ШОК и ТРЕПЕТ. Статья из журнала Новый мир
Н. ПЕТРОВ, О. ЭДЕЛЬМАН * НОВОЕ О СОВЕТСКИХ ГЕРОЯХ
1 Советский человек жил одновременно в двух реальностях: эмпирической и сконструированной коммунистической пропагандой. И эта вторая, виртуальная, реальность была настолько всеобъемлюща, что, вторгаясь в первую, зачастую подчиняла ее себе: люди больше верили советскому мифу, чем тому, что видели собственными глазами. Мифами окружена и опутана и история Отечественной войны. Останки тысяч павших до сей поры лежат непогребенными в лесах и болотах, зато газеты, кино, учебники и книги повторяли и повторяли заклинание: "Никто не забыт, ничто не забыто" и рассказывали один и тот же небогатый набор драматических историй, смутно напоминающих предания времен древнего героического эпоса: про Зою Космодемьянскую, про Александра Матросова, молодогвардейцев, панфиловцев... Всплеск слухов и домыслов, касающихся тех или иных героических подвигов военной эпохи, приходится на вторую половину 50-х годов, когда страх, сковывавший советское общество, стал постепенно отступать, а из лагерей после амнистий и реабилитаций стали возвращаться выжившие очевидцы реальных событий. Позже, в 60-х, появилось несколько статей в либеральных журналах: о том, что Александр Матросов был бойцом штрафного батальона, что убитая в селе Петрищево девушка, может быть, и не являлась Зоей Космодемьянской. Но никто не мог подкрепить это архивными документами, ибо они-то по-прежнему были надежно скрыты. Сейчас, когда архивы открывают свои тайны, можно узнать, что же стояло за этими знаменитыми подвигами на самом деле. Известна история переписывания А. А. Фадеевым первого варианта "Молодой гвардии", в котором действовала неорганизованная комсомольская братва. В новом варианте в повествование было введено несуществовавшее партийное подполье, якобы руководившее группой Кошевого, добавились детали совершенных подвигов. Что предшествовало переработке романа, который, казалось бы, строился на реальных фактах героики молодежного подполья? О серьезном расхождении реального с книжным поведал в официальном документе "наверх" министр государственной безопасности В. С. Абакумов. Очевидно, его беспокоило, как бы реальная версия краснодонских событий не стала достоянием общественности. Абакумов направил 18 ноября 1947 года И. Сталину, В. Молотову и секретарю ЦК ВКП(б) А. Кузнецову докладную за No 3428/А "Об организации судебного процесса по делу участников зверской расправы над членами Краснодонской подпольной организации „Молода гвардия”". В ней говорилось о том, что "МГБ на протяжении ряда месяцев проводило активный розыск участников расправы над членами существовавшей в г. Краснодоне подпольной комсомольской организации „Молодая гвардия”". "Принятыми мерами, - сообщал министр государственной безопасности, - поймано 13 активных участников этого злодеяния". И хотя следствие по делу было закончено, его результат озадачил Абакумова. Настаивая на проведении открытого процесса над арестованными по делу, он тем не менее писал: "Необходимо указать, что в процессе расследования по делу о зверской
расправе над молодогвардейцами часть жителей города Краснодона утверждает, что здание, в котором при немцах размещался так называемый "дирекцион" (управление шахтами), было сожжено не участниками подпольной организации "Молодая гвардия", как это известно из книги писателя Фадеева, а уничтожено отступавшими Советскими войсками. Также не подтверждается, что молодогвардейцы сожгли здание немецкой биржи труда. Мать руководителя молодежной организации Кошевого, Кошевая Е. Н., в работе подпольной организации "Молодая гвардия" не участвовала, а, наоборот, поддерживала близкую связь с немецкими офицерами, проживавшими в ее квартире. Все эти расхождения в процессе следствия были обойдены, и во время судебного заседания о них не будет идти речь"1. Нет, беспокоился Абакумов, така правда народу не нужна, реальность следует подогнать под миф А. Фадеева. И нет ничего лучше, чем подтвердить это судебным процессом, где вполне реальные враги обнародуют нужную версию событий. Углы сгладят, разночтения опустят. "Докладывая об изложенном, - писал Абакумов, - прошу разрешить: первое, организовать в Краснодоне открытый судебный процесс по делу участников зверской расправы. ...По этому вопросу мы советовались с тов. Кагановичем Л. М., Кузнецовым А. А. и секретарем ЦК ВЛКСМ Михайловым Н. А., которые считают необходимым проведение такого процесса; второе, рассмотрение процесса поручить Военному Трибуналу Киевского Военного Округа"2. Двенадцать обвиняемых, и в их числе немецких военнопленных Ринатуса и Рейста, Абакумов предлагал осудить в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года "О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев..." к каторжным работам сроком на двадцать пять лет каждого. Обвиняемую Лядскую - к каторжным работам сроком на пятнадцать лет. И в конце письма: "Судебный процесс можно начать в период с 1 по 10 декабря 1947 года. Прошу Вашего разрешения. Абакумов"3. Мы не знаем, какова была реакция Сталина. Наложил ли он какую-либо резолюцию на послании Абакумова либо ограничился устными указаниями. Суд впоследствии состоялся. Но не гласный, открытый, а тайный. Мы не нашли каких-либо публикаций об этом в печати того времени. Можно предположить, что Сталин не одобрил идею открытого суда, слишком это было опасно. Пленные немцы могли повести себя не по "сценарию". Однако открывшаяся узкому кругу лиц правда стала источником нового мифотворчества. Никто не потрудился сообщить о найденных реальных фактах Фадееву: писателя, прославляющего героические подвиги советской молодежи, следовало первого оберегать от правды. И если в жизни все было не так, как в романе Фадеева, то пусть уж тогда роман, не лишенный, по мнению вождя, определенных идеологических недостатков, будет переписан; вымысел в глазах читателя обретет большую реальность и вытеснит сомнительную историческую правду, время от времени прорывающуюся в виде слухов и сплетен. Первые выступления партийной печати с критикой романа "Молодая гвардия" относятся именно к концу ноябр 1947 года, и нам кажется, что это совпадение не случайно. Сначала Фадеев гордился тем, что в его романе все "построено на фактах". Переделывая же книгу, вводя в повествование вымышленных героев, он принял навязанные ему правила игры, представив дело так, что роман построен на фактическом материале, но в то же время историей не является.
"Хотя герои моего романа носят действительные имена и фамилии, - говорит Фадеев, - писал не действительную историю "Молодой гвардии", а художественное произведение, в котором много вымышленного, и даже есть вымышленные лица. Роман имеет на это право. Если бы в моем романе был искажен самый смысл и дух борьбы молодогвардейцев, заслуживал бы всяческого обвинения. Но вымысел в моем романе способствует возвышению подвига молодогвардейцев в глазах читателя"4. Жизнь, однако, брала свое. После амнистии 1955 года, коснувшейся советских граждан, сотрудничавших с немцами, и возвращения уцелевших из лагерей по стране поползли "нехорошие" слухи о лидере организации Олеге Кошевом. Дескать, не казнили его, а ушел он с немцами. По воспоминаниям современников, эти слухи были необычайно сильны и особенно распространились в комсомольско-пионерской среде. Со временем они не утихали, а в близкие нам годы "гласности" просочились и на страницы газет. Не так давно Маргарита Волина опубликовала большую статью "Кого оплакивала мать Кошевого"5, в которой ставился под сомнение факт гибели Кошевого. Свои выводы Волина основывает на беседах с матерью другого молодогвардейца, Сергея Тюленина, - Тюлениной Александрой Васильевной. Стать Волиной получила резкий отпор со стороны Владимира Иванова, артиста, сыгравшего роль Кошевого в фильме 1948 года6. Иванов, решительно отвергая выводы Волиной, сообщил тем не менее много интересного. Оказывается, секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов обратился 6 марта 1948 года к Фадееву с запросом относительно достоверности романа. Вряд ли он сделал это по своей инициативе. Это значит, что Сталин ознакомил его с письмом Абакумова и поручил разобраться. Фадеев ответил, что роман построен на фактах. Казалось, вопрос был исчерпан. Однако сам Иванов описывает произошедший с ним позднее неприятного свойства случай: "В 1950 году меня вызвали в КГБ (надо полагать, в МГБ. - Авт.) на площадь Дзержинского. Сотрудник комитета показал мне фотографию, прикрыв ее ладонью до половины, и спросил, действительно это я или нет. Я ответил утвердительно. Он отдернул руку, и меня пронзил страх - на фотографии я был одет в военную форму бундесверовского офицера. Вероятно, так изменился в лице, что чекист, испугавшись, поднес к моим губам стакан с водой. А впоследствии я видел не один такой искусно выполненный фотографический камуфляж, где меня изображали или рядом с Еленой Николаевной (матерью Кошевого. - Авт.), или в окружении незнакомых людей, и всякий раз на этих "фотографиях" был одет в фашистскую форму"7. Сам Иванов пишет о своем поразительном сходстве с Олегом Кошевым. Не здесь ли ответ? Маловероятно, чтобы чекистам ни с того ни с сего захотелось опорочить канонизированного героя - или самого артиста - с помощью сфабрикованных фотографий. Можно предположить, что снимки были подлинными, и изображен на них, конечно, не артист Иванов, а сам Кошевой либо очень похожий на него человек, кого чекисты либо сами принимали за Кошевого, либо проверяли эту версию. Теперь в этом трудно разобраться до конца. Сам Иванов в цитированной нами статье утверждает, что был хорошо знаком с материалами следствия по делу "Молодой гвардии" и показаниями "гестаповских офицеров" Гейдемана, Фромме, Гейста, Якоба Шульца, Древитца, хотя и не сообщает, когда же и как их осудили. Однако далее он говорит, что на суде они опознали по предъявленной им фотографии Кошевого и показали о его расстреле, а Древитц признался, что собственноручно его, вначале раненного,
пристрелил. Цену таким признаниям мы знаем. Достаточно вспомнить фразу из приведенного нами письма Абакумова о том, что ни на следствии, ни на предстоящем суде не фиксировались и не будут обнародованы какие-либо "расхождения" с романом Фадеева. Правды мы наверное уже никогда не узнаем. Материалы следствия и суда по делу "Молодой гвардии" сфальсифицированы, а право на жизнь дано только мифу. 2 Зато с другим сюжетом нам повезло больше, и мы можем не только досконально узнать всю подноготную легенды о двадцати восьми панфиловцах, но и проследить, как и из чего этот миф слагался. Литература, воспевающая подвиг двадцати восьми панфиловцев, столь обширна, что не будем и пытаться перечислить названия произведений и имена авторов. Изначальная легенда была проста и изящна. Двадцать восемь бойцов во главе с политруком Клочковым погибли, отражая танковую атаку немцев у разъезда Дубосеково на Волоколамском направлении. Все они в 1942 году были посмертно удостоены звания Героя Советского Союза. Этот подвиг был воспет в газетных очерках, рассказах, повестях, стихах и песнях. Всю страну облетели предсмертные слова Клочкова: "Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!" И все бы ничего, если бы не было этого награждения (посмертного) реальных людей. Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении двадцати восьми панфиловцев и стал миной замедленного действия под этим мифом. Версию о подвиге гвардейцев дивизии им. Панфилова вызвал к жизни литературный секретарь газеты "Красная звезда" А. Ю. Кривицкий, напечатав 28 ноября 1941 года передовую статью "Завещание 28 павших героев", где писал: "Сложили свои головы - все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага". В этой статье еще не было никаких имен. Но уже 22 января 1942 года в "Красной звезде" появился очерк того же Кривицкого "О 28 павших героях", где назывались их фамилии. Эти имена и попали в Указ Президиума Верховного совета СССР от 21 июля 1942 года. Вот тут-то и была ошибка. Если бы Кривицкий просто выдумал эти имена, то их подвиг всегда существовал бы "доподлинно и неопровержимо". Но такое было не в правилах советской системы. За чистый вымысел корреспондента могли бы и наказать, миф обязательно должен был быть "как бы правдой". И случилось так, что реальность вступила в противоречие с мифом. Оказалось, не все упомянутые Кривицким панфиловцы погибли. И окажись некоторые из них просто живыми, это было бы, так сказать, "еще полбеды". Но произошло нечто уж совсем непредвиденное. В конце 1947 года был арестован за службу у немцев некто Добробабин Иван Евстафьевич. Начав его допрашивать, следователи (надо полагать, не без изумления) выяснили, что он - один из павших двадцати восьми героев. В связи с этим Главная военная прокуратура СССР провела обстоятельное расследование истории боя у разъезда Дубосеково. Результаты были доложены Главным военным прокурором Вооруженных Сил страны генерал-лейтенантом юстиции Н. Афанасьевым Генеральному Прокурору СССР Г. Сафонову 10 мая 1948 года. На основании этого доклада 11 июня была составлена справка за подписью Сафонова, адресованная все тому же А. А. Жданову. Документ, составленный в Главной военной прокуратуре, настолько интересен и красноречив, что приведем его полностью.
Сов. секретно. Экз. No 1 Справка-доклад "О 28 панфиловцах" В ноябре 1947 года Военной Прокуратурой Харьковского гарнизона был арестован и привлечен к уголовной ответственности за измену Родине гражданин Добробабин Иван Евстафьевич. Материалами следствия установлено, что, будучи на фронте, Добробабин добровольно сдался в плен немцам и весной 1942 года поступил к ним на службу. Служил начальником полиции временно оккупированного немцами с. Перекоп, Валковского района, Харьковской области. В марте 1943 года, при освобождении этого района от немцев, Добробабин, как изменник, был арестован советскими органами, но из-под стражи бежал, вновь перешел к немцам и опять устроился на работу в немецкой полиции, продолжая активную предательскую деятельность, аресты советских граждан и непосредственное осуществление принудительной отправки молодежи на каторжные работы в Германию. Виновность Добробабина полностью установлена, и сам он признался в совершении преступлений. При аресте у Добробабина была найдена книга о "28 героях-панфиловцах", и оказалось, что он числится одним из главных участников этого героического боя, за что ему и присвоено звание Героя Советского Союза. Допросом Добробабина установлено, что в районе Дубосеково он действительно был легко ранен и пленен немцами, но никаких подвигов не совершал, и все, что написано о нем в книге о героях-панфиловцах, не соответствует действительности. Далее было установлено, что кроме Добробабина остались в живых Васильев Илларион Романович, Шемякин Григорий Мелентьевич, Шадрин Иван Демидович и Кужебергенов Даниил Александрович, которые также числятся в списке 28 панфиловцев, погибших в бою с немецкими танками. Поэтому возникла необходимость расследования и самих обстоятельств боя 28 гвардейцев из дивизии им. Панфилова, происходившего 16 ноября 1941 года у разъезда Дубосеково. Расследование установило: Впервые сообщение о бое гвардейцев дивизии Панфилова появилось в газете "Красная звезда" 27 ноября 1941 года. В очерке фронтового корреспондента Коротеева описывались героические бои гвардейцев дивизии им. Панфилова с танками противника. В частности, сообщалось о бое 5-й роты Н-ского полка под командой политрука Диева с 54 немецкими танками, в котором было уничтожено 18 танков противника. Об участниках боя говорилось, что "погибли все до одного, но врага не пропустили". 28 ноября в "Красной звезде" была напечатана передова статья под заголовком "Завещание 28 павших героев". В этой статье указывалось, что с танками противника сражались 29 панфиловцев. "Свыше пятидесяти вражеских танков двинулись на рубежи, занимаемые двадцатью девятью советскими гвардейцами из дивизии им. Панфилова... Смалодушничал только один из двадцати девяти... только один поднял руки вверх... несколько гвардейцев одновременно, не сговариваясь, без команды, выстрелили в труса и предателя..."
Далее в передовой говорится, что оставшиеся 28 гвардейцев уничтожили 18 танков противника и... "сложили свои головы - все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага"... Передовая была написана литературным секретарем "Красной звезды" Кривицким. Фамилий сражавшихся и погибших гвардейцев как в первой, так и во второй статье указано не было. В 1942 году в газете "Красная звезда" от 22 января Кривицкий поместил очерк под заголовком "О 28 павших героях", в котором подробно написал о подвиге 28 панфиловцев. В этом очерке Кривицкий уверенно, как очевидец или человек, слышавший рассказ участников боя, пишет о личных переживаниях и поведении 28 гвардейцев, впервые называя их фамилии: "Пусть армия и страна узнают наконец их гордые имена. В окопе были: Клочков Василий Георгиевич, Добробабин Иван Евстафьевич, Шепетков Иван Алексеевич, Крючков Абрам Иванович, Митин Гавриил Степанович, Касаев Аликбай, Петренко Григорий Алексеевич, Есибулатов Нарсутбай, Калейников Дмитрий Митрофанович, Натаров Иван Моисеевич, Шемякин Григорий Михайлович, Дутов Петр Данилович, Митченко Николай, Шапоков Душанкул, Конкин Григорий Ефимович, Шадрин Иван Демидович, Москаленко Николай, Емцов Петр Кузьмич, Кужебергенов Даниил Александрович, Тимофеев Дмитрий Фомич, Трофимов Николай Игнатьевич, Бондаренко Яков Александрович, Васильев Ларион Романович, Болотов Николай, Безродный Григорий, Сенгирбаев Мустафа, Максимов Николай, Ананьев Николай..." Далее Кривицкий останавливается на обстоятельствах смерти 28 панфиловцев: "...Бой длился более четырех часов. Уже четырнадцать танков недвижно застыли на поле боя. Уже убит сержант Добробабин, убит боец Шемякин... мертвы Конкин, Шадрин, Тимофеев и Трофимов... Воспаленными глазами Клочков посмотрел на товарищей - "Тридцать танков, друзья, - сказал он бойцам, - придется всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва"... Прямо под дуло вражеского пулемета идет, скрестив на груди руки, Кужебергенов и падает замертво..." Все очерки и рассказы, стихи и поэмы о 28 панфиловцах, появившиеся в печати позднее, написаны или Кривицким, или при его участии и в различных вариантах повторяют его очерк "О 28 павших героях". Поэтом Н. Тихоновым в марте 1942 года написана поэма "Слово о 28 гвардейцах", в которой он, воспевая подвиг 28 панфиловцев, особо говорит о Кужебергенове Данииле: Стоит на страже под Москвою Кужебергенов Даниил, Клянусь своею головою Сражаться до последних сил!.. Допрошенный по поводу материалов, послуживших ему для написания поэмы, Н. Тихонов показал: "По существу, материалами для написания поэмы послужили статьи Кривицкого, из которых я и взял фамилии, упоминаемые в поэме. Других материалов у меня не было... Вообще-то все, что написано о 28 героях-панфиловцах, исходит от Кривицкого или написано по его материалам". В апреле 1942 года, после того, как во всех воинских частях стало известно из газет о подвиге 28 гвардейцев из дивизии Панфилова, по инициативе
командования Западного фронта было возбуждено ходатайство перед Наркомом Обороны о присвоении им звания Героев Советского Союза. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1942 г. всем 28 гвардейцам, перечисленным в очерке Кривицкого, было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза. В мае 1942 г. Особым отделом Западного фронта был арестован за добровольную сдачу в плен немцам красноармеец 4-й роты 2 батальона 1075 стрелкового полка 8-й гвардейской им. Панфилова дивизии Кужебергенов Даниил Александрович, который при первых допросах показал, что он является тем самым Кужебергеновым Даниилом Александровичем, который считается погибшим в числе 28 героев-панфиловцев. В дальнейших показаниях Кужебергенов признался, что он не участвовал в бою под Дубосековом, а показания свои дал на основании газетных сообщений, в которых о нем писали как о герое, участвовавшем в бою с немецкими танками, в числе 28 героев-панфиловцев. На основании показаний Кужебергенова и материалов следствия, командир 1075 стрелкового полка полковник Капров рапортом донес в наградной отдел ГУК НКО8 об ошибочном включении в число 28 гвардейцев, погибших в бою с немецкими танками, Кужебергенова Даниила и просил взамен его наградить Кужебергенова Аскара, якобы погибшего в этом бою. Поэтому в Указ о награждении и был включен Кужебергенов Аскар. Однако в списках 4 и 5 рот Кужебергенова Аскара не значится. В августе 1942 года Военная Прокуратура Калининского фронта вела проверку в отношении Васильева Иллариона Романовича, Шемякина Григория Мелентьевича и Шадрина Ивана Демидовича, которые претендовали на получение награды и звания Геро Советского Союза, как участники героического боя 28 гвардейцев-панфиловцев с немецкими танками. Одновременно проверку в отношении этого боя производил старший инструктор 4-го отдела ГлавПУРККА9 старший батальонный комиссар Минин, который в августе 1942 года донес Начальнику Оргинспекторского отдела ГлавПУРККА дивизионному комиссару т. Пронину: "4 рота 1075 стрелкового полка, в которой родились 28 героев-панфиловцев, занимала оборону Нелидово - Дубосеково - Петелино. 16 ноября 1941 года противник, упредив наступление наших частей, около 8 часов утра большими силами танков и пехоты перешел в наступление. В результате боев под воздействием превосходящих сил противника 1075 стрелковый полк понес большие потери и отошел на новый оборонительный рубеж. За этот отход полка командир полка Капров и военком Мухомедьяров были отстранены от занимаемых должностей и восстановлены после того, когда дивизия вышла из боев и находилась на отдыхе и доукомплектовании. О подвиге 28 ни в ходе боев, ни непосредственно после боя никто не знал, и среди масс они не популяризировались. Легенда о героически сражавшихся и погибших 28 героях началась статьей О. Огнева ("Казахстанская правда" от 2.4.42 г.), а затем статьями Кривицкого и других". Опросом местных жителей выяснено, что бои дивизии им. Панфилова с немецкими танками происходили в ноябре 1941 года на территории Нелидовского с/совета, Московской области. В своем объяснении председатель Нелидовского с/совета Смирнова
рассказала: "Бой панфиловской дивизии у нашего села Нелидово и разъезда Дубосеково был 16 ноября 1941 г. Во время этого боя все наши жители, и я тоже в том числе, прятались в убежищах... В район нашего села и разъезда Дубосеково немцы зашли 16 ноября 1941 года и отбиты были частями Советской Армии 20 декабря 1941 г. В это время были большие снежные заносы, которые продолжались до феврал 1942 г., в силу чего трупы убитых на поле боя мы не собирали и похорон не производили. ...В первых числах февраля 1942 г. на поле боя мы нашли только три трупа, которые и похоронили в братской могиле на окраине нашего села. А затем уже в марте 1942 г., когда стало таять, воинские части к братской могиле снесли еще три трупа, в том числе и труп политрука Клочкова, которого опознали бойцы. Так что в братской могиле героев-панфиловцев, которая находится на окраине нашего села Нелидово, похоронено 6 бойцов Советской Армии. Больше трупов на территории Нелидовского с/совета не обнаруживали". Примерно то же рассказали и другие жители села Нелидово, добавив, что на второй день после боя они видели оставшихся в живых гвардейцев Васильева и Добробабина. Таким образом, следует считать установленным, что впервые сообщения о подвиге 28 героев-панфиловцев появились в газете "Красная звезда" в ноябре 1941 г., и авторами этих сообщений были фронтовой корреспондент Коротеев и литературный секретарь газеты Кривицкий. По поводу своей корреспонденции, помещенной в газете "Красная звезда" от 27 ноября 1941 года, Коротеев показал: "Примерно 23 - 24 ноября 1941 г. я вместе с военным корреспондентом газеты "Комсомольская правда" Чернышевым был в штабе 16 армии... При выходе из штаба армии мы встретили комиссара 8-й панфиловской дивизии Егорова, который рассказал о чрезвычайно тяжелой обстановке на фронте и сообщил, что наши люди геройски дерутся на всех участках. В частности, Егоров привел пример геройского боя одной роты с немецкими танками, на рубеж роты наступало 54 танка, и рота их задержала, часть уничтожив. Егоров сам не был участником боя, а рассказывал со слов комиссара полка, который также не участвовал в бою с немецкими танками... Егоров порекомендовал написать в газете о героическом бое роты с танками противника, предварительно познакомившись с политдонесением, поступившим из полка... В политдонесении говорилось о бое пятой роты с танками противника и о том, что рота стояла "насмерть" - погибла, но не отошла, и только два человека оказались предателями, подняли руки, чтобы сдаться немцам, но они были уничтожены нашими бойцами. В донесении не говорилось о количестве бойцов роты, погибших в этом бою, и не упоминалось их фамилий. Этого мы не установили и из разговоров с командиром полка. Пробраться в полк было невозможно, и Егоров не советовал нам пытаться проникнуть в полк. По приезде в Москву я доложил редактору газеты "Красная звезда" Ортенбергу обстановку, рассказал о бое роты с танками противника. Ортенберг мен спросил, сколько же людей было в роте. Я ему ответил, что состав роты, видимо, был неполный, примерно человек 30 - 40; я сказал также, что из этих людей двое оказались предателями... Я не знал, что готовилась передовая на эту тему, но Ортенберг меня еще раз вызывал и спрашивал, сколько людей было в роте. Я ему ответил, что примерно 30 человек. Таким образом и появилось количество сражавшихся 28 человек,
так как из 30 двое оказались предателями. Ортенберг говорил, что о двух предателях писать нельзя, и, видимо, посоветовавшись с кем-то, решил в передовой написать только об одном предателе. 27 ноября 1941 г. в газете была напечатана моя короткая корреспонденция, а 28 ноября в "Красной звезде" была напечатана передовая "Завещание 28 павших героев", написанная Кривицким". Допрошенный по настоящему делу Кривицкий показал, что когда редактор "Красной звезды" Ортенберг предложил ему написать передовую, помещенную в газете от 28 ноября 1941 г., то сам Ортенберг назвал число сражавшихся с танками противника гвардейцев-панфиловцев - 28. Откуда Ортенберг взял эти цифру, Кривицкий не знает, и только на основании разговоров с Ортенбергом он написал передовую, озаглавив ее "Завещание 28 павших героев". Когда стало известно, что место, где происходил бой, освобождено от немцев, Кривицкий по поручению Ортенберга выезжал к разъезду Дубосеково. Вместе с командиром полка Капровым, комиссаром Мухамедьяровым и командиром 4 роты Гундиловичем Кривицкий выезжал на место боя, где они обнаружили под снегом три трупа наших бойцов. Однако на вопрос Кривицкого о фамилиях павших героев Капров не смог ответить: "Капров мне не назвал фамилий, а поручил это сделать Мухамедьярову и Гундиловичу, которые составили список, взяв сведения с какой-то ведомости или списка. Таким образом, у меня появился список фамилий 28 панфиловцев, павших в бою с немецкими танками у разъезда Дубосеково. Приехав в Москву, я написал в газету подвал под заголовком "О 28 павших героях"; подвал был послан на визу в ПУР. При разговоре в ПУРе с т. Крапивиным он интересовался, откуда я взял слова политрука Клочкова, написанные в моем подвале: "Росси велика, а отступать некуда - позади Москва", - я ему ответил, что это выдумал я сам. Подвал был помещен в "Красной звезде" от 22 января 1942 г. Здесь я использовал рассказы Гундиловича, Капрова, Мухамедьярова, Егорова. В части же ощущений и действий 28 героев - это мой литературный домысел. Я ни с кем из раненых или оставшихся в живых гвардейцев не разговаривал. Из местного населения я говорил только с мальчиком лет 14 - 15, который показал могилу, где похоронен Клочков. ...В 1943 году мне из дивизии, где были и сражались 28 героев-панфиловцев, прислали грамоту о присвоении мне звания гвардейца. В дивизии я был всего три или четыре раза". Генерал-майор Ортенберг, подтверждая по существу показания Коротеева и Кривицкого, объяснил: "Вопрос о стойкости советских воинов в тот период приобрел особое значение. Лозунг "Смерть или победа", особенно в борьбе с вражескими танками, был решающим лозунгом. Подвиги панфиловцев и являлись образцом такой стойкости. Исход из этого, я предложил Кривицкому написать передовую статью о героизме панфиловцев, котора и была напечатана в газете 28 ноября 1941 года. Как сообщил корреспондент, в роте было 30 панфиловцев, причем двое из них пытались сдаться немцам в плен. Считая политически нецелесообразным показать сразу двух предателей, оставил в передовой статье одного; как известно, с ним сами бойцы расправились. Передова и была поэтому названа "Завещание 28 павших героев". Фамилии героев для помещения в список по требованию Кривицкого дал ему командир роты Гундилович.
Последний убит в бою в апреле 1942 г., и проверить, на каком основании он дал список, не представилось возможным. Бывший командир 1075 стрелкового полка Капров Илья Васильевич, допрошенный об обстоятельствах бо 28 гвардейцев из дивизии Панфилова у разъезда Дубосеково и обстоятельствах представления их к награде, показал: "...Никакого боя 28 панфиловцев с немецкими танками у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 г. не было - это сплошной вымысел. В этот день у разъезда Дубосеково в составе 2-го батальона с немецкими танками дралась 4-я рота, и действительно дралась геройски. Из роты погибло свыше 100 человек, а не 28, как об этом писали в газетах. Никто из корреспондентов ко мне не обращался в этот период; никому никогда не говорил о бое 28 панфиловцев, да и не мог говорить, т. к. такого боя не было. Никакого политдонесения по этому поводу я не писал. Я не знаю, на основании каких материалов писали в газетах, в частности в "Красной звезде", о бое 28 гвардейцев из дивизии им. Панфилова. В конце декабря 1941 г., когда дивизия была отведена на формирование, ко мне в полк приехал корреспондент "Красной звезды" Кривицкий вместе с представителями политотдела дивизии Глушко и Егоровым. Тут я впервые услыхал о 28 гвардейцах-панфиловцах. В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было 28 гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему заявил, что с немецкими танками дрался весь полк и в особенности 4- рота 2-го батальона, но о бое 28 гвардейцев мне ничего не известно... Фамилии Кривицкому по памяти давал капитан Гундилович, который вел с ним разговоры на эту тему, никаких документов о бое 28 панфиловцев в полку не было и не могло быть. Меня о фамилиях никто не спрашивал. Впоследствии, после длительных уточнений фамилий, только в апреле 1942 года из штаба дивизии прислали уже готовые наградные листы и общий список 28 гвардейцев ко мне в полк дл подписи. Я подписал эти листы на присвоение 28 гвардейцам звания Героя Советского Союза. Кто был инициатором составления списка и наградных листов на 28 гвардейцев - я не знаю". Таким образом, материалами расследования установлено, что подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, освещенный в печати, является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора "Красной звезды" Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого. Этот вымысел был повторен в произведениях писателей Н. Тихонова, В. Ставского, А. Бека, Н. Кузнецова, В. Липко, М. Светлова и других и широко популяризировался среди населения Советского Союза. Память 28 панфиловцев увековечена установкой памятника в дер. Нелидово, Московской области. В Алма-Атинском парке культуры и отдыха установлен мраморный обелиск с мемориальной доской; их именем назван парк Федерации и несколько улиц столицы республики. Имена 28 панфиловцев присвоены многим школам, предприятиям и колхозам Советского Союза. Главный военный прокурор ВС СССР генерал-лейтенант юстиции Н. Афанасьев.
10 мая 1948 года10. Итак, прокуратура миф приговорила. 11 июня 1948 года Генеральный Прокурор СССР Г. Сафонов направил все тому же секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Жданову письмо, где содержался вывод о том, что "подвиг 28" - вымысел корреспондента11. Жданов, получив документ, не решился предпринимать что-либо сам и разослал его остальным членам Политбюро и, конечно, Сталину. Реакции последнего мы не знаем. Вероятнее всего, он устно распорядился оставить все как есть, не разочаровывать народ, а Добробабина посадить. Последнее было выполнено неукоснительно. Страна продолжала, на бумаге и в песнях, в бетоне и камне, увековечивать память о подвиге двадцати восьми героев. Немалую лепту внес в этот процесс все тот же А. Ю. Кривицкий, выпустивший с 40-х до 70-х годов целую серию книжек о панфиловцах под разными названиями. И странное дело: читаешь их - и начинает казаться, что "документальные свидетельства" писателя и не вымысел вовсе, что он сам уже вполне в этот собственный вымысел верит. В годы кубинской революции роняет слезу, услыхав от одного из кубинцев обещание, что "кубинцы не дрогнут так же, как не дрогнули двадцать восемь героев-панфиловцев". "Я даже не пытался скрыть своего волнения. Мог ли я думать вьюжной зимой 1941 года, что подвиг бойцов Клочкова, описанный мною в газете "Красная звезда", вернетс к нам в Москву спустя двадцать с лишним лет этой вот фразой молодого кубинца?"12 В книгах Кривицкий продолжал утверждать, что узнал о подробностях боя у Дубосекова из некоего полкового донесения, а также от разысканного им в госпитале умиравшего очевидца - Натарова. Сомнени в достоверности написанного Кривицким, конечно, возникали не раз и при различных обстоятельствах. По его собственным словам, накануне публикации второго из его очерков его вызвал к себе секретарь ЦК партии А. С. Щербаков, расспросил об истории написания очерка и поинтересовался особо, кто передал корреспонденту последние слова Клочкова. Кривицкий сослалс на Натарова13. В 1966 году в "Новом мире" появилась статья В. Кардина "Легенды и факты"14. Фактически - отзыв на несколько тогда же вышедших книг, главным образом о войне. Основным объектом критики Кардина были ложный пафос и литературная красивость, подменявшие жизненную правдивость описания. Среди прочего разбиралась и вышедшая в 1964 году очередная книжка Кривицкого, на этот раз под названием "Не забуду вовек". Кардин задавался вопросом, откуда взялось такое обилие живописных подробностей, если автор ссылается только на "четыре строки донесения" и слова тяжелораненого и умиравшего человека, которые явно не были подробным повествованием. К тому времени стало уже известно, что несколько панфиловцев остались в живых, и Кардин упрекает Кривицкого в замалчивании этого обстоятельства, видя в этом пренебрежение правдой ради сохранения литературного эффекта (заметим, что в позднейших изданиях Кривицкий таки справился с упрямством реальности и вмонтировал в текст упоминание об этих уцелевших). В той же статье Кардин привел воспоминания современников Октябрьской революции, свидетельствовавшие о том, что история о легендарном залпе "Авроры" по Зимнему дворцу является чистым вымыслом. Волна исторических разоблачений хрущевского времени не могла не взволновать руководство КПСС. Народ терял веру в социалистические
идеалы, и с этим нельзя было мириться. На заседании Политбюро ЦК КПСС 10 ноября 1966 года Л. И. Брежнев поднял важнейший вопрос - об идеологии, и с тревогой говорил: "Подвергается критике в некоторых произведениях, в журналах и других наших изданиях то, что в сердцах нашего народа является самым святым, самым дорогим. Ведь договариваются же некоторые наши писатели (а их публикуют) до того, что якобы не было залпа "Авроры", что это, мол, был холостой выстрел и т. д., что не было 28 панфиловцев, что их было меньше, чуть ли не выдуман этот факт, что не было Клочкова и не было его призыва, что "за нами Москва и отступать нам некуда". Договариваются прямо до клеветнических высказываний против Октябрьской революции и других исторических этапов в героической истории нашей партии и нашего советского народа"15. Речь шла несомненно о статье Кардина. После этого обмена мнениями об идеологии между членами Политбюро путь в печать каким-либо сомнениям по поводу "героических" эпизодов истории был отрезан на долгие годы. Между тем в середине 50-х Добробабин вышел на свободу. И в полном соответствии с очерками и книгами Кривицкого, которые он, надо полагать, не пропускал, стал бороться за реабилитацию и Звезду Героя. Разумеется, это могло только подпитывать слухи о вымышленности подвига двадцати восьми панфиловцев. В годы перестройки о Добробабине заговорили: на фоне массовых публикаций о кошмаре сталинских репрессий фигура героя-панфиловца, осужденного за пособничество оккупантам, выглядела, конечно же, эффектно. Журналист И. Мясников опубликовал 25 октября 1988 года в "Московской правде" статью "Один из двадцати восьми", где говорил о героизме Добробабина и требовал его реабилитации. О том же писал и Г. Куманев в "Правде" от 18 ноября 1988 года. Кампания за реабилитацию набирала обороты. При этом никто из журналистов не ставил под сомнение реальность подвига двадцати восьми панфиловцев и среди них Добробабина, иначе ведь все выступления в его защиту теряли смысл. Военная прокуратура, бывшая в курсе всех обстоятельств, оказалась перед сложным вопросом. Как отказать Добробабину в реабилитации и признании героем-панфиловцем (все-таки служил у немцев) и в то же время не поставить под сомнение сам миф, который уже начинал трещать по швам. В 1990 году Добробабину было отказано в реабилитации. Эту точку в истории поставил генерал-лейтенант юстиции А. Ф. Катусев. Он же опубликовал в "Военно-историческом журнале" обширный, насыщенный фактами и выдержками из всевозможных показаний очерк "Чужая слава" в рубрике "Осуждены по закону"16. Если очень внимательно вчитаться в опубликованное Катусевым, становится очевидным, что никакого подвига двадцати восьми не было, ибо автор в основном приводит материалы расследования 1948 года. Но признать это впрямую Катусев не решается. Свой материал он построил так, что читателю приходится буквально продираться сквозь дебри цитированных автором всевозможных показаний и свидетельств, но при этом нигде не содержится тех четких выводов, которые были приведены в материалах расследования 1948 года. Катусев сознательно не акцентирует внимание на фактах, ставящих под сомнение подвиг двадцати восьми. Для него Добробабин - лишь посягающий на чужую славу, и Катусев ловко переводит стрелки на разговор о тех, кто готов возвести в ранг героев "бывших полицаев, эсэсовцев, власовцев и многих других антикоммунистов и антисоветчиков"17. Миф снова остался в живых. Позиция советских властей понятна: "Русское
правительство, как обратное провидение, устроивает к лучшему не будущее, но прошедшее" (А. И. Герцен). А ведь были настоящие, реальные, герои и действительные подвиги, жизненная правдивость которых была не нужна пропаганде и из прагматичных соображений. Как говорится, "за героизмом одного кроется преступление других". Кстати, почему, если уж на то пошло, такой стратегически важный разъезд Дубосеково остался вдруг почти без прикрытия, под защитой всего 28 бойцов, от которых, выходит, зависела судьба столицы? Миф имеет свои законы жанра. И мы, ослепленные и усыпленные мифом, так и не погребли всех погибших, так и не узнали имен хотя бы той сотни человек, что положили жизнь в одном только панфиловском полку под Волоколамском.