Вот, друзья мои, я снова хочу порадовать вас своим пусть обрыдлым и бурным, но ярким и убористым печатным словом! Как учились мы в советской школе… Да. В латвийской глубинке, в Лапмежкалнсе, было всего две школы – латышская и русская. И я, сын скромных и потрепанных, но интеллигентных родителей, не вписывался, увы, в ту школу. Почти весь класс – чистой воды дети пролетариата, прямые и грубоватые. И я с детства играющий на пианино, и мечтающий стать пианистом – тихий и мечтательный очкарик… А постоять за себя бывало надо! Как, ежели кулаками не получается, а другой язык не в ходу? Вот об этом скажу пару слов…
А жили тогда все очень бедно. Да. Это сейчас – модные куртки и рюкзаки у детей, кроссовки и разные модные штучки. Тогда – одинаковая школьная форма и серые или коричневые пальто, или куртки, на ватине, тряпичные, страшные, унылые, и у всех одинаковые. Вместо шапок и ярких бейсболок – кроличьи треухи, жуткие, драные, вместо рюкзаков – ранцы или сумки через плечо, из серого или коричневого дерматина, на самых крутых – белые буквы «спорт» на русском языке – иметь такую сумку было уже предметом зависти… А, у меня – отец в своем доме культуры и зарабатывал неплохо, и с директором был в дружбе – оттого часто «доставал» то, чего у большинства не было. Были у меня кроссовки чешские на липучках, куртка темно-синяя ГеДеЭровская, и вместо ранца – подарили мне родители сумку, фирменную, зеленую из плащевки, с кучей молний… Одноклассники, ясное дело, завидовали, обзывали жиденком.
И был у нас в классе Леша. Нас, третьекласников, на голову выше, и впятеро наглее самого наглого. Вот именно сумка моя, видно его самолюбие задела. Ну сорвал на перемене, ну попинал. Обычная школьная забава. Но, видно, понравилось верзиле-Леше такая игра. В одни ворота. Стал он каждую перемену это делать. Я ему – Леша, я тебе ничего не сделал, прекрати пожалуйста! Нет, гогочет дылда, глаза глупые, как у магазинной куклы, и смешно ему, аж сопли летят! А мне честь свою отстоять надо! Что делать? Да. Нашел я выход. Дождался, когда Алексей в столовую пошел, а сам с обеда пораньше удрал. Нашел его ранец. Вытащил все книжки, дневник, тетради, и прямо в классе, пока народу не было, все обдристал. Сложил обратно, и поссал сверху. Прямо в ранец. И застегнул его, чтобы все аккуратно, и без следов.
Ах, как было чудно, когда на уроке природоведенья, Леша полез за тетрадками и книжками! Как орала училка на него – почему он в таком виде носит в школу книги? Как он вынимал обосранные книгу за книгой из ранца, как залил парту вытекающей из сумки мочой, как забрызгал каплями свою соседку Катю Хвостову… И как дико гоготал класс.
Алексей все понял, и на перемене, поколотил меня, но я вырвался и убежал. Еще не раз повторял я этот номер. Лешу, грозу всего класса, стали уже почти в глаза называть засранцем, обосранцем, и подкалывать – Леша, у тебя говно в сумке свежее? И на третий раз Леша меня больше не трогал. И я вскоре перестал срать в его сумку. Да.
А что было делать? Времена были такие, и меня тогда все очень поддержали. И после этого сильно уважали. Потому что знали – вот достойный человек, который может за себя постоять. Уже позже, не раз я проделывал подобные трюки – у меня появились приятели, с которыми мы вместе делали такое. И делали всегда заслуженно, потому что справедливость – она не пахнет.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА
(продолжение)
Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
8 июля
— Разрешите, тащ генерал?
— Ты зачем сюда притащился! Я что тебе приказал?
— Не приказали, а сказали, тащ генерал. Я в отпуске. Сами же выгоняли.
— Какая к чёрту разница! Русских слов уже не понимаешь?
— Oui, mon général, je ne comprends pas.
— Когда ты повзрослеешь…
— Так мне выйти и снова зайти?
— Сядь… Доложись.
— Познакомился с его матерью, моложавая вдова лет сорокавосьми–пятидесяти… Есть младший брат его бывшей… Вот, собственно, и всё.
— А документы?
— А документы в Москве.
— Где?... Почему я их не вижу?.. А я хочу их видеть. Зачем я тебя туда посылал!
— Тащ генерал, документы в Москве с конца июня.
— Что?... У кого?
— У Евдокимова Александра Фомича.
— У капитана Евдокимова?!... Ничего не понимаю…
— Сейчас поймёте…
— …Это Будрин… подготовьте приказ об отзыве майора Ставроцкого из отпуска в связи с оперативной необходимостью… Нет, Забродин здесь ни при чём, это моё личное распоряжение… Ну давай, рассказывай… Евдокимов опять в больнице.
— Позвоночник?
— Если бы… В Кащенко.
— Хорошие дела… Как его в школу взяли с таким диагнозом…
— Мужиков не хватает, берут кого попало… Ну что, майор, опять с женщиной общаться.
— Ну тащ генерал… ну сколько можно…
— Сколько нужно, Герман.
— Тошнит уже от чужих баб.
У генерала взлетели брови.
— Давно?
— Да ладно вам… ну честное слово… Пошлите молодого кого-нибудь, пусть практикуется… на кошках.
— Вопросы есть?
— Какие тут… блин…
— Кого в помощь?
— Никого, дело-то деликатное, один пойду.
— Давай, Герман, сделаешь и на рыбалку.
— Последний вопрос, тащ генерал… А… а давно Евдокимов лечится?
— С прошлого года.
— Нет, я имел ввиду, — когда сейчас прилёг?
— Не знаю. А тебе зачем?
— Ну в самом деле…
— …Пал Петрович, это генерал Будрин… Слуш, Паш, ты не знаешь, случаем, когда наш бывший сотрудник Евдокимов лёг в больницу?... точно?... Спасибо, Паш, не болей… Тринадцатого июня, почти сразу после окончания учебного года.
— Отлично!
— От чего отлично?
— От всего, тащ генерал!
— Чего ты развеселился?
— Так ведь нет у Евдокимова никаких документов!
— Как нет!... А ты что мне тут говорил?
— Простите, Юрь Василич, неточно выразился… Документы у жены Евдокимова, Маркус мог передать их только ей… À la pêche aux moules, moules, moules… Je n'veux plus y aller maman…
— Где ты этой дряни нахватался…
— Тащ генерал, это детская песенка, мне мама её пела когда-то. Перевести?
— Кыш отсюда, переводчик хренов, и без бумаг не возвращайся.
— Есть, тащ генерал! Не возвращаться!
9 июля
— Тащ генерал?...
— Заходи. Ну?...
— Пока вот… ничего.
— Та-ак… Майор, если ты пришёл сюда… с целью меня разозлить… то ты всё сделал правильно.
— Тащ генерал… Бумаги в деревне.
— В какой деревне, почему в деревне… Сколько можно меня завтраками кормить!...
— Галина Аркадьевна… ну, Евдокимова увезла их в дом родителей, под Калинином.
— Час от часу не легче… За каким хреном!...
— Маркус просил их спрятать.
— Хм… логично… Когда поедешь?
— Не раньше вечера пятницы, а лучше в субботу с утра.
— Почему не сегодня или хотя бы завтра?
— Евдокимова фельдшер в доме престарелых, два выходных. Не хочу привлекать внимание.
— Когда ж это всё закончится… Выпьешь со мной?
— Тащ генерал…
— Ну не могу я пить один!... Понимаешь?... никаких нервов же не хватает.
— Тащ генерал… Юрь Василич… поехали в Королёв, а?... С отцом познакомлю, на рыбалку смотаемся… Что вам стоит?... На три дня, даже на два можно… две ночёвки. Полноценный выходной.
— Среди недели?
— Давайте, я вам больничный сделаю, по блату.
— Ты так пошутил?
— Нет. У меня отец заведующий хирургическим отделением.
— Хочешь мне что-нибудь отчекрыжить, да?
— Ну зачем вы… что-нибудь пролечить… Как вам идея?
— А-а… поехали… когда ещё такой случай представится…
— …Алло, пап?… это я… Слушай, пап, тут такое дело…
— Герра, ты обещал!
— Опять?... Ну что я тебе обещал!
— Пестик подержать.
— …Герман, обещал?
— Было дело…
— Ничего, поправимо… Держи, Паша. Настоящий генеральский.
— Ух ты… а патроны можно?
— Паш, ты в кого стрелять собрался?
— Ни в кого, дядь Юра, просто…
— Запомни, брат, патроны нужны чтобы стрелять, «просто» они не нужны. Запомнил?
— Запомнил…
— Не кисни, настреляешься ещё, какие твои годы… Майор, у тебя мелкашка есть?
— У отца карабин.
— Жестковат…
— В принципе, двадцадка где-то завалялась. Если патроны есть, — можно по бутылкам пострелять. Подождите, щас узнаю… Нет, всё дома, и патронов давно нет, отец говорит, редко бывают в продаже.
— …Ну вот, опя-ать…
— Пашкет, не зуди.
— …Паш, даю честное генеральское слово! Найду патроны для ружья, и мы настреляемся до… До чего мы достреляемся?
— Не знаю, дядь Юр. А до чего вы достреливались, когда были маленький?
— О, Паша, это отдельная история.
— Расскажите, дядь Юр.
— А за удочками кто будет следить?
— Пусть Герра следит, ему всё равно делать нечего.
— …Ну Пашкет, ну ты даёшь… Ладно, послежу… всё равно больше делать нечего…
13 июля
— Товарищ генерал, может останетесь? Ну зачем вам тащиться в такую даль…
— Станешь генералом, поймёшь.
— Вряд ли…
— Вряд ли поймёшь?
— Завтра на блюдечке с золотой каёмочкой…
— Сам хочу эти проклятые бумаги взять… Сам… Понимаешь? Я ведь не генералом родился. Или думаешь, оперативник умер, всё?...
— Не думал… Юрь Василич, время, машина ждёт.
— Едем.
— …Спасибо, Галина Аркадьевна, вы нам очень помогли. Ещё раз, — огромное вам спасибо.
— Ну что вы так… Хоть бы чаю попили… мне даже неудобно как-то…
— Не переживайте, всё хорошо. Главное, берегите себя и Александра Фомича.
— Да куда уж там беречь… Доктора говорят, — теперь уж навсегда.
— Ну, доктора говорят одно, а жизнь, бывало, и другое.
— Может вам пирожков на дорожку?... Мама испекла…
— А вот от маминых пирожков отказываться грешно… Спасибо… да куда ж вы столько…
— Ничего, ехать-то вам далековато.
— Может, и вы с нами?
— Нет, я уж с мамой побуду, спасибо.
— Ну, тогда до свидания. Александру Фомичу поклон передавайте…
— Ну и сука ты, майор… какой талант пропадает… тебе бы в больших театрах представления давать…
— Тащ генерал, так ведь дело-то серьёзное… хвосты рубить надо сразу.
— Ну вот где ты этому научился, а?... Я не учил, Паша не учил… В школе тоже не учили.
— Учили, Юрь Василич… мама научила.
— Мама?!...
— Преподавала французский… с погружением…
— Ах вот оно как…
— Вот так, Юрь Василич… Поэтому генералом… не бывать мне генералом.
— Неужто разочаровался?
— Нет, Юрь Василич, что вы!... Просто вижу… всё вижу… куда катимся… в пропасть…
— Оригинально… А себя где видишь?
— Нигде. Я себя там вообще не вижу…
Окончание следует…