Не мое
автор Андрей Яшин
М О Р Г
«... а в остальном они милые и добрые люди.»
Н. В. Гоголь
Лучшие годы моей юности прошли в морге. Собственно в двух
моргах — один был маленький, провинциальный, а другой принадлежал
крупной московской клинике. Оба эти заведения роднило одно: мы пили. Да
как! С тех пор у меня нет сомнений в том, что если бы водку надо было
пить рюмками (как делают некоторые невоспитанные люди), то ее и
продавали бы в рюмках. Но ведь водку продают в бутылках!!! Теперь,
вспоминая юность я понимаю, что пили мы даже не бутылками, а
смертельными дозами, то есть, перефразируя известный афоризм: «Одна
смертельная доза — много, две — мало, а три — в самый раз». Кроме того,
в те годы мой друг-патологоанатом вывел следующее определение водки:
ВОДКА* — ВКУСНЫЙ, ПОЛЕЗНЫЙ И ПИТАТЕЛЬНЫЙ ПРОДУКТ.
ПИТЬ ЕЁ НУЖНО, ЛЕГКО И ПРИЯТНО .
Вообще, среди обывателей бытует мнение, что в морге пьют из-за соседства
с мертвецами. Авторитетно заявляю: «Ни в коем случае!» В морге пьют
потому, что у работников морга, в отличии от врачей клинических
отделений, более спокойные пациенты, которые не отвлекают их своими
мелочными проблемами.
Как следствие, остается больше свободного времени для самосозерцания. А
со свободным временем ведь знаете как: выдалась минутка, посмотрел, к
примеру, в окно, а там Родина... Ну как тут не пить? Или что, к окнам не
подходить теперь? В связи с этим вспомнилась недавняя посадка в
Шереметьево. Когда наш ИЛ-86 довольно жестко сел, а потом еще
разок-другой прыгнул по полосе у меня и нескольких пассажиров вокруг
одновременно вырвалось: «Родина, бля!».
Так вот: в морге пили не от соседства с мертвецами. Скорее мертвецы
должны были запить от соседства с нами. Чего стоили, например дни
рождения сотрудников... После одного из таких гульбищ, во время которого
ночные санитары — наглые здоровые мужики, половина - со сроками, сидели
запершись в своей конуре и боялись высунуть нос — мне позвонил друг и,
поинтересовавшись состоянием моего здоровья, спросил: «А ты случайно в
шпроты не падал?» Я ответил, что нет. А я, — сообщил он — кажется задел
рукавом банку, и, судя по виду куртки, банка эта была высотой где-то
метр и метра два в диаметре. Еще последствиями дня рождения явились:
разнесенный нунчаками туалет (один из гостей слишком долго там сидел),
оторванные двери шкафа (один из присутствующих использовал их как
одеяло), непроизвольная дефекация (в просторечии — обосрался) другого
участника торжества, укушенная собака дворника (сама виновата), выбитые
стекла и расстрелянные из пневматики лампы — не в счет. А как потом все
радовались, что было лень лезть в багажник за канистрой с бензином!!!
(нам вдруг показалось, что в помещении прохладно). Справедливости ради
надо заметить, что так проходили только дни рождения и официальные
праздники — событие все-таки. В другие дни нормы приличия и вовсе не
соблюдались... Как-то раз к нам привезла труп "Скорая Помощь", и пожилой
врач с ностальгией в голосе сказал, показав на один из столов: «Я, когда
студентом был, на этом столе трупы вскрывал». «Подумаешь, — заметил
стоявший рядом со мной молодой судебный эксперт — я вот на том столе
вчера трахался... »
В общем, вы понимаете, что морг был прекрасным местом. Как тяжело было
уйти оттуда домой! Один мой друг рассказывал об этом так: «... Я
открываю глаза, а передо мной паркет. А надо мной — дверь с табличкой
"Выход".
Тогда я понял, что надо домой идти... »
Иногда морг становился центром внимания всей больницы. Например, однажды
к нам в клинику привезли довольно молодую и вполне здоровую женщину.
Особых жалоб она не предъявляла, но сознание периодически теряла, и
никто не мог понять — от чего. Убивали тетку всем коллективом и когда
она, вполне закономерно, оказалась в морге, у лекарей возник весьма
сильный ажиотаж:
«Кто же все-таки сделал решающий выстрел и получит "звездочку на
фюзеляж"? ». На вскрытие явились практически все, а вскрывать досталось
Алексею Валерьевичу Е. патологоанатому весьма грамотному, но горькому
пьянице. Е. в этот день был еще трезв и вскрытие провел весьма
показательно, вполне удовлетворив любопытство присутствующих. Однако,
случай решено было вынести на всеобщее обсуждение на еженедельной
научно-практической конференции. В тот же миг в морге был распространен
устный приказ заведующего: «Валеричу до конференции не наливать, денег
не одалживать и глаз с него не спускать!». Пару дней Алексей Валерьевич
Е.
ходил мрачный и трезвый — ему предстояло делать основной доклад на
конференции. Контроль за Е. прервался буквально на пару минут перед
самым началом конференции. Когда на него снова посмотрели, он оказался
уже пьян в стельку. И даже навалил в штаны (от натуги сочинить доклад,
видимо). В
таком виде он влез на кафедру в конференц-зале и прорыгав что-то
невнятное
— уснул. Наступила минута молчания. Главврач грозно смотрел на
заведующего, заведующий прикидывал, как найти новое место, в задних
рядах довольно громко хихикали, Е. храпел в микрофон... Положение спасла
Елена Григорьевна, заместитель заведующего. Она тоже присутствовала при
вскрытии, и вполне могла доложить по существу. В общем микрофон
отключили, Елена Григорьевна ввела присутствующих в курс дела и
обрисовала картину группового убийства. Все вошло в рабочее русло,
эскулапы плотоядно смаковали расправу над больной, и про висевшего на
кафедре Е. все забыли.
В конце концов главврач объявил: «А теперь пусть Елена Григорьевна
ответит на вопросы». В этот момент на кафедре поизошло шевеление и Е. не
просыпаясь объявил: «Не-а... Лексей Валерьч... » и хмыкнув погрозил
аудитории пальцем... А знаете, что в итоге никому ничего за это не было?
Теперь знаете...
Кстати, Алексей Валерьевич еще и совмещал должности. Кроме работы
прозектора он учил студентов-медиков делать на трупах различные
операции, а по окончании практики подписывался в зачетной кинжке
«Художественный руководитель Е. А. В.». Еще совмещал и наш бывший
заведующий (к тому времени он был просто прозектором). Раза два в неделю
к нему приходили по несколько очень крепких мужчин в белых халатах и он
уединялся с ними в отдельном секционном зале, куда никого не пускал. А
когда он умер, то на похороны пришли почти все офицеры Софринской,
кажется бригады спецназа...
... Маленький переферийный морг, где мне посчастливилось работать,
распологался в весьма живописном месте — на старом кладбище в помещении
бывшей часовни. Теперь часовню снова отдали церкви и бизнес на
покойниках делает не санитар, а поп. Видимо считается, что поборы от
попов лучше, чем поборы от санитаров... Расположение морга было
примечательно еще и вот чем: если идти к центру города, то путь пролегал
мимо следующих заведений: роддом, больница, вытрезвитель, морг... Что
вполне обрисовывало жизненный путь жителей уездного города и окрестных
деревень (для полноты картины надо бы добавить еще тюрьму и военкомат,
но это уже литературщина).
В отличие от столичного морга у нас было маленькое помещение, и не было
холодильников. Зимой это не вызывало проблем, зато летом это вызывало
комиссии из горисполкома, облздрава СЭС и прочих сволочных заведений, в
которых прекрасно знали о положении дел, но считали своим долгом
регулярно приезжать и, морща носы, объявлять: «Боже мой, да у вас же тут
запах!»
«Это еще что, — радостно отвечал им санитар и замечательный человек Вася
—
у нас тут еще и черви есть (и он открывал дверь в хронилище) — ведра
два наберется, рыбу пойти половить... » После этого кому-либо из членов
комиссии делалось дурно и комиссия удалялась, обещая закрыть нас за
антисанитарию. Однако вместо нас почему-то всегда закрывали морг в
соседнем городишке и мы начинали радостно принимать трупы за два района.
При том, что число работающих (ты, да я, да мы с тобой) оставалось
прежним. В общем, в жару к моргу не подлетали даже вороны — их тошнило,
а мы ничего — работали.
Иногда, из-за недостатка помещений, производственный процесс выносился
на улицу. Как-то раз я шел на работу и обнаружил за углом морга
всхлипывающую бледную старушку. «Сдаваться пришла,» — решил я. Но бабка
вцепилась мне в рукав и запричитала. «Молодой человек, проводите меня.
Мне на могилу к мужу идти, а я боюсь.» «Не бойся, бабка, — ответил я и
сделал попытку вырваться — не встанет твой муж». «Да муж-то, царствие
ему небесное, не встанет, — конючила старуха, — а вот людоед там... » и
она показала в сторону морга. Сказав что-то вроде «Совсем рехнулась,
старая... » я поволок старуху по дорожке мимо морга. Внезапно бабка
пискнув «Вот он, антихрист!»
отпустила мой рукав и осеняя себя крестами бросилась бежать прочь; мне
же открылось замечательное зрелище: в дверях морга стоял, расстегнув
халат на волосатой груди, хороший человек и санитар Вася и полировал
большим секционным ножом бедренную кость. Периодически он подносил кость
к глазам и внимательно ее разглядывал. Вася явно прибывал в полной
гормонии с собой и природой — старуху, как и въющихся вокруг мух, он
даже не заметил...
Вывести санитара и хорошего человека Васю из равновесия вообще было
очень трудно. Как правило, безутешные родственники умерших, забирая труп
давали определенное количество денег, что, разумеется приветствовалось;
но некоторые несознательные элементы давали просто бутылку плохой водки
присовокупляя что-то вроде: «Вы все тут пьяницы, вот и выпейте за его
царство небесное» (претендент на райские кущи был застрелен милицией,
когда пытался порубить топором родню). В таких случаях Вася (санитар и
хороший человек) отвешивал земной поклон и говорил: «Хоронить вам, не
перехоронить.»
Хоронили они славно. С размахом. Так же, как играли свадьбы или
провожали в армию (тюрьму). Если за покойным (как правило утонувшим по
пьяни в пруду или в собственной блевотине) являлась большая толпа
нетрезвых друзей и родственников, то можно было быть увереным, что к
девятому дню поминок (не к поминкам на девятый день, а именно к девятому
дню поминок) кто-нибудь из них окажется в морге по аналогичной причине.
Это не принимало характер неуправляемой цепной реакции в только силу
ограниченности финансов, а также запасов самогона и суррогатов алкоголя
у населения. До сих пор я, проходя по местному кладбищу, не могу
удержаться от улыбки, читая на некоторых памятниках «Трагически погиб».
Какая же это трагедия, если человек обожравшись до одури денатурата
полез на дерево и прыгнул оттуда в местную лужу, но не долетел, а
собутыльники обратили на случившееся внимание только утром, да и то
потому, что Федя что-то опохмелиться не идет? А чего стоят трогательные
эпитафии (ох уж эта народная поэзия!) по безвременно ушедшим мужьям и
отцам семейств! Вся безвременность заключается в том, что очередного
Федю-Васю-Колю утром не нашли в канаве, в которой он родился, вырос, и
сделал детей (таких же ублюдков), и из которой он уходил только в армию
и/или в тюрьму. И случилась эта трагедия вовсе не потому, что
Петя-Витя-Толя не разошелся на станции с поездом (он мужик был здоровый
— утверждали собутыльники), а очевидно из-за того, что он покинул родную
канаву (ну, микроклимат там видимо особый, да и ностальгия, опять же)...
А летом начинались дачники... Они, пьяные тонули в пруду и падали со
столбов, пытаясь обрезать провода сволочу-соседу (И зачем полез?... —
причитала безутешная вдова — лучше бы сарай подпалил...). Дети дачников,
катаясь на различных двухколесных транспортных средствах, просто не
давали прохода фурам. Фуры почему-то не страдали...
Как-то раз мы реставрировали девочку лет 15 с помощью большого набора
польской косметики. Набор родственники натоятельно потребовали вернуть:
«У нас еще дочка есть!» («Хоронить вам, не перехоронить» — сказал
санитар).
Дачники привозили своих стариков и те умирали на дачах от жары, пока их
дети/внуки оттягивались без надоедливых дедов/бабок в ставших вдруг
просторными городских квартирах. Потом они приезжали на
субботу-воскресенье и блевали на раздувшиеся трупы (от скорби и
осознания, наверное). «Сделайте с ним что-нибудь! » — говорили они,
стараясь не смотреть в сторону носилок и зажимая носы надушенными
платками «Что, например?!» «Ну, чтобы не хуже, чем у
Ивановых-Петровых-Сидоровых... У
них, давеча, тоже... А в гробу, как молодой лежал... Все хвалили
очень...»
И мне хотелось лицензию на отстрел... Или без лицензии... И никто бы не
стал искать, а стал, так не нашел бы. Это очень просто: сделать так,
чтобы никто не нашел...
* Под словом "водка" подразумевается химически чистый этиловый спирт
немного разбавленный водой. В ряде случаев оный спирт заменяется тиолом
или любой воспламеняющейся бесцветной (мы же не алкоголики какие-нибудь)
жидкостью. В этом случае воду добавлять необязательно. (Примечание А. В.
Саенко)