову и спросил: "Что-что, там и жопы были близорукие?".
Когда я отсмеялся, Роман Григорьевич сказал мне: "Ты пойми самое главное.
Каким литературным чутьем надо было обладать, чтобы мертвецки пьяным,
сквозь сон, практически на автомате среагировать на "стилистическую
небрежность"".