Легенда о сковородке
...Про это и сейчас помнят старожилы Первой Градской больницы, а тогда, в конце восьмидесятых, эту историю рассказывали все, кому не лень. А кому было лень - они эту лень перебарывали и тоже рассказывали.
Где здесь правда, где нет - установить уже невозможно. Но лично я ничего сверхъестественного в ней не вижу, поэтому изложу, реконструировав из нескольких независимых, но заслуживающих доверия источников...
Время было мудное, сами помните. Жопа на жопе сидит, жопой погоняет. Психи все дружно обострились. Встретить на эскалаторе петра первого и подискутировать с царем по поводу бороды - запросто. Один человек, скажем, нормальный вроде был, начал вдруг руки мыть. Хотя раньше не мыл. А по телевизору депутатский паноптикум в розовых сиськах и программа шиссот секунд с журналистом неврозовым, большим мастером сублимировать и проецировать, за счет коего мастерства и сделавшим себе имя на демонстрации ебанавтов различной степени тяжести.
Помню замечательного старичка, который завлекал студенток медицинского института в квартирку на кантемировской, чтобы показать свое изобретение - дыхательный аппарат, в который дышишь всяким своим внутренним говном, а выходит оттуда в тебя елей чистый и у тебя проходит целлюлит, псориаз и прочая перхоть. Ну, я-то хоть и не студентка был, но пошел, потому, что меня позвала с собой одна трепетная лань со второго курса, на всякий случай. Я, конечно же, сразу понял, что это просто тупой маньяк на предмет поебаться и решил его героически разъяснить, как только он приступит к реализации своих темных планов. Я тогда очень хотел подвиг совершить при девушке, с целью повышения внутренней самооценки. Для осуществления взял с собой портняжные ножницы, ими разъяснять страшнее и определенно назидательнее. Фиг там. Старичок действительно создал какой-то целлофановый пиздец со шлангом от стиральной машины и дышал в него при нас минут пятнадцать, а когда кантемировский левша начал синеть, я деликатно увел оттуда лань и мы пошли в кино.
Это я плавно подвожу к одному эпизоду, случившемуся в вышеуказанном лечебном заведении примерно в те времена. Объясняю диспозицию.
Вечер глубокий, почитай что ночь. Приемное отделение. Лор работает не покладая рук, хрустят вправляемые носы, вставляются турунды во все естественные и неестественные отверстия, орёт кто-то. Жизнь кипит, одним словом. В коридоре очередь - лор один, а отпизженных много. Для ускорения процесса лор запускает в кабинет по двое-трое: один на кушетке лежит, анестезию переваривает, готовится, другому лампой в нос светят, что аж глаза горят, как у саурона из кено, третий в сторонке завещание пишет, с родственниками совещается. А, да, еще родственников табор до кучи в кабинете. Все сгрудились и гомозятся, как говорит в таких ситуациях легендарный доктор Бирюков.
Понятное дело, что отследить доктору и сестре, кто в этом протобульоне чем занимается, нет никакой возможности. Вот и в тот раз так вышло. Привезли по скорой неприметного дядечку с дырочкой в правом боку с невнятной конфигурации носом. Нос поправили, марли в него напихали для пущего здоровья или, может, для устрашения, и попросили посидеть, пока история болезни заполняется. Дядечка было присел, но присел он рядом со столиком с инструментами, а потом встал и быстро ушел, только на столике уже не хватало острого зажима типа "москит". Похищения, по естественным причинам никто не заметил. Ушел максим, ну и хуй с ним.
Дядечка, видимо, имел уже в голове некоторый план, поэтому он пошел не на выход, а в противоположную сторону, по подземному переходу, ведущему в хирургический корпус. Время было почти ночное уже, поэтому в переходе было безлюдно и эволюции носострадальца никто не отследил. Охраны больничной в те времена то ли вообще не было, то ли была, но охраняла, по своему тогдашнему обычаю, пепельницу у больничного выхода.
В переходе дядечка с москитом встретил молодого человека, на свою голову возвращавшегося из хирургии. Дядечка прыгнул на него как кот, приставил москит к сонной артерии и, посоветовав молчать, повел в хирургию. Там, стараясь не шуметь, по темной лестнице поднялся с конвоируемым в операционную.
Картина следующая. Идет операция, какая-то серъезная, доктор с ассистентом потеют, копаются в ливерах. В зале еще две сестры и анестезиолог, все при деле.
На входе в зал возникает скульптурная композиция "самсон, разрывающий что-то там". Молодой человек, который пленный, белесый уже от страха. А гад с носом, значит, наоборот - пассионарен как старший сын Жанны д'Арк и бен-Ладена. Верещит что-то, то ли про коммуняк, то ли про наркотеки - история не доносит. Требует, соответственно, внимания. И затычки из носу топорщатся.
Хирург, как был руками в кишках, в рукоделии своем, начинает было объяснять пришельцу, что, мол не по адресу, а если и по адресу, то не мог бы он подождать полчасика, чтобы они могли макраме своё распутать и зашить спасенного обратно.
Нет. Верещит еще громче, угрожать начинает, что щас, мол, запорет заложника своего без жалости и сомненья.
Пиздец на марше. Что делать - потемки.
Картина последняя. Как вы уже, наверное, решили, не должно обойтись без какого-либо рода героя и спасителя. Правильно, так.
...Когда злодей тащил свою безвольную жертву по коридору в операционный зал, за ним бесшумно следовал Дерсу Узала, отважный охотник, который и белку в глаз бьет и верной Сингэктэ лифчик одним мизинцем расстегивает.
Медбрат, отдыхавший в тот момент.
Он покушавши был, добродушный. Картошечки себе с сальцем пожарил, да и стрескал, дело важное и со всех сторон правильное - пожрать ночью. Как раз из кухоньки выходил, где сковородку мыл. Увидел в спину тех, кто в операционный зал направлялся, смекнул, что, кажися, непорядок, вернулся за сковородкой.
И, вооруженный, покрался следом. Тихо-тихо.
А там, в зале, уже гвалт на полную катушку стоит.
Дерсу, видя такое дело, подождал с минутку, послушал, а потом по кумполу злодею и треснул.
Негодяй упал в одну сторону, заложник в другую. Дерсу, возвышаясь над всем этим со сковородкой, как терминатор в лучшие для себя времена, вопросил:
- Чотакоето тут?
- Щас. Расскажем. - сказала операционная бригада.
После чего, оставив у пациента анестезиолога, мягко перебирая бахилами, подобрались к поверженному самсону и начала с нескрываемым удовольствием пиздить его ногами. Руки при этом держали высоко вверх, чтобы не расстерилизовываться. Операция, можно сказать, в ходу.
Это была такая, знаете ли, джига, ЕВПОЧЯ.
Вот, значит, пляшут они на костях врага, рядом ходит Дерсу, вопрошая: "Човы прямо? Кто это, Димоха? Линейный контроль, чтоле? Дайте тогда и мне". Ему, пыхтя, отвечают: "Не, спасибо, не надо, можно, мы сами?".
Анестезиолог, удостоверившись, что с пациентом в ближайшие пять минут ничего страшного происходить не будет, подбирает сиротливо валяющийся подле москит, бегает вокруг коллег и пытается влезть в гущу схватки. Его отталкивают жопами - места не хватает. Анестезиолог просяще приговаривает: "Ребят, ну пустите! Ну пожалуйста! Дайте за мяско щипануть! Ну пожалуйста...".
Сковородку потом ментам отдали, когда те приехали забирать то, что осталось от неудавшегося пассионария. Менты на память попросили. Или с какой другой целью, ритуальной, поди пойми их тонкие души.
Пациента дооперировали, да.
Что я хотел сказать-то? Не стоит мешать докторам исполнять свой профессиональный долг. У них от этого настроение портится.
Как-то так.