Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Он нанял всех слепых и глухих евреев Берлина – выпускать щётки для обуви. А дальше Отто Вайдт пять лет спасал их семьи от верной смерти в концлагерях. «Ах ты, еврейская свинья! Да разве это щетка?!» – кричал на рабочего мелкий фабрикант, владевший производством обувных щеток в центре Берлина. «Мало того что все волоски в ней разношерстные, так ты еще и пропитал ее своей вонью, скотина! Ты посмел не принять душ перед началом смены?» – не унимался хозяин фабрики. «Сейчас я провожу уважаемых людей и живого места на тебе не оставлю!» – скрипя зубами, подытоживал он. И тут же расплывался в улыбке офицерам «еврейского отдела» гестапо, наблюдавшим за этой сценой. Приглашая их в свой кабинет на рюмочку чая, он рассказывал, как трудно порой сдержаться, чтобы не заколотить работавших на него евреев до смерти. Проходя мимо душевой, отведенной «для этих еврейских свиней», морщил нос и передергивался от отвращения. Провожая гестаповцев, уже на пороге доверительным полушёпотом фабрикант прибавлял: «По правде сказать, навряд ли я успевал бы выполнять заказы вермахта, не имея их здесь. С кого еще можно спустить три шкуры и заставить работать с утра до ночи, как не этих евреев?!»
Расшаркавшись перед офицерами, Отто Вайдт возвращался в производственный цех и шел прямиком к обруганному рабочему. Чтобы рассыпаться в тысячах извинений. Впрочем, они были излишни: десятки работавших на него евреев понимали, что без этой театральности им не выжить. «Мы обступали его в круг, он раздавал сигареты, все облегченно вздыхали и смеялись. После очередной проверки Вайдт устраивал задушевные вечера, чтобы на какое-то время заставить нас забыть про наши беды и горести. Для этой цели он добывал где-то на черном рынке мясо или вино – и подливал нам снова и снова. Но никто из нас не пьянел – уж слишком напряжены были у нас нервы», – вспоминала одна из его работниц. Сегодня на месте фабрики в центре Берлина находится музей Blindenwerkstatt Otto Weidt – «Мастерская слепых Отто Вайдта». Мемориальная табличка гласит: «В этом доме располагалась фабрика слепых Отто Вайдта. На ней в 1940–1945-е годы работали слепые и глухонемые евреи. Вайдт посвятил свою жизнь тому, чтобы защитить их от верной смерти. Многие из тех, кто смог пережить войну в Берлине, обязаны этим ему».
Отто Вайдт родился в Ростоке на северо-востоке Германии. Его отец был мастером по обивке мебели. Этим же занялся вскоре и Отто: ремонтируя и продавая мебель, он вскоре переехал в Берлин и расширил дело до небольшой мастерской. Правда, неудачная женитьба привела к разделу имущества и продаже бизнеса. К тому же у Отто стало ухудшаться зрение. Решив в связи с этим освоить более тактильное ремесло, он занялся изготовлением обувных и одежных щеток. Это было предусмотрительно: уже через несколько лет Вайдт с трудом мог различать очертания предметов. К тому моменту его ремесленная лавочка превратилась хоть и в небольшую, но фабрику. К началу Второй мировой войны ей присвоили статус «важного для обороны» предприятия – ведь в армии, тем более немецкой, сапоги должны блестеть известно как.
К слову, проблемы со зрением у Отто начались прямо после прихода к власти нацистов. Все было прописано в медицинских документах и никогда не вызывало сомнений, но, как отмечали многие, «то, что надо было увидеть, он видел всегда». Примерно похожая история была и с его глухотой: ее обнаружили прямо на пороге Первой мировой, причина – «ушная инфекция». Отто тут же освободили от призыва в армию. Как предполагали многие, глухоту он симулировал, так как был убежденным пацифистом. А затем стал и слепым антифашистом. Как-то само собой вышло, что вокруг него было много евреев. Может, потому что поначалу, переехав из Ростока, он в Берлине никого не знал – и расширяя круг общения, примкнул к рабочему движению, внутри которого было много евреев. Как только в Германии вступили в силу нюрнбергские расовые законы, Отто стал набирать в штат своей фабрики исключительно евреев. Адрес его мастерской передавали из рук в руки – это был островок для самых слабо защищенных евреев: слепых и глухих.
Евреи в те годы в Германии уже не имели права самостоятельно устраиваться на работу. Они состояли на специальной «еврейской бирже» и ждали распределения на самые низкооплачиваемые позиции. Штат фабрики Вайдта был «раздут» в три раза – Отто подкупал начальника биржи и получал квоту на большее число сотрудников, чем требовалось для нужд фабрики. Почти все рабочие были бывшими постояльцами еврейского приюта для слепых, разгромленного нацистами. На фабрике Вайдта эти евреи не просто нашли приют, они погрузились в почти домашнюю атмосферу и вновь стали надеяться на лучшее. Отто бился за их благополучие каждый день. В 1942-м, когда начались массовые депортации евреев из Берлина, к мастерской Отто подъехал полицейский фургон. Всех работников загнали в него и увезли на сборный пункт для отправки в концлагеря. Весь день Вайдт обивал пороги гестаповского начальства, не скрывая ярости. Правда, гнев свой он объяснял «стратегической важностью» своего производства. Ну, и подкреплял доводы щедрыми дарами. Не удовлетворившись обещанием выпустить работников в ближайшее время, Вайдт отстоял у сборного пункта долгую зимнюю ночь – пока все его евреи не вышли за ворота. Они до последнего не верили в свое спасение, пока не услышали голос Отто. И взявшись за руги, друг за другом пошли, ведомые им, сквозь пургу к мастерской.
Конечно, не все истории заканчивались так безоблачно. Открыто Отто мог держать на производстве лишь евреев-инвалидов, но не членов их семей. Их он либо размещал в потайной комнате на фабрике, либо пристраивал в укромные квартиры, снабжая поддельными паспортами. Кстати, в 1942-м Отто встретился с сыном от первого брака, прибывшим на побывку из армии: хотел попросить его помочь достать документы погибших солдат, которые были бы крайне полезными для сокрытия евреев. Это была их последняя встреча – услышав от сына слова поддержки Гитлера, в том числе касательно еврейского вопроса, Вайдт прекратил с ним всяческое общение. Временами полиция с помощью доносчиков выходила на скрываемых вне производства евреев. В полицию попадал и сам Вайдт, но говорят, что начальник берлинского гестапо Франц-Вильгельм Прюфер получил от фабриканта столько взяток, что уже был вынужден оберегать его, дабы тот ненароком не проговорился. В ходе одной из полицейских облав на тайной квартире была задержана семья Алисы Лихт – одной из работниц Вайдта. Самой ей удалось скрыться на производстве, но разыскивавшие ее гестаповцы как бы ненароком обмолвились, что если она явится к ним добровольно, то они отправят всю семью не в Освенцим, а в Терезиенштадт, считавшийся более привилегированным. Алиса даже не раздумывала.
На протяжении полутора лет Вайдт еженедельно направлял ей посылки, которые в Терезиенштадте можно было получать. По словам Алисы, эти посылки поддерживали жизнь не только ее семьи, но и еще нескольких десятков человек. В итоге Алису все же направили в Освенцим. Но она успела сообщить об этом Вайдту. Отто тут же отправился в Освенцим – якобы чтобы наладить в лагерь поставку своей продукции. Бизнес-сотрудничества не получилось, зато Отто передал Алисе записку, сообщив, что готовит ей побег. Там же был адрес расположенной неподалеку квартиры, где девушку уже ждали документы, одежда и деньги. Алисе удалось сбежать, найти все припасенное для нее Вайдтом, добраться до Берлина и пережить войну.
Отто Вайдт после войны вложил все свое состояние в строительство сиротского приюта и дома для престарелых в районе Нидершёнхаузен. Одним из первых в Германии он заявил об ответственности каждого считавшего себя «чистокровным арийцем» за миллионы погибших евреев, истерзанных и сожженных в концлагерях. Вайдт умер в 1947 году. В сентябре 1971 года музей Холокоста Яд ва-Шем признал его Праведником народов мира.
Был свидетелем диалога в поликлинике. Медсестра сопровождает пожилую женщину и говорит ей: — Что ж Вы мрачные такие, повеселее надо, скоро весна, на грядки пора, все болезни пройдут. Бабуля довольно громко, как обычно глуховатые люди отвечают: — Уж какие блядки, я отблядовала своё...
«Она отдала ему свою кровь, а он ей – свое сердце». Трогательная история любви раненого танкиста и хирурга на фронте
«Олечка, тут вас спрашивает какой-то офицер» – крикнули мне.
«Я вышла и увидела худенького красивого мужчину. Сразу я его и не узнала. Мы стояли и смотрели друг другу в глаза, и оба понимали, что это судьба. Потому что испытывали непреодолимое желание встретиться вновь.
Все это лишь одно мгновение... которое спустя годы кажется невероятно долгим. Я помню его слова: «Наконец-то, наконец-то я вас нашел».
Так хирург Ольга Иосифовна Борисенко вспоминала первую встречу со своим будущем мужем Героем Советского Союза танкистом Евгением Шкурдаловым.
В июле 1943 г. она спасла его тяжело раненного и истекавшего кровью на операционном столе.
«Помню, кто-то на ухо мне прокричал: «Справа! Фердинанд». Едва успел скомандовать «Назад», как прилетел снаряд. Я потерял сознание. Когда очнулся, понял, что пробита броня, наводчика придавило, радист без головы. Водитель еле живой вывел машину из боя. Вечером меня привезли в медсанбат» – вспоминал Шкурдалов.
12 июля 1943 года 22-летний старлей Шкурдалов едва не воссоединился с родителями. Покойными.
Что правда, то правда - компания была бы достойная: отец служил машинистом бронепоезда на Царицынском фронте в Гражданскую, мать - санитаркой на том же бронепоезде. Женя был совсем маленьким, когда они умерли, но боевые гены взяли своё - и привели юношу в танковое училище.
Собственно, именно танк и попытался поставить точку в биографии Шкурдалова. Обидно, конечно - с первых дней войны молодой командир КВ героически прошёл Смоленск, Москву, Сталинград, в последнем едва не сгорел вместе со всем экипажем, но сдюжил и даже получил орден за пять подбитых вражеских танков...
А тут - дело пары мгновений: "Фердинанд" в перископе, в ту же секунду страшный удар и темнота. Через какое-то время Евгений ненадолго пришёл в себя - ровно настолько, чтобы удивиться безоблачному небу над головой и понять, что у танка больше нет башни, у радиста из его экипажа - головы, а еле живой мехвод Досниязов отчаянно пытается куда-то увести искалеченную машину.
«Отвоевался», - понял Шкурдалов и снова потерял сознание.
Тем временем капитан медицинской службы хирург Борисенко хлопотала в палатках медсанбата и с тревогой поглядывала в ту сторону, откуда доносился ужасающий грохот сражения.
С опушки леса, где расположились медики, самих танков было не видно. Но даже без этого, по одной лишь канонаде Ольга прекрасно понимала, что работы предстояло много.
Вечером к медсанбату привезли раненых. Борисенко сразу обратила внимание на молодого офицера-танкиста, белого, как полотно - дела его были совсем плохи.
Привезли его еле живого. Рваная рана в районе почки. Жизнь в нем едва теплилась. Операцию провели, но он потерял слишком много крови и мог умереть в любой момент. Ольга Иосифовна вспоминала:
«Жалко мне его стало очень. Молодой совсем. Я сказала сестре подготовить стол. Легла, и теплая струйка крови потекла из моей руки».
Она отдала ему свою кровь – решительно и без сомнений. Лежа в беспамятстве, Евгений продолжал командовать бойцами, что-то кричал.
После этого Евгения эвакуировали в госпиталь - долечиваться, а Ольга продолжила латать бойцов.
Лица парня, в жилах которого теперь текла её кровь, Борисенко даже не запомнила - в бесконечной череде операций внешность отдельных раненых не отпечатывалась в утомлённом сознании, сливалась в один общий, неясный облик.
Поэтому когда спустя месяц у входа в её палатку появился симпатичный голубоглазый офицер, Ольга не узнала в нём Шкурдалова.
Он даже не запомнил ее лица. И только в госпитале прочитал фамилию хирурга, спасшую его от верной гибели. Примчался отблагодарить. А судьба наградила их обоих.
«Я всегда думала, что любовь может быть только в мирное время. Оказывается и на войне тоже бывает.
Наш медсанбат шел за танковой армией, в которой служил Женя. Он каждый раз отыскивал меня, приходил неожиданно. Завоевывал меня по-рыцарски.
Приносил букет незабудок, а у меня в голове лишь одна мысль: «Слава Богу на мины не попал».
Женя даже нашел адрес моих родителей, писал им и попросил у них моей руки. Вот я и сдалась».
В годы Великой Отечественной войны ст. лейтенант Шкурдалов особо отличился в боях за город Золочев Харьковской области, заменив выбывшего из строя командира батальона и успешно выполнив боевую задачу. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено 10.03.1944 г.
Евгений и Ольга поженились в освобожденной Румынии. Жених и невеста садились за стол в военном обмундировании. В качестве свадебного подарка Шкурдалов преподнёс возлюбленной серебряную пудреницу, украшенную растительным орнаментом.
Эту пудреницу Ольга Иосифовна потом подарила музею-заповеднику «Прохоровское поле», где её до сих пор можно увидеть в одной из экспозиций.
«Так на Прохоровском, опаленном огнем поле, ко мне пришла любовь», - вспоминала потом Ольга Иосифовна.
В 1949 году Евгений Викторович закончил академию бронетанковых войск, затем работал инженером в институте цветной металлургии. С 1955 года полковник Шкурдалов находился в запасе. Ольга Иосифовна работала ведущим акушером в одной из больниц Москвы.
На протяжении многих лет теплые, дружеские отношения связывали Евгения Викторовича и Ольгу Иосифовну с сотрудниками Прохоровского музея.
Они неоднократно приезжали в Прохоровку, с ответными визитами их навещали сотрудники музея. Шкурдаловы передали в дар музею уникальные экспонаты – документы, фотографии, свои личные вещи, в числе которых была и серебряная пудреница.
И сегодня они представлены в экспозиции музея «Третье ратное поле России».
Воспитали двоих детей. Евгений Шкурдалов ушел из жизни в 2000 году, а Ольга Иосифовна ровно через 11 лет после смерти любимого мужа.
Великая история любви!
источники: дзен канал История Государства Российского, дзен канал Совсем другая история, Музей-заповедник «Прохоровское поле»
МЭИ был одним из первых, если не первый вуз, где на ЭВМ стали считать зарплату преподавателей. Распечатанные на АЦПУ ведомости приносили на подпись главному бухгалтеру. Она брала счеты и проверяла на них сумму, стоящую в внизу ведомости. Ей говорили, что не может там быть ошибки! Ответ был таков - в случае чего вашу машину не посадят, а меня могут и посадить!
АЦПУ - алфавитно-цифровое печатающее устройство. Принтером его стали потом называть. На них ещё умудрялись Мону Лизу и голых девиц печатать.
Стою у ларька, в котором продаются собачье-кошачье-попугаичьи корма, плюс наполнители эти, плюс витамины разные... В общем, такой ларёчек. Подходит бабка и начинает с девчонкой-продавщицей ругаться, что де она, бабка, купила кошке корм, а кошка НЕ ЖРЁТ! Пререкаются они так некоторое время, потом девчонка наконец говорит: "Ну, хорошо, давайте сюда упаковку, я вам заменю". И бабка... вытаскивает мешочек с этим самым наполнителем для кошкиного туалета. Я, кажется, напугала бабку слишком громким хохотом...
Мой батя - рыбак. Нет, не так, он РЫБАК. Когда были соревнования по рыболовству, и пришел туда, а ему сказали - иди в жопу, с тобой соревноваться бесполезно.
А теперь история.
Предисловие. Батя ловит рыбу. Хорошая рыба в рюкзак. Ерши - в сторону, в кучку на лёд. К вечеру, кучка на несколько килограмм. Подходят рыбаки-неудачники и спрашивают, почему рыба валяется, можно ли забрать? Ответ - конечно забирайте, мне такая не нужна.
Основная тема. Звоню бате и говорю, что приеду в субботу. И говорю, что хочу жареную рыбу. Он в пятницу бежит на Томь на рыбалку, ловить рыбу для меня.
Приезжаю в субботу, а на кухне эмалированный тазик литров на 10 с жаренной рыбой. И батя с виноватыми глазами - вчера не клевало, поэтому ершей не выкинул, а забрал домой и пожарил. Типа, такой вот зашквар - ершей домой принес.
Ну ладно, сел я за стол, высмотрел в тазике окуня, схомячил. Следующий - елец. Потом - ёрш. Ого, ухуеть, какой он вкусный. Поэтому были съедены все ерши в самую первую очередь. Батя в шоке, он 60 лет не приносил домой ершей, считая это зашкваром...
П.С. ёрш - вредная рыба, жрет чужую икру во время нереста. П.П.С. а каких налимов батя ловит, ухуеть...
Это же расизм... Возмутительно... Мигранты из мусульманских стран не виноваты, у них тяжелое детство... Да и финские женщины - сами виноваты, раз не носят паранджу.
- Мой папа, когда плавает, заплывает за буйки. - А мой переходит улицу на красный свет. - А мой папа круче всех! Он отвечает на звонки с незнакомых номеров.
