Сейчас, когда утихла эйфория от празднования Дня Победы, можно трезво на все это посмотреть. Мало, катастрофически мало осталось тех, кто фактически выиграл Великую войну. Практически нет тех уже, кто прошел всю ВОВ, кто стоял насмерть под Москвой и Сталинградом, кто брал Кенигсберг и Берлин, кто был ранен и контужен, и кто остался сегодня еще в живых. Тем немногочисленным живым ветеранам сейчас уже за 90 и вряд ли мы их видим на трибунах парадов (за редким-редким исключением).
В моей семье о войне говорить не любили. Дед по отцу 23-го года рождения, призванный в первые месяцы, вернулся с фронта в 1942 году с одной медалью «За отвагу», но с осколком в легком и с практически неработающей левой рукой.
- Деда Коля, расскажи про войну – мне 7-ми летнему пацану все представлялось очень геройским. Ура, в атаку, та-та-та из автомата, все немцы убиты и падают, наши победили…
- Рано тебе еще внучек – обычно отнекивался дед. Мне до слез было обидно, но как я его не упрашивал, дед обычно только хмурился, потирал сухую левую руку и ничего не рассказывал. Умер в 1977 году, всю жизнь проработав в колхозе и воспитав шестерых детей. Мною был один раз подслушан разговор, когда дед выпил и разговаривал с мужиками. Поразило несказанно, рассказывал зло, дословно не помню, но примерно так:
- Ну значит выдали нам по 100 наркомовских и сказали по сигналу в атаку, а какая атака, когда неделю октябрьский осенний дождь, а перед окопами поле, вспаханное под пар (незасеянное, комментарий мой).
- Ну выскочили мы из окопов, метров полста пробежали, на сапогах пуд грязи, куды там бежать, а тут немец стрелять начал и из минометов садить, все и плюхнулись, где были. Комиссар из окопа орет:
- Встать, в атаку, всех сам перестреляю – несколько человек встало, но тут же обратно легли. Какая там атака, на шинели еще полцентнера грязи, полежали часок, да обратно поползли, когда комиссар в блиндаж ушел, видимо голос сорвал и замерз, в окопах же воды на пол сапога. Кое-как грязь соскребли и по дырам, кормить сказали не будут, не заслужили. Дыры копали в стенках окопов, чтобы можно было укрыться хоть как-то от дождя, не стоять в воде, заползти туда и вытянуться, блиндажи только для офицеров были. При обстреле из дыр все старались сразу выскочить, лучше от снаряда и осколков смерть, чем в таком пенале живьем завалит, как в могиле. Один успел только голову высунуть, яма от близкого разрыва обвалилась, пытались вытащить, да где там, сверху метр глины, воздух из легких выдавило, вдохнуть не мог, посинел, так и помер.
Погиб смертью храбрых написали – дед закашлялся, махнул здоровой рукой и добавил матом.
Бабушка (тоже по отцу) певунья и хохотушка, но отделывалась обычно одной фразой:
- Работали много, есть хотелось постоянно, а так весело жили, песни пели, только когда похоронки приходили, всеми бабами ревели (деревня маленькая была, все друг друга близко знали, комментарий мой).
Про деда по матери вообще почти ничего не знаю, убили в деревне в 1946 году, когда матери еще не было и года. Бабушка особо не распространялась:
- Ноги у него не было, на протезе ходил, начальником был, кулаки топором зарубили – какие кулаки в 1946 году понимаю теперь? Сейчас бы спросить, но тогда пацану 8-ми лет все казалось вполне логичным. Кулаки – враги – убили. Бабушка 1926 года, эстонка, перед войной была депортирована из Эстонии в Сибирь. Отца ее убили НКВДешники сразу на хуторе (видимо сопротивление оказал), а ее мать, ее бабушку и пять братьев и сестер (она старшая) вывезли в теплушке в Омскую область, в чистое поле. Страх перед какой-либо властью у нее сохранился до последних дней. Вообще боялась что-нибудь рассказывать и не дай бог сказать что-нибудь, что могло быть понято против советской власти. Единственное, что себе позволяла, это слово «коммунист» у нее было как ругательство:
- Куды полез! – кричала она на убежавшего поросенка.
- У, коммунист засранный! - дальше переходит на эстонский, впрочем, слово «дезертир» у нее тоже было ругательным:
- Работать не хочешь, как дезертир прямо.
Про войну спрашиваю, мне лет 12:
- Хлеба не было совсем, все сдавали – нехотя говорит она.
- А, что ели? – спрашиваю я, представляя почему-то наваристый борщ без хлеба.
- Картошку ели, в мундирах варили и ели – ворчливо отвечает.
-Что? Больше ничего? – сильно удивляюсь.
- Капусту квашенную, моркову, свеклу, летом мальцы грибы собирали, ягоду лесную, жмых из камыша (внутренняя сладковатая часть корня, комментарий мой)… все хватит, иди поросятам воды натаскай - злится она.
Красивая она была, той особой красотой, что валит мужиков штабелями, через полгода после смерти первого мужа, с грудным ребенком, вышла второй раз замуж (это в послевоенное-то время), родила ему дочку, а он подвел, тоже быстро умер, от ран, только коротко сказала мне она (больше ничего про него не знаю, кроме имени Николай). А в 38 лет, работая телятницей в колхозе, женила на себе двадцатилетнего городского парня и родила ему еще троих детей, двух дочек и сына (сын умер во младенчестве). Так всю жизнь и проработала в колхозе, четыре раза в сутки, в 3 утра, в 9 утра, в 3 дня и 9 вечера ходила на ферму, благо близко (ее слова), всего два километра в одну сторону, без выходных и праздников, в любую погоду, накормить новорожденных телят, убраться и полечить (1,5-2 часа), а еще дети (декрет был 2 недели, потом месяц сделали), свое хозяйство и огород. Но никогда не жаловалась и очень бездельников не любила. По выходу на пенсию получала 35 рублей пенсии.
В наследство досталась мне от нее только очень старая фотография, сделанная еще в Эстонии. Сидит прадед (звали Иван, вот такое эстонское имя, хотя может Ян, а в РФ отчество бабушки переделали) и прабабушка (Сальма), оба с достоинством, положив натруженные крестьянские руки на колени, усталый, спокойный взгляд, а вокруг шесть детей мал мала меньше, младший на руках у моей бабушки. Все стриженные одинаково, видимо прабабушкой тут же на хуторе, прадед в простой рубахе, но в фасонистой шляпе, наверное, фотограф ездил по хуторам, вряд ли выбирались они всей семьей в город. Смотрю на фотографию и думаю, кому эти крестьяне-труженики мешали, для какой блядской власти они представляли угрозу? И понимаю, почему в Прибалтике ненависть к советской власти и к русским в частности, посеянная тогда, до сих пор жива. Слишком все было неожиданно жестоко, в высшей степени несправедливо и коснулась слишком многих. И могу только удивляться, как с таким отношением власти к народу, этот народ смог победить в такой войне? Ведь репрессии и жизнь на грани была у всех, кто жил тогда в СССР, а не только коснулась западных украинцев и прибалтов. Чем принципиально колхозы отличались от лагерей? Работа по 16 часов и пайка (трудодень). Кормежка может чуть получше, жениться еще можно и с вышек не стреляют. Паспортов нет, сбежать нельзя, тогда точно в лагерь. Неурожай и сразу голод, государство план по любому забирало.
Сейчас ту действительность старательно лакируют, в том числе новыми дурацкими военными и псевдоисторическими фильмами, но мы обязаны помнить ту правду, передать ее детям, в т.ч. нужное понимание, что Победа - это был действительно бессмертный подвиг НАРОДА.