Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Ашот Наданян
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Самоубийства людей редко бывают полезными. Конечно, если речь не идёт о случаях героизма на войне, когда боец взрывает себя гранатой, чтобы уничтожить вместе с собой окруживших его врагов. В животном мире, однако, имеются удивительные примеры самопожертвования. Разумеется, происходит это не осознанно, а инстинктивно. Ген самоубийства в этих организмах заложен природой и служит цели продолжения рода. Но этот факт вовсе не преуменьшает подвижнический дух поведения братьев наших меньших. Нерест лососей — один из самых ярких примеров самопожертвования. Эти рыбы, как известно, живут в океанах, но нерестятся в реках, возвращаясь на места своего рождения. Нерестовые реки им нужны из-за пресной воды, так как икринки могут развиваться только в ней. Сразу после нереста самки лососей, обессиленные от тяжёлой миграции, погибают. Интересно, что они могли бы и выжить, если бы после откладывания икринок, начали полноценно кормиться. Однако нерестовые реки, эти «роддома» для рыб, довольно холодны и скудны, поэтому взрослые лососи инстинктивно приберегают корм для своей молоди. Они фактически объявляют голодовку, чтобы не стать конкурентами для своего потомства. Ещё более поразительное самопожертвование практикуется у пустынных пауков из рода стегодифус. Отложив яйца, самка прогрызает в коконе отверстие, через которое потомство выходит наружу, но сама выбраться оттуда уже не может, и её тело будет служить кормом для новорождённых паучат. И это вовсе не несчастный случай. Учёные выяснили, что уже в процессе откладывания яиц, кишечник паучихи начинает преобразовываться в кашицу и несчастная (а может, и счастливая) по факту запускает в этот момент сложный механизм самоубийства, готовя себя в качестве будущего обеда для своих детей. Такой вот альтруизм. Если, конечно, можно этот термин применить к рыбам и паукам.
У Александра Сергеевича Пушкина в романе «Евгений Онегин» есть такие строки: «Как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я русской речи не люблю». А я, наоборот, великий и могучий больше люблю без грамматических ошибок. Когда писал книгу «Мои шахматы», то неоднократно с перфекционистским занудством проверял текст на наличие ошибок. Но одну не заметил. Прозевали её и редакторы с корректорами. В конце книги был список под названием «10 сильнейших гроссмейстеров, которых выиграл». Был пропущен предлог «у». Первым ошибку заметил один из тех гроссмейстеров, чьё имя было в списке. Он спросил: — Надеюсь, на твоей полке с выигранными гроссмейстерами мне выделено почётное место?
Любая критика оздоровительна: похвала открывает аппетит к последующим успехам, нейтральная оценка мотивирует на самосовершенствование, а порицание вырабатывает иммунитет к неудачам.
Шахматы, конечно, интеллигентная игра. Но некоторые могут усомниться в этом, узнав, что в теории дебютов есть вариант, который носит название «Задница обезьяны». История такова. В семидесятых годах прошлого века английский мастер Найджел Пова придумал оригинальную идею, которая выглядела настолько экстравагантно, что когда он показал её своему одноклубнику Кеннету Коутсу, тот воскликнул: «Если это идея приживётся, то я — задница обезьяны!» Идея прижилась.
Жена попросила меня, чтобы в качестве «группы поддержки» я пошёл с ней к стоматологу. Пока она была в кабинете врача, я ждал в приёмной. На столе лежали журналы. Взял один из них и стал листать. Наткнулся на интервью с врачом-дерматологом. На фотографии он позирует в белом халате, а на запястьях видны... татуировки. Когда мы с женой вышли из клиники, рассказал ей о татуированном дерматологе. «Ты знаешь, — сказала жена, — у меня тоже случился небольшой когнитивный диссонанс. У стоматолога не хватало двух зубов, а те, что имелись, были кривыми».
В 1993 году японский писатель Ватару Цуруми написал скандальную книгу «Полное руководство по самоубийству», которая привела к значительному росту числа суицидов в стране. Я заинтересовался биографией автора и был уверен в том, что, написав свой учебник, он и сам закончил жизнь самоубийством. Выяснилось, однако, что Цуруми не только не сделал этого, но и написал в 1996 году книгу под названием «Руководство по перестройке личности». Как тут не вспомнить реплику секретарши Верочки из фильма «Служебный роман», адресованную Самохвалову: «Гад какой!»
Мой тренер по шахматам Александр Шакаров научил меня многому. Он был для меня кумиром, и я подражал ему в самых разных вещах. Например, перенял у него необычный трюк, используемый во время чтения шахматных книг. Как известно, они содержат в себе множество диаграмм, и когда требуется обдумать позицию за чёрных, то очень удобно переворачивать книгу вверх ногами, чтобы позиция на диаграмме представала со стороны чёрных. И хотя фигуры и пешки на диаграммах тоже переворачиваются вверх ногами, это всё равно удобнее, чем смотреть на позицию со стороны белых, но искать ход за чёрных. На заре моей тренерской деятельности я вёл небольшую секцию для детей в Доме культуры. Как-то пришла туда в конце рабочего дня одна мамаша с сыном. Хотела записать его на шахматы. Администратор направил их ко мне. Они вошли, и я попросил их подождать десять минут, чтобы докончить урок. Предложил им стулья; они сели, а я продолжил занятие. Ну и по обыкновению переворачиваю то и дело книгу вверх ногами. Когда урок закончился и я подозвал новенького к шахматной доске, чтобы проверить его, мамаша сказала, что они торопятся и подойдут в другой раз. Они вышли, а я через некоторое время закрыл кабинет, спустился вниз и собрался уходить домой. На выходе из здания меня окликнул администратор. Я придержал дверь, он подошёл, и мы вышли на улицу. А затем он рассказал, как, выйдя от меня, женщина ему пожаловалась: — Я, конечно, слышала, что шахматисты немного со странностями, но чтобы читать книгу вверх ногами?!
Мой шурин ездил в Ессентуки для санаторно-курортного лечения. Любимой его процедурой был гидромассаж, во время которого лежишь в специальной ванне, а медсестра при помощи напорной струи воды проходит по всем проблемным зонам тела. Это тонизирует мышцы, улучшает кровообращение, оказывает благотворное влияние на нервную и иммунную системы. Короче, полезная и приятная штука. Когда мой шурин — кавказский мужчина — после окончания первой процедуры вылез из ванны, то увидел, что она в волосах. — Извините, — сказал он медсестре, — я, кажется, засорил ваш резервуар. Медсестра, немолодая весёлая женщина, махнула рукой: — Да бросьте, ерунда это всё. Вот приходил ко мне один пациент, так у него волосяной покров был — мама не горюй! Я его как увидела, говорю: «Ложитесь в ванну, будем мыть вашу бурку». Медсестра была словоохотливой и каждый раз вспоминала забавные истории из своей практики. Вот один из её монологов: — Это я сейчас в гидромассаже, а раньше трудилась в грязелечебнице. Чего там только не повидала! Однажды пришёл высокий красивый мужчина. Серьёзный такой, солидный. Направили его ко мне на ректальное грязелечение. С простатой неполадки. Я ему говорю: «Раздевайтесь и примите коленно-локтевое положение». А он стоит и не двигается. Стесняется. Видать, не представлял, что за процедура его ждала. Короче, уломала я его, раздела, и поставила в нужную позу на кушетку. А он весь напряжён, как студент на экзамене. «Не стесняйтесь, — говорю, — расслабьтесь, я же врач». Ну и ввожу в него тампонатором Здравомыслова ректальный грязевой тампон. И тут мужчина как вскочет! Схватил трусы, брюки, рубашку и, одеваясь на ходу, выскочил вон из процедурной. Я его потом через два дня снова увидела. Вышла из кабинета, чтобы пригласить пациента, смотрю — мой красавец идёт по коридору. Солодковые ванны принимал, наверное. Увидел меня и метнулся к дальней стороне коридора. А потом бочком так, прижавшись к стеночке и не сводя с меня глаз, прошмыгнул мимо и затруси́л прочь, иногда оглядываясь назад. Больше я его не видела. А может и видела, кто знает?! У меня ведь память на лица плохая. Пришёл как-то пациент и говорит: «Здравствуйте! Вы меня помните?» А я ему: «Не помню, но всё равно проходите». Он вошёл, разделся и принял коленно-локтевое положение. И тут я говорю: «А-а-а, так это вы!» Монолог периодически перебивался смехом моего шурина. А медсестра продолжала: — Так что, милок, повезло тебе крупно, что встретил меня не в грязелечебнице, а на гидромассаже, а то бы не хохотал ты сейчас, а бегал от меня прочь.
Хотел я как-то купить небольшой земельный участок. Вышел на одного брокера, который взялся помочь. Мы договорились встретиться возле супермаркета на окраине города. Когда я подъехал на своей машине, он предложил оставить её возле супермаркета и пересесть к нему, так как необходимо было по грунтовой дороге забираться на возвышенность, а туда мой седан с низкой подвеской мог и не доехать. Я сел в «Рендж-Ровер» брокера, и мы поехали. «Хорошая машина! — похвалил я по дороге его внедорожник. — Впервые на ней еду». Вскоре мы, немного не доехав до нужного места, остановились, так как даже его «джип» дальше бы не проехал. Мы вышли из автомобиля, и брокер сказал, что оставшиеся сто метров нужно пройти пешком. И мы стали взбираться по каменистому крутому подъёму. Мой попутчик был весьма грузным и тяжело дышал. Одышка безжалостно душила его. Я то и дело замедлял ход, чтобы он не отставал. Когда мы добрались, брокер шумно отдышался, вытер со лба пот, а потом выдал самый что ни на есть афоризм: — Хорошей машиной должна быть не та, в которой сидим мы, а та, которая сидит в нас.
Моей дочери предложили раз в неделю преподавать шахматы в одном частном детском саду. Поначалу малышам было интересно, но спустя неколько недель, когда занятия стали усложняться, они перестали слушать. А в один из дней распоясались так, что урок стал превращаться в базар. Дочь прикрикнула: — Ну что за поведение такое! Что за детский сад вы здесь устроили!
Один мой родственник, участник Афганской войны 1979—1989, в конце девяностых годов поселился с семьёй в Москве. Для того, чтобы воспользоваться ветеранскими льготами, он обратился в соответствующие службы. Там ему оперативно помогли, причём без всякой канители и бюрократической возни. Просто заведовал всем очень хороший человек. И этому человеку в знак благодарности мой родственник решил подарить бутылку армянского коньяка. Жена его, однако, считала, что вместо коньяка лучше подарить модную в то время кожаную борсетку, аргументируя это тем, что человек, возможно, не употребляет спиртное, а сумочка всегда пригодится. А надо сказать, что родственник мой — человек патриархальный и весьма упрямый. Поэтому, выслушав жену, он купил коньяк. — Нет такого человека, — сказал он, — который бы отказался пить армянский коньяк. И вот, купив напиток, они поехали к «хорошему человеку». Вошли в учреждение и стали подниматься на второй этаж. И тут мой родственник неосторожным движением стукнул об гранитный подступенок целлофановый пакет с бутылкой коньяка, и та разбилась. — Вот видишь, — сказала жена в сердцах, — не послушал ты меня, и выбросили деньги на ветер. Теперь идём покупать борсетку. — Нет, — возразил муж, — мы купим ещё один коньяк. — Ещё один? — Да. И не пытайся спорить. Пошли. Делать нечего: слово мужа — закон. Пошли они снова в магазин, купили тот же коньяк и возвратились в учреждение. По лестнице мой родственник поднимался тщательно и осторожно, как ребёнок, который только учится ходить. А пакет с заветной бутылкой был плотно прижат к груди. Благополучно добравшись до второго этажа, супруги сели в приёмной и стали ждать своей очереди. Сиденья кресел, на которые они устроились, были откидными, как в кинотеатрах. Слева от мужа сидела жена, а место справа было свободным. Опустив сиденье соседнего кресла в горизонтальное положение, мой родственник положил пакет с бутылкой на него. Но то ли вес у бутылки был небольшим, то ли ещё что-то произошло, но через мгновение сиденье резко приняло вертикальное положение и бутылка полетела на пол в аккурат через отверстие между сиденьем и спинкой. Раздался характерный звук разбившегося стекла. Возникла напряжённая пауза. Лицо моего родственника от гнева пылало красным пламенем. — Да ёкарный ж ты бабай, — громко и смачно чертыхнулся он и безнадёжно шлёпнул себя по коленям, — да что ж это творится такое?! Потом встал, повелевающе махнул рукой и скомандовал: — Пошли, едрёна мать, покупать борсетку!
Выбрать спелый арбуз, не разрезав его, непросто. Каждый покупатель — если, конечно, он не покупает наугад — имеет собственные приёмы. Одни подносят арбуз к уху и сжимают двумя ладонями, пытаясь извлечь из плода нужный звук; другие осматривают хвостик, которому полагается быть сухим, но в то же время — не пересушенным; третьи обращают внимание на «загар» плода, который должен быть равномерным, но иметь на одном боку бледное пятно, свидетельствующее о том, что арбуз всё время спокойно лежал и зрел под солнцем, и в этот естественный процесс никто не вмешивался. У моего же отца была собственная методика. Придя на рынок, он выбирал приглянувшуюся палатку с арбузами, подходил к ней и просил продавца разрезать один из них. При этом предупреждал, что если плод будет недозрелым или перезревшим, он его брать не будет. Продавец, будучи профессионалом в этом деле, выбирал, разумеется, самый правильный арбуз. И вот когда он подходил с выбранным арбузом к своему столику, брал нож, чтобы разрезать, отец в это же мгновение останавливал его руку с ножом, благодарил и начинал расплачиваться.
Премьера всех моих работ — от афоризмов до историй — происходит на сайте анекдот.ру. Именно здесь они впервые выносятся на суд читателей, которые могут оценивать любые произведения на сайте не только плюсами и минусами, но и комментариями, если эту функцию не отключает сам автор. Есть у читателей и другая возможность — добавлять автора в стоп-лист. В этом случае работы последнего не будут видны блокирующему. И вот насчёт этой функции я заметил весьма любопытную вещь. Меня внесли в стоп-лист одиннадцать читателей. Причём десять из них — за последние 49 дней. Вначале я не обращал на это внимание и считал, что виноват я сам, и что мне следует писать лучше, чтобы не разочаровывать читателей. Ведь у меня есть тексты, получившие оценки минус 247, минус 154, минус 147. Но вот тут-то и нестыковка вышла. К своему великому удивлению я обнаружил, что все (!) одиннадцать человек, внесших меня в стоп-лист, сделали это в те дни, когда мои работы были в явном плюсе. Это было поразительным открытием. Ведь получается, что эти одиннадцать человек решили меня заблокировать не за неудачные работы, а за успешные. Выходит, что к заминусованным работам они отнеслись с нисхождением, но простить успех не смогли. И вот тут я не знаю, что и думать. Когнитивный диссонанс во всей своей непостижимой красе.
Зашёл в зоомагазин чтобы купить корм для кота. Продавец, верзила-парень, спрашивает: — Вам помочь? — Мне нужен «Киткат», — говорю я. — Шоколадный батончик? — спросил верзила и загоготал. Пока он трясся, я понял, что оговорился. Но решил не мешать продавцу. Смотрел на него и думал: «Какое тонкое чувство юмора, какое изысканное понимание того, над чем смеяться, а над чем — нет». И пока я изумлялся, мальчик лет семи, изучавший рядом с нами хомячков в клетке, укоризненным тоном обратился к продавцу: — Дядя, он имел в виду «Китикет». Вот уж и в самом деле — ум от возраста не зависит.
За три года до конца тысячелетия я со своим учеником Варужаном Акопяном поехал на фестиваль в Канны. Но не на кинематографический, а на шахматный. Впрочем, проходил наш турнир в том самом дворце фестивалей. Конечно же, шахматных впечатлений от поездки осталось немало, но рассказывать о них не буду, так как они представляют сугубо камерный интерес. Был даже один шашечный эпизод — я имел удовольствие наблюдать за сеансом одновременной игры легендарного Тона Сейбрандса. А из нешахматных событий мне в память врезался случай, который вроде бы и не особо примечательный или важный, но всё же весьма запоминающийся. В аэропорту Марселя нас встретил родственник Варужана, респектабельный француз армянского разлива. Ну, или, наоборот, армянин французского разлива. В общем, местный армянин. Было ему на вид лет под шестьдесят и внешне он чем-то напоминал Пласидо Доминго. Мы сели к нему в машину и поехали в Экс-ан-Прованс, город, в котором он жил и владел небольшой гостиницей. Он предложил нам отдохнуть несколько часов, а затем продолжить путь в Канны. Приехав, мы устроились на уютной гостиничной террасе. Родственник Варужана распорядился, и официанты — парень с девушкой — принесли еду. После вкусного обеда нам подали традиционный французский десерт в виде сырных нарезок, что для нас было зрелищем довольно необычным. А уже в самом конце официанты вынесли из кухни праздничный круглый торт и, положив его на соседний столик, принялись разрезать. Поделив торт на несколько равных кусочков в форме секторов круга, они подали в белоснежных стильных тарелках каждому из нас по аппетитному «клину». И тут началось. Мирно беседовавший с нами родственник вдруг изменился в лице, покраснел и стал что-то возбуждённо говорить официантам на французском. Не понимая ни слова, мы с Варужаном тем не менее сообразили, что хозяин их основательно ругает. Отчитав молодых людей, он жестом велел им уйти. Хозяин был заметно расстроен. Через минуту он, однако, успокоился и мы снова принялись беседовать как ни в чём не бывало. Но любопытство распирало меня. Я говорил, а мысли были в другом месте. Я строил разные версии насчёт произошедшего, но никак не мог понять, что вызвало столь внезапный гнев владельца гостиницы. Спросить я стеснялся, но и молчать было трудно. И вот когда через некоторое время мы снова сели в машину и «Пласидо Доминго» повёз нас в Канны, я не выдержал. Набравшись храбрости и приняв максимально безразличный вид, я как бы невзначай спросил, что его так расстроило за обедом. А когда узнал причину, был просто шокирован. Ведь я делал самые разные предположения — это и грязь на тарелках, и недостаточно большие куски торта, и неулыбчивость официантов, но все они немедленно рушились, так как ничего подобного я не заметил, — однако об истиной причине недовольства я бы не догадался и через сто лет. Оказалось, что по этикету тарелка с куском торта должна быть подана на стол клиенту так, чтобы острый конец торта был направлен на него. Делается это для того, чтобы клиенту не пришлось вертеть тарелку, так как самым естественным и удобным местом для первого погружения ложки в кусок торта является именно острый конец. Вот такая французская изысканность.
Мои тексты часто содержат лестные слова о Сингапуре, стране, где мне довелось жить и работать шесть лет. Однако даже в этом благополучном государстве есть явления, которые никак не получается оценить положительно. Например, там практически никогда не уступают место в транспорте. Мы с женой могли подолгу ехать в метро с годовалой дочерью на руках, и никто и не думал подниматься с места. Когда мне стало ясно, что это не случайность, а обычное поведение сингапурцев, я стал интересоваться этой проблемой. Мне захотелось понять причины этого уродливого явления. Ведь должно было иметься какое-то объяснение тому, что прекрасные в целом люди превращались в определённых ситуациях в бездушных эгоистов. Прочитав несколько статей в Интернете и пообщавшись на эту тему с местными знакомыми, я пришёл к выводу, что всему причиной является «киасу» (в переводе с одного из диалектов китайского означает «страх потери»). Этот термин известен всем сингапурцам, которого они хотя и стесняются, но практикуют повсеместно. Вернее так: им не нравится «киасу», применённое против них, но сами его охотно используют. Итак, что же это за «киасу»? Обретя независимость в 1965 году, Сингапур прошёл трудный путь трансформации из страны третьего мира в первый. Крошечная, окружённая недоброжелательными соседями, бедная ресурсами страна импортировала даже пресную воду. И вот в этой чудовищной борьбе за выживание у местных жителей эволюционно сформировался тип поведения «киасу», подразумевающий стремление никому ни в чём никогда не уступать, быть не хуже других, ничего не терять. Вооружившись этой информацией, я стал лучше понимать эгоизм сингапурцев. В их невежливом поведении в транспорте этот страх потери проявляется со всей выпуклостью. Когда двери транспортного средства открываются и сингапурцы входят в него, они с этой секунды начинают «завоёвывать» места и, взяв, уже психологически не готовы его уступать. «Киасу» настолько прочно сидит в сингапурцах, что я ощущал его и в своей тренерской работе. Мне требовалось немало усилий, чтобы объяснить ученикам важность жертв в шахматах. Их разум отказывался принимать тот факт, что в шахматах сплошь и рядом возникают ситуации, когда нужно отдать фигуру или пешку, чтобы взамен получить «нематериальные блага». — How? Give a pawn? For free? No!! — восклицал один мой ученик так, что я вспоминал эпизод фильма «Операция Ы и другие приключения Шурика», когда персонаж Юрия Никулина недоумевал: «Разбить?.. Пол-литра?.. Вдребезги?.. Да я тебе за это!..» И мне приходилось долго выбивать «киасу», объясняя, что пешка даётся вовсе не бесплатно, а за позиционные выгоды. Но закончу я всё-таки свой рассказ на позитивной ноте. Однажды, когда я ехал в переполненном автобусе домой, на одной из остановок, кряхтя, вошла старушка-китаянка лет под девяносто. И тут еле-еле поднялась и уступила ей место другая старушка-китаянка, лет на двадцать моложе, тоже с палочкой, руки дрожат, один глаз заплывший. Я смотрел на «молодую» старушку с нескрываемым восхищением. «Киасу» не затронул её. Она родилась гораздо раньше Сингапура.
Гроссмейстер В., с кем я работал в одной школе, однажды попросил у меня в долг пятьдесят долларов, обещая вернуть через неделю. «Не торопись, — сказал я, протягивая деньги, — возвратишь, когда сможешь». Через два-три дня я заметил, что В. изменился в поведении. Он старался «не замечать» меня, а когда мы всё же пересекались, здоровался подчёркнуто сухо. Спустя ещё несколько дней он при встрече демонстративно отворачивал голову. Не понимая, что происходит, я гадал, чем же мог обидеть коллегу. Но тщетно. Наконец, до меня дошёл замысел В. Он хотел, чтобы я обиделся на то, что он «обиделся», и не просил бы вернуть свои деньги назад. Ему было неведомо, что я, живя по принципу «дал в долг — забудь, а взял — помни», не стал бы этого делать. Но циничная уловка В. сильно рассердила меня, и когда мы в очередной раз столкнулись, и он отвернулся, я его одёрнул: — Мне жаль, что одолжив тебе пятьдесят долларов, я испортил наши отношения, и поэтому сейчас ты вернёшь эти деньги. В. вздрогнул от неожиданности. — Да, да, конечно, — засуетился он, доставая из кармана бумажник, — извини, что задержал. Со следующего дня В. был приветлив, как прежде.
В одно время я увлекался минералогией. Заразил этим и своих малолетних тогда детей. По воскресеньям я ездил с ними куда-нибудь за город, и мы лазили по всяким возвышенностям, спускались в овраги, ища интересные камешки. В основном это были куски горных пород, вулканические камни и очень редко — минералы. Весь процесс мы называли «охотой на камни». Иногда она была безуспешной, и тогда мы, словно неудачливые рыбаки, которые покупают рыбу, чтобы не прийти домой с пустыми руками, тоже приобретали что-нибудь на блошином рынке. Всё самое интересное из найденного или купленного мы дома раскладывали на книжных полках. Однажды к нам пришёл сосед. Заметив нашу коллекцию, он подошёл к полкам и стал с интересом рассматривать «экспонаты». Потом взял один из них в руки и спросил: — А это что — золото? — Нет, это халькопирит, — ответил мой восьмилетний сын, — его ещё называют золотом дураков.
Видное место в обсценной лексике занимает широко известное слово, которое начинается на «п» и заканчивается на «ц». Не «подлец», другое. Оно в своём роде уникально, ведь кроме него любое другое нецензурное слово вполне можно заменить пристойным синонимом. У нашего шестибуквенного существительного имеются два основных значения, и у обоих нет такого же яркого и точного заменителя. В первом значении можно перепробовать много синонимов — конец, финиш, катастрофа, смерть, хана, труба, кирдык, — но ни один из них не может передать всю колоритность, сочность и содержательность нашего уникального ненормативного слова. А со вторым значением вообще беда. Согласно словарям, это «нечто, что не поддаётся никакому описанию, никакому сравнению; нечто из ряда вон выходящее, неимоверное, исключительное по силе или степени проявления». Почти как в известной сказке: «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Или взять три жалких эвфемизма: песец, писец и пипец. Песец — это милый хищный зверёк, и ничего больше. Писец — это писарь, переписчик. А от пренеприятного третьего слова — «пипец» — просто выворачивает. Сразу возникает ассоциация с пипеткой. Хотя слово «пипетка» само по себе в сто раз экспрессивнее убогого словечка «пипец». В общем, получается, что популярное нецензурное существительное мужского рода с ярко выраженным женским началом затыкает за пояс все его легальные аналоги. И это как раз та самая ситуация, которую можно охарактеризовать одним единственным словом. Тем самым словом, которое начинается на «п» и заканчивается на «ц».