Что-то вроде ответа на историю про "Крепкий виноградный напиток «Одлу» и
другие".
"Одлу" я, увы, не помню. Но помню два других: грузинский портвейн
"Тарибана" и туркменский "Сахра". Ничего более тошнотворного и какого-то
маслянистого, чем последний я не помню. Впрочем, "Тарибана" не уступал.
Хотя про его вкус мне трудно что-либо сказать, поскольку я пробовал его
один раз и при довольно жестких остоятельствах.
Большая компания собралась к другу на дачу. Зимой. Того самого "Рояля"
было столько, что казалось он никогда не кончится. Но всё когда-нибудь
кончается, и для нас это кончилось так тяжко, что я безо всякого смеха
вспоминаю эту историю. Дело в том, что милые девушки, дабы поднять нам
общий боевой дух, решили заварить чаю. За столом уже никто не сидел, а в
алкогольной прострации, на манер бесприютных духов, передвигались по
дому и двору, сталкиваясь и проходя друг сквозь друга. Что делали
остальные - не знаю, потому что не очень-то помню, что делал я сам.
Запомнилась последняя на тот вечер картинка: перед моими глазами
расплывающийся стол, перевернутые бутылки, стаканы и чашки. Одна чашка,
все-таки, стоит. И в ней, примерно половина, или чуть меньше, прозрачной
коричневатой жидкости. "Чай... Освежиться...", сказал опростившийся
донельзя мозг. Рука схватила чашку и потащила в рот. Когда последняя
капля стекла в пищевод, язык сморщился, и сказал мозгу, что ЭТО НЕ ЧАЙ.
Но было поздно - портвейн "Тарибана", побежал вдогонку за "Роялем", и
вместе они сломили сопротивление мозга.
Далее мне тоже приходится извиниться за физиологичность финала, но без
этой суровой правды, повествование не имело бы смысла. Утро застало мою
голову на подушке и лицом в возвращенных продуктах пищеварения.
Медленное путешествие по дому и двору убедило, что прокол с "Тарибаной"
совершил не я один. Заснеженный двор, например, напоминал зимнюю равнину
после ковровой бомбардировки. "Плюхи" были по всему периметру, от
порога, до забора...
Сами видите, совсем сие было несмешно. Поэтому и рассказывать про
постепенное восстание синих зомби из разных концов дома, я уже не
буду... Господи, как не потравились тогда все...