Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Леонид Хлыновский
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Как всем хорошо известно, Пётр I не только "прорубил окно в Европу", но и "отворил нам ворота в Азию": по итогам Персидских походов 1722-23 годов Россия присоединила к своей территории южное и западное побережья Каспийского моря. В первом походе в свите Петра находился ездовой Иван Балакирев, молодой балагур и насмешник - "Иван, который за словом не лез в карман". Царю требовался рядом человек, способный в нужную минуту развеселить, снять напряжение. В своё время эту роль исполнял Алексашка Меншиков, но за двадцать с лишним лет государевой службы Александр Данилович подустал и утратил былую весёлость. Балакирев не обладал амбициями Данилыча, но зато отличался умением подмечать смешное, фантазией, талантом импровизации. Шутки Балакирева били без промаха, и недоброжелателей у него хватало - какому царскому сподвижнику понравится, чтобы его выставляли дураком? Меншиков шута терпеть не мог, его рассказы о Персии и персиянах называл враньём и глупостью. - Да знаешь ли ты, какой у персиян язык? - насмешливо спросил светлейший князь у Ивана. - Знаю, как не знать! - уверенно заявил Балакирев. - Да какой же? - настаивал Меншиков. - Да такой же красный, как у тебя, Алексашка, - отвечал дерзкий шут под общий хохот.
Граф Фридрих фон Ангальт или попросту Фёдор Евстафьевич приехал в Россию по приглашению Екатерины II и в 1786 году занял пост генерал-директора Сухопутного шляхетного кадетского корпуса. Достойный сын века Просвещения, Ангальт превратил кадетский корпус в "Рассадник великих людей", к своим подопечным относился, как добрый отец, поощрял у них любовь к знаниям и снисходительно относился к проделкам - при Фёдоре Евстафьевиче кадетов не наказывали розгами. Ангальт имел обыкновение приезжать в корпус рано и лично будить воспитанников, ласково приговаривая: "Bonjour, mes enfants, il est temps de se lever!". Кадеты ругались спросонья, а прилично выучившийся по-русски Фёдор Евстафьевич делал вид, что их не понимает. Фон Ангальт одевался на прусский манер и носил длинную косу. Шкодливые кадеты однажды нарисовали на стене карикатуру на чудаковатого директора и с замиранием сердца ждали, что же будет. Граф Ангальт, проходя мимо карикатуры, сразу же её заметил, остановился и стал разглядывать. Дурацкая фигурка с красным носом и длинной косой не оставляла сомнений, кто послужил для неё моделью. Дежурный офицер с побагровевшим от гнева лицом приказал принести тряпку... Но Ангальт неожиданно сказал сопровождавшим его преподавателям: "Меня так любят кадеты, что даже нарисовали мой портрет. Мне это очень приятно, пожалуйста, не стирайте!". Напроказившим кадетам стало очень стыдно, они бросились умолять Фёдора Евстафьевича позволить им стереть злосчастное изображение, но мудрый директор своё решение не изменил...
Поехали как-то два соседа на базар вино продавать. По пути они сели передохнуть и закусить. - Хорошо бы сейчас по стаканчику винца выпить, - вздохнул один. - Хорошо-то хорошо, но вино мы везём продавать и нельзя тратить даром ни капли! - рассудил второй. Тогда первый обшарил карманы, нашёл медный пятак и говорит соседу: - Налей-ка мне винца на пятачок. Налил ему сосед один стакан, потом вернул тот же пятак и попросил: - А теперь ты мне налей. Так ходил этот пятак из рук в руки, пока не опустели оба бурдюка, и их хозяева захрапели, хмельные и довольные торговлей. Так выпьем же за удачную сделку!
Пьетро Витали не замечал в своём сыне Джованни склонности к искусству, пока однажды они вместе не зашли в мастерскую Ивана Акимова, где в то время отчеканивались только что отлитые бронзовые тритоны для петергофского фонтана "Нептун". Диковинные тритоны настолько поразили двенадцатилетнего мальчика, что он, придя домой, вылепил их из глины по памяти. Старый Витали показал фигурки тритонов своему знакомому, скульптору Августино Трискорни, державшему на улице Гороховой мастерскую по изготовлению мраморных надгробий. Трискорни оценил способности Джованни и предложил ему стать своим учеником. Так начался творческий путь замечательного скульптора Ивана Петровича Витали, автора горельефов "Поклонение волхвов" и "Святой Исаакий благословляет императора Феодосия" на фронтонах Исаакиевского собора, памятника Павлу I и статуи Венеры, снимающей сандалию. Ему не пришлось окончить курс в Академии художеств, занятия он посещал урывками, нужно было работать. Иван Петрович очень об этом жалел и учился всю жизнь. С рисунком Витали помогал по дружбе Карл Брюллов, блестящий рисовальщик. "Итальянцы в России", они ходили друг к другу в гости, хлебосольный Иван Петрович угощал приятеля вкуснейшими спагетти, а потом Карл Павлович любил затянуть "Вы послушайте, ребята, как живали в старину..." из новомодной оперы Алексея Верстовского "Аскольдова могила". Витали, подпевая, безбожно фальшивил, а Брюллов за это очень на него сердился. Однажды Брюллова спросили, почему он в гости к Витали ходит, а в мастерскую - никогда? Брюллов от ответа уклонился, а дело оказалось в том, что добрейший Иван Петрович имел обыкновение приглашать в мастерскую шарманщика и часами работать под тоскливое дребезжание шарманки. Как же это мог выдержать Брюллов, ценитель хорошей музыки и друг Михаила Ивановича Глинки?!
На одном из лицейских балов совсем ещё юный Пушкин познакомился с очаровательной Наташей Кочубей и немедленно в неё влюбился. Дочка министра внутренних дел Виктора Павловича Кочубея на чувство лицеиста не ответила, но дружеское отношение к поэту сохранила на всю жизнь. А через шестнадцать лет Пушкин начал писать поэму о преступной любви дальней родственницы Наташи к гетману Мазепе. Любовная линия Мария (так назвал свою героиню Пушкин в ущерб исторической правде) - Мазепа быстро исчерпала себя, и поэма застопорилась. Непоседливый гений писал урывками, и только когда наступил сентябрь, и погода в Петербурге окончательно испортилась, Александр Сергеевич принялся за поэму снова. Пушкин сам признавался, что более всех времён года любил осень, потому что именно тогда с полной силой овладевал им "бес стихотворства". За окном хлестал холодными плетьми дождь, а к поэту на огонёк являлась его муза. Рифмы лились неудержимым потоком. Пушкин писал днём, вынужденно отрываясь на обед, когда голод уже не давал возможности сосредоточиться, а ночью бредил стихами, вскакивал с постели и записывал пришедшие к нему строфы. Поэма из лирической превращалась в героическую, из "Мазепы" - в "Полтаву". За две недели "Полтава" была окончена, долго, тщательно и вдумчиво отредактирована и увидела свет в конце марта 1829 года. Успеха поэма не имела. Публике она оказалась не по зубам, критиков раздражала своей двойственностью. Пушкину пришлось оправдываться за употребление "бурлацких выражений" вроде "Ого! Пора! Вставай, Мазепа", за то, что Мазепа получился слишком злым, а Карл - сумасбродным, уверять читателя, что девушка таки может полюбить старика. Статью, в которой поэт защищал своё творение, он назвал "моей Полтавской битвой". Годы прошли, и стало ясно - эту битву Пушкин выиграл.
