15.06.2000, Остальные новые истории
Принадлежу я к тому типу дураков, которые век живут - век учатся и, сами
понимаете, помирают. Так что студенчество мое продолжается уже 11 лет и 4 ВУЗа,
и воспоминаний накопилось соответственно. Расскажу несколько в хронологическом
порядке.
История 1 (август 1990): ОВОЩИ и ФРУКТЫ
Послали нас, маленьких, бедненьких, только на матфак поступивших, овощи собирать
в подшефный колхоз. Мы, конечно, выкручивались, как могли - кто женился срочно
и со страшной скоростью, кто поехал во Тьму-Таракань к умирающей тетушке, а кто,
по наивности, медицинскую справочку принес о том, что он уже умер и единственное
на что отныне способен - учиться математике. Среди этих последних - я и двое
других действующих лиц: X (женовидный математик) и Y (относительно мужевидный
математик). Но нас, «справочников», декан по головке погладил и на овощи таки
отправил.
Приехали. Поле голое. Школа невдалеке. Барак для девочек - налево, для мальчиков -
направо. Свет выключают в 22.00. Но лично я засыпаю в 21.00, героиня X - в 24.00,
а герой Y - в 20.45 (после вечерней сказки по ОРТ). Остальные женовидные
математики в барак не пошли, а устроили пикничок с костром и страшными историями
о том, что делают дикие колхозники с невинными девочками, приезжающими на овощи
и живущими в ничем не защищенных бараках, а также как добиться их мягкой посадки
на 8-11 лет без своевременного судебно-медицинского освидетельствования.
Раннезасыапющий герой Б., испугавшись за свою невинность, отправился спать
пораньше. Раннезасыпающая я отправилась осмотреть школьную библиотеку, да там
и уснула. Позднозасыпающие женовидные математики, наболтавшись, во тьме кромешной
добрались до своего барака, разделись под чей-то мирный храп и легли. Храп стал
воинственнее. Девочки принялись обсуждать, что за толстая корова в углу
размычалась. Храп стал обиженней и громче. Девочки решили вести себя тихо -
дай Бог, «корова» успокоится. Храп стал торжествующим и громогласным. Девочки
решили принять суровые меры: достали тусклый карманный фонарик и, как есть
неглиже, принялись переворачивать храпунью на другой бок. К ним повернулась
круглая печальная с пробивающимися усами рожа героя Y. Героиня X, которая
оказалась ближе всех (и более всех неглиже), издала безумный вопль, к которому
присоединился визг Y (вот оно, осуществление страшных историй, причем сразу для
двоих!) - я проснулась в школе (естественно!), испугалась за свою невинность
(естественно!), и помчалась будить куратора-преподавателя в барак для мальчиков,
где имела бешенный успех: еще бы - под такие звуки из соседнего барака явиться
при всем параде с заспанной рожей и приняться дергать за ногу малознакомого
преподавателя! Куратор наш быстренько разобрался в ситуации (у Y оказались правая
с левой руки перепутаны, и его просто потянуло не туда. Барак был пустой,
он тихонько устроился в уголке и захрапел), перевел Y в правый барак, а девочкам
пообещал на следующую ночь нанять охрану из числа амбалов с географфака. Мне же
велел забрать мою раскладушку в школу, ночевать там и больше ему по ночам ноги
не отрывать.
И было утро, и был вечер, ночь вторая.
Я уже безгрешно почивала в школе. Радостно обсудив вчерашнее, мальчики под ручки
проводили Y в свой барак и отправились на вечерний пикничок с костерком и все
теми же страшными историями. Вернувшись, они обнаружили, что храп действительно
невыносимый и решили пошутить - отнесли Y к самому порогу женского барака.
X, которая теперь легла поближе к выходу - чтоб поскорей сбежать в случае чего,
разбуженная уже знакомыми звуками, встала прогуляться и - о ужас! - напоролась
на раскладушку, которая немедленно принялась визжать хуже давешнего. X традиционно
взвыла, прибежали нанятые амбалы-географы, стали тоже орать. Я проснулась
в школе - ну и побежала куратора за ногу дергать! Когда, наконец, дали свет,
обе стороны конфликта - X и Y - указали куратору на амбалов-охранников как
на насильников, пытавшихся их обесчестить (обоих).
И было утро, и был вечер, ночь третья.
Бедный наш задерганный куратор ушел спать на соседний временный колхозный стан
(метров 300), я - в школу, Y - в барак для мальчиков, X - в барак для девочек,
девочки и мальчики - на вечерний костер. На этот раз, по возвращении, мальчики
терпели жуткий храп аж до 4 часов утра. В этот час самоубийств нервы у них сдали,
и они вынесли Y вместе с раскладушкой подальше, прямо на помидорные грядки.
А я, надо сказать, если кураторов за ноги не дергаю, то именно в это время
и встаю. Иду я эдак по полю, по туману - и слышу вдруг тихое и жалобное:
«Ау! Аууу!». Подхожу ближе - Y в одеяле как Цицерон в тоге, раскладушка под
мышкой, лицо с пробивающимися усами - печальное донельзя. И говорю ему:
«Заблудился, бедненький! Замерз маленький! Идем, радость моя - отведу, куда тебе
надо». И беру его за ручку, и веду в барак, и дергаю за ногу на первой же
раскладушке, и говорю: «X! Тут к тебе пришли…»
Продолжение в визгом, воплем, куратором и амбалами вы уже читали.
P.S.: в тот же день куратор вызвал X, Y и меня, и, еле сдерживая хохот, спросил:
«Вы, трое, - у вас там справки были какие-то? Что вам работать в поле нельзя?
Ехайте отсюда подальше - здоровье беречь - и желательно в разные стороны!»