Шел солдат по селу, солдат был с Украины, а село было где-то в Самарской губернии. Шел, да и зашел переночевать к вдове одной с детишками малолетними. За ночлег мог расплатиться только мужской работой по дому. Много её оказалось, за один день не переделаешь, и за два, и за три. Так и стали жить: вдова, солдат и детишки, которых не иначе как хохловы дети соседи-то и не кликали. Так и фамилия стала - Хохловы. А потом столыпинская реформа, немного раскулачивания, немного немилости и ты уже в телеге посреди степи. Выгрузили и оставили посреди бескрайних просторов Казахстана - выживайте как хотите. Еле упросили довезти до ближайшей речушки, хоть вода будет. На дворе начинается осень, запасов мало. Только и успели, что землянки кое-как выкопать, да провизию разобрать. Наступила суровая буранная снежная степная зима. По весне осталось совсем немного людей. Семей 40. Хохлов помнит, как вскрывали по весне землянки, как тела шевелились от вшей и блох, как закапывали, как строились, как жить начинали. Ну ничего, живы и ладно. И село потом появилось. Сейчас помнят только, что тогда его называли Самаркандское на реке Нуре. А Хохловы дети росли и крепли. Жена, подарившая трех детей, умерла от лихорадки. И куда их девать, когда воспитывать, когда на работе с утра до вечера, да хозяйство, да дом? Так и воспитывали соседи. А потом и жена появилась, и у хозяйства появилась хозяйка, а у детей какая-никая мать. "Всеми возможными способами избегай жить-воспитывать чужих детей" - предостерегала она потом свою дочь, мою бабушку, - "потому что на своих и прикрикнуть можешь и подзатыльник дать, а чужих - даже взгляда косого не бросишь: кто я им такая?". Тяжело было. На работе женщины, дети, крики, слезы. Дома - дети, хозяйство. Но ничего сладилось всё как-то, срослось.
Было село под Оренбургом, большое, богатое. Да вот беда, жить стало негде, село расти дальше не могло - пахотные земли пришлось бы пустить под дома, поэтому послали письмо с разрешением идти на юг и новое село создавать. Разрешение было получено, обозы дошли до лесов на границе нынешнего Казахстана, да там и осели. Очень быстро строили избы, очень быстро создавали семьи. Вот мальчик 16 лет, вот девочка 15 лет. Сказали им, что теперь они муж и жена, сруб поставили - и все: живите, молодые, не тужите. А мальчик грамоту немного знал, так назначили писарем-счетоводом. А дальше советская власть, и вот уже мальчик писарь в местной ячейке НКВД. Власть растет, гайки закручиваются и вот уже мужчина, не мальчик, назначен начальником Темиртаусского отделения Карагандинского исправительно-трудового лагеря.
Его внучка, узнав впоследствии, кем был её дедушка, решила выяснить, действительно ли он был таким страшным человеком, тираном, каким должен быть человек на такой должности, и порасспрашивала Главного Врача, Главного Учителя, да и много других Главных, кто во времена её дедушки составлял верхушку города, элиту. И ни один не сказал такого, за что можно было ненавидеть этого человека. Должность давалась ему с трудом, потому что нельзя было спасти всех этих людей. А среди них были и поэты, и математики, и инженеры, и врачи. Делал, что мог: забирал себе в дом, якобы для работы, откармливал, отпаивал, прятал, давал немного пожить. Жена его была женщина простая, она не понимала, кто все эти люди и обращалась и сними, как с прислугой. Один математик долго жил на чердаке их дома, после него осталось много листочков, исписанных формулами и чертежами. Из этих листочков дети потом запускали самолетики, и никто даже не знал, что на них. Может быть и Нобелевка. У начальника был сын, третий, но единственный выживший, потому что старшие дети умерли не дожив и до двух лет. Уж очень ему хотелось сохранить ребенка, да мальчик был хилый и надежд особых не подавал. Тогда врач, бывший тогда в доме "на работах" сказал, что есть единственный способ сохранить жизнь ребенку - он должен при любой погоде, в любое время года проводить на улице не менее трех часов. Совет был воспринят серьезно и мальчика одевали по погоде, выставляли на улицу и закрывали дверь на засов и открывали её только через три часа. Этот мальчик, мой дедушка, выжил.
Вот так и оказалось, что мама моя - внучка начальника Лагеря и репрессированного, основавшего город, в котором мы с ней и родились.