ПЕРЕГОВОРЩИК
1987-й год, высокогорная точка ПВО.
Мы, девять дембелей, живем маниловско–обломовской жизнью, получая
удовольствие от заслуженного по сроку службы покоя и мечтая о том, как
мужественные и красивые небрежно постучим в дверь родного дома...
«Дембельский аккорд» только что завершен, осталось просто ждать первой
партии домой.
К нашим услугам южное солнце, прогулки в лес за грибами, бильярд и еще
много самых разных солдатских ценностей.
(Заиграли гусли)
Вдруг, как снег на наши «седы головы», Беда страшная приключилася.
Налетели на сторонку родимую люты вороги, черной тучею.
И числом их было видимо - не видимо, были это злые стройбатовцы, а
они–то хуже поганых половцев...
В прозе выглядело это еще страшнее: взвод голодных стройбатовцев,
которых забросили к нам на точку, для рытья какой-то-то там канавы.
Их нравы были просты - отсутствие всяких нравов.
Почти все из них прошли через тюрьму, и задачи у них были первобытные:
отобрать силой все, что можно отобрать.
В первый же день мы про этих ребятишек все поняли: когда прапорщик,
который их привез, делал им строгое внушение: «Если я узнаю, что кто-то
из вас, не то что набил морду здешнему офицеру, а хоть пальцем его
тронул, тот будет иметь дело со мной!!!»
Нас аборигенов было всего девять человек, а стройбатовских «фашистских
оккупантов» - тридцать рыл, мечтающих найти повод и раздавить нас в
ближайшее время.
В воздухе пахло кровью.
Нe сегодня-завтра должна назреть решающая битва стенка на стенку и,
честно говоря, наши шансы были не ахти: семеро и так и сяк, восьмой -
высокий худой очкарик, по кличке «Циркуль», девятый – маленький,
большеголовый метр пятьдесят ростом по кличке «Батя». Вот и все наше
войско.
Вечерком, на второй день оккупации сидели мы в курилке, пытаясь отогнать
грустные мысли.
Вдруг из темноты выходит Батя, с ошалевшими глазами и печальным лицом:
- Мужики, тут такое дело: я смотрел телевизор, в казарму пришли
стройбатовцы и переключили мое кино, я сказал, что это невежливо и их
самый здоровый по кличке Литовец, к-а-а-а-к зарядил мне ладошкой в ухо.
... Я поднялся с пола, но не буду же я кидаться на него, Литовец же
вдвое выше...
Ну вот. Что будем делать, мужики?
Мы поняли – началось...
Я засуетился и сказал:
- Давайте срочно вооружаться! Там в дизельной были арматурины, так хоть
поначалу будет, чем отбиваться, а там посмотрим.
Среди нас был один парень из Ростова-на-Дону, по кличке «Соловей». В
армию он пошел довольно поздно – в 25 лет, но по своей воле, хотел
поправить анкету, ведь до службы он успел отсидеть два срока в
тюрьме...
Мужик он был очень «четкий» во всех четких смыслах этого слова.
За два года службы ни разу ни перед кем не «прогнулся», за что и бывал
«стариками» серьезно бит, аж пока однажды Соловей не засунул в драке
одному «деду» автоматный патрон в глотку (того беднягу потом
комиссовали). Одним словом, для нас был он как старший брат, и мы все его
очень любили.
Царство ему небесное.
Через десять лет после армии на его дом напали, и Соловей, защищая
семью, погиб от ножа, но двоих забрал с собой...
Соловей:
- Батя, а они знают, где мы?
- Ну да, я как получил плюху, сразу к вам и пошел, они еще смеялись мне
в спину, типа - иди к своим, они тебя пожалеют...
Соловей:
- Ясно, значит так, через минут десять, от силы полчаса, эти черти
придут к нам на разборки.
Давайте сразу все «добазаримся», говорить буду только я.
Вы сидите и молчите, как будто это все вас не касается. Грубас, и
никаких арматурин. Просто поверьте мне, и ничему не удивляйтесь, я все
разрулю. Добренько?
Мы все согласились, хотя не понимали, как без грубой «арматурной» силы
можно противостоять лютой стройбатовской кодле?
Ну, сидел допустим Соловей, но ведь и они в основном все сидели, чем же
их можно удивить и заболтать?
Так и есть: не прошло и десяти минут, идут.
Молча окружили нашу курилку, и только Литовец набрал воздух, собираясь
что-то сказать, как его на долю секунды опередил Соловей:
- Литовец, это ты ударил нашего Батю?
Литовец с вызовом: Я, а что?
Соловей:
- Да нет ничего, просто смешно как-то. Посмотри какой ты высокий и
мощный, и какой наш Батя мелкий и задрипанный, ты же мог его убить перед
дембелем... Представь, пришел бы гроб на родину героя и
правительственная телеграмма: «Ваш сын геройски погиб от плюхи в ухо...»
Все стройбатовцы заржали, а мы сидели оплеванные недоумевая, чего же это
наш Соловей несет всякую хрень прогибаясь под стройбат? Неужели он хочет
перекинуться к ним и спокойно дожить до дембеля без всяких войн?
Когда Соловей пообещал врагам подогнать последний ящик нашей тушенки, то
мы и совсем разозлились, не ожидали от него такой подлянки...
Соловей продолжал:
- Батя, Литовец, давайте вы не будете ссориться, пожмите друг другу
руки.
Потерянный Батя протянул Литовцу руку, тот по ней звонко хлопнул
ладошкой.
Соловей: Ну, вот и хорошо. Литовец, если наш Батя тебя опять будет
обижать, то не бей его сразу, нам скажи, мы сами его накажем.
Стройбатовцы захихикали, а Соловей приблизив голову к Литовцу, стал
тихо, чтоб никто не слышал «втирать» ему что-то интересное. Литовец
довольно кивал.
Стройбатовцы осознали, что мы сдались без борьбы, поднялись с лавочек и
зевая, потихоньку потянулись обратно в казарму.
Из их толпы слышны были смешки и реплики типа «Чуханы», «уроды»,
«чмошники». «Дождемся их в казарме». Кого они имели в виду, у нас
сомнений не было.
Соловей все шептался с заинтересованным Литовцем, но когда в курилке
остались только наши, вдруг отпрянул и миролюбиво сказал:
- Батя, ну так ты простил Литовца?
Запутавшийся в происходящем Батя, грустно ответил:
- Ну да, простил...
Соловей тем же спокойным негромким голосом:
- А я вот не простил, и если ты Литовец еще хоть пальцем нашего Батю
тронешь, то я тебе и второе ухо оторву...
Одновременно с этими словами Соловей быстро и уверенно - с корнем
оторвал ухо у Литовца (до сих пор как вспоминаю этот резиновый звук, аж
зубы сводит). Несчастный гигант от неожиданности даже не дернулся.
Соловей взял его руку, вложил в ладошку ухо и сказал: Ладно Литовец, иди
уже к своим, а то ты всех нас кровью перепачкаешь... и не обижайся, ты
же первый начал.
Давай брат, спокойной ночи...
Как только мы отошли от первого шока, обрадовались, что Соловей не
«прогнулся», а все еще с нами.
Я опять засуетился:
- Побежали за арматурами, чтоб четко встретить, когда они вернутся!
Соловей:
- Успокойся уже со своими арматурами, разборки кончились, ничего больше
не будет. Не видели вы серьезных разборок... а эти так – урки
подшконочные.
- Как же не будет!? Они сейчас выскочат мстить за Литовца!
- Не знаете вы жизни... Никуда они не выскочат.
Литовец сейчас в усмерть перепугает их своим оторванным «пельменем», да
еще и наедет на них, типа бросили вы меня на разборках и убежали.
Те скажут: «Какие разборки? Не было же ничего...»
Литовец скажет: «Какого хрена не было? Мне вот ухо оторвали...»
Примерно такие сейчас там у них идут терки, зуб даю...
Когда мы с опаской вернулись в казарму, было заметно, как стройбатовцы
старались не встречаться с нами глазами.
Соловей был опытным тюремным психологом и оказался прав: когда Литовец
вернулся без уха в казарму, он сходу сломал носы двоим своим товарищам,
и только потом с сердечным приступом рухнул на пол.
Через пару дней стройбатовцы захотели жить в своих полевых палатках
отдельно от нас.
Больше мы их не видели.