Чемпион 2007 года - Филимон Пупер (2 место)

История о русском гении и американской смекалке.

Рассказал один знакомый доктор. Занесло его за каким-то чертом-дьяволом
в американскую глубинку, не то на стажировку, не то на конференцию. Штат
Канзас, если мне память не изменяет. Прямо посреди кукурузного поля
стоит новехонький госпиталь, оборудованный по последнему слову техники.
Доктор там, в числе прочего, снимал показания с каких-то мудреных
медицинских приборов.

Вот, значит, снимает он показания, а прибор вместо нормального графика
начинает показывать фиги с маслом. Доктор зовет дежурного техника, тот с
видом ученой обезьяны тычет в кнопки и говорит:
- О-о-о, тяжелый случай, надо звать Бэзила.

Звонит куда-то, и через полчаса является парочка. Впереди молодой мулат
с видеокамерой, очевидно не Бэзил. За ним мужичок - тоже явно не Бэзил,
потому что дядя Вася-сантехник. Как будто его только что вынули из
бойлерной и прямо так перенесли в Канзас - с трехдневной щетиной,
чинариком на губе (курить в госпитале строжайше запрещено!) и носом, в
прожилках которого читается вся история российского алкоголизма.

Дежурный берет дядю Васю, как маленького, за руку, подводит к прибору и
тычет пальцем в фиговые показания. Дядя Вася кивает - понял, мол,
достает из кармана отвертку, в мгновение ока разбирает прибор на
составляющие и начинает его ремонтировать. При этом он подробнейшим
образом объясняет мулату процесс ремонта. Правда, английских слов в его
речи всего три: "зис", "зэт" и "окей", а остальное - русский,
преимущественно матерный. Мулат, нисколько не смущаясь таким языковым
несоответствием, радостно лыбится и снимает весь процесс ремонта на
камеру.

Через десять минут прибор показывает ровно то, что надо. Дядя Вася с
мулатом собирают инструменты и сваливают. Доктор, слегка отойдя от
офигения, спрашивает дежурного, что это было за явление природы.
Дежурный поясняет:
- У нас своих опытных ремонтников нет, вот, прислали этого из Нью-Йорка.
Золотой человек, знает наизусть всю госпитальную технику, может починить
что угодно. Раньше мы чуть что вызывали специалистов из
фирмы-производителя, теперь горя не знаем, экономим миллионы долларов.
Вот только по-английски совсем не говорит, научить никого не может. Если
сопьется или вернется обратно в Нью-Йорк - все, мы пропали. Вот директор
и распорядился снимать всю его работу. Мы потом эти записи отправляем в
Нью-Йорк, там один парень их переводит. У нас скоро будет полный
комплект видеоинструкций на все случаи поломок.

А вы говорите - утечка мозгов.

Поздние брежневские годы, общага МПТИ (Московский
подзаборно-технологический). Четвертый курс, почти все уже парами.
Ситуация из классического анекдота: есть кого, есть чем, но
катастрофически негде. В общежитии два отдельных крыла - мужское и
женское, вахтеры звереют. Время от времени удается обмануть их
бдительность, уговорить соседей погулять пару часов и избежать облавы.
Но организм требует большего, и постоянно ищутся альтернативные
варианты.

Одно время уровень спермотоксикоза снижали расположенные по соседству
бани, где семейные пары пускали в одну душевую кабинку без документов.
Пускали до тех пор, пока парочка идиотов не занялась делом,
прислонившись изнутри к дверце кабинки. Сопромат они знали плохо,
прочность дверных петель не рассчитали и в разгар процесса вылетели в
коридор, прямо под ноги контролерше и ожидающим своей очереди
добропорядочным гражданам. После этого лавочка закрылась.

К счастью, на потоке учится Марина Потоцкая, москвичка и обладательница
- не знаю, какими буквами написать, чтобы отразить уникальность ситуации
- СОБСТВЕННОЙ ОТДЕЛЬНОЙ КВАРТИРЫ. Никакого мажорства, самая обыкновенная
семья. Просто квартира бабушкина, бабушка уже не ходит, и родители
забрали ее к себе, а дочку выселили на освободившуюся жилплощадь.
Маринка, добрая душа, стала давать запасные ключи сперва ближайшей
подруге, потом еще двум и наконец - близким друзьям обоего пола, то есть
почти всей группе. Установилось своего рода дежурство. Ключи выдаются на
день с двумя условиями: убрать следы пребывания и исчезнуть до шести,
когда хозяйка возвращается из читалки. Сама Марина квартиру по
назначению не использовала: нехватка парней в институте, умноженная на
низкую самооценку, зрение минус пять и разбитое еще на первом курсе
сердце.

Из почти сотни студентов курса только один ничего не знал о Марининой
квартире, да и вообще мало что знал об окружающей действительности. За
четыре года никому не пришло в голову заговорить с Аркадием на темы,
отличные от "дай списать" и "объясни теорему". Он и выглядел-то даже не
как ботаник-заучка, а как карикатура на ботаника: тощий, длинный,
лохматый, согнутый от стеснения буквой "Г", мучимый всеми известными
психиатрии комплексами и еще некоторым количеством неизвестных.

Последние пару лет Аркадий мучительно страдал от затянувшейся
девственности, но выхода для себя не видел. Легкодоступные девушки
вызывали у него омерзение, а с труднодоступными требовалось как минимум
заговорить и некоторое время беседовать на посторонние темы, а это было
для него невозможно, при первой же попытке открыть рот без конкретной
необходимости он впадал в ступор. Со среднедоступными девушками дело
обстояло совсем плохо: и ступор, и отвращение.

Итак, общага. В мужском туалете беседуют два доблестных студиозуса:
- Что, стояк?
- А ты как думаешь? Две недели без секса. Сперма скоро из ушей польется.
- Что ты мучаешься, сходи к Маринке.
- Потоцкой? Я не очень-то ее знаю, неудобно.
- Брось, она никому не отказывает. Просто подойди и попроси ключи.
- Думаешь, даст?
- Конечно, она всем дает. Только не на завтра, завтра к ней иду я.

Аркадий, слышавший весь этот диалог из туалетной кабинки, от изумления
едва не упал с толчка. Надо же, Потоцкая - и всем дает! Кто бы мог
подумать! Марина, даже с учетом вновь полученной информации о ее
сверхдоступности, отвращения не вызывала, и Аркадий понял, что это его
единственный и последний шанс. Две недели он собирался с духом, наконец
подошел к Маринке и, мучительно краснея, бекая и мекая, попросил ключи.

Марина посмотрела на него с интересом: ну и ну, и на такое чудо нашлась
охотница. Наверняка не из нашего института, а то я бы знала.
- Да не красней ты так, дело естественное, - сказала она, протягивая
ключ.- Адрес знаешь? Записывай. Завтра как раз свободно. И постарайся
успеть до шести.

Назавтра Аркадий вне расписания помылся в душе и сменил белье. Без
четверти шесть он, благоухая одеколоном "Шипр", с тремя гвоздиками и
тортом "Снежинка" вошел в квартиру, уселся на табурет в прихожей и стал
ждать. Воображение рисовало такие картины, что он едва не терял
сознание. Наконец появилась Марина.
- А, ты еще здесь. Ты один? (Она хотела бы посмотреть на избранницу).
- Один. (Она что, групповухой тоже занимается?) Вот, - Аркадий ткнул в
нее букетом и тортом.
- Ой, это мне?
Марина была приятно удивлена. До сих пор никто из постояльцев не
догадался подарить ей хотя бы шоколадку.
- Ладно, пошли пить чай. Ванная здесь, помой руки, а я пока переоденусь,
- сказала она.

То есть она думала, что так сказала. На самом деле фраза была короче, а
может, Аркадий от волнения пропустил некоторые слова мимо ушей. Во
всяком случае, услышал он следующее:
- Ладно, пошли. Ванная здесь. Я пока переоденусь.

В свете всего предыдущего толковать сказанное можно было только одним
способом. Аркадий зашел в ванную, разделся, потратил некоторое время на
то, чтобы заставить себя снять трусы, не смог и в трусах двинулся в
комнату. Фигура его больше всего напоминала латинскую букву F.

Маринка стояла у зеркала в спортивных штанах и лифчике, надеть олимпийку
она не успела. Когда Аркадий коснулся ее плеча, она отреагировала так,
как и следует реагировать всякой советской девушке: отчаянно завизжала,
огрела его олимпийкой по голове, оцарапав молнией щеку, и спряталась за
кресло. Аркадий, ожидавший совсем другой реакции, бессмысленно стоял
посреди комнаты и вертел головой.

- Аркадий, что с тобой? Совсем с ума сошел? - Марина перевела взгляд на
перекладину буквы F и догадалась: - Она не пришла, да?
- Кто - она?
- Ну девушка твоя.
- Какая девушка? Нет у меня никакой девушки.
- Тогда зачем ты пришел?
- Ребята сказали. Что ты... это... ну... всем даешь. Вот я и...
- Кто сказал? - Марина уже пришла в себя. - Скажи, кто, я этих юмористов
поубиваю завтра.
- Никто. Я сам подслушал... что ты даешь.
- Даю. Ключи от квартиры я им даю, вот что. То есть давала, больше не
буду. Но ты... Как ты вообще мог такое подумать? Ты что, совсем идиот?

Тут до Аркадия наконец дошел весь ужас его поступка. Он и до этого
соображал не слишком хорошо, а теперь мозги отказали окончательно.
Голосом робота Вертера он произнес:
- Да, Марина. Ты совершенно права. Я идиот.
Повернулся и на негнущихся ногах вышел из квартиры. Как был, в трусах.

Если бы дело происходило летом, возможно, на этом бы все и кончилось. Но
был конец ноября, уже выпал снег. Марина никак не могла допустить, чтобы
однокурсник, не сделавший ей ничего плохого, простудился и заболел.
Схватив в охапку его одежду, Марина выглянула из подъезда. Следов босых
ног на снегу не было, да и бабки на лавочке вели бы себя совсем иначе,
если бы мимо них только что прошел голый студент. Значит, он наверху.

Аркадий действительно стоял у решетки, закрывающей выход на крышу, и
дергал замок. Если бы работники жэка забыли ее запереть, человечество
понесло бы невосполнимую потерю. Но замок висел, деваться Аркадию было
некуда, и он дал себя одеть, увести в квартиру и напоить чаем. К концу
чаепития между ними было сказано больше слов, чем Аркадий произнес за
последние три года с кем бы то ни было. Невидимая преграда, мешавшая ему
общаться, рухнула под напором сегодняшних событий, и Аркадий,
захлебываясь, рассказывал о своем детстве, о сверхтребовательном отце и
забитой матери, о любимой сестренке, которая - надо же - как две капли
воды похожа на Марину, и вообще обо всем. Он оказался неожиданно
интересным собеседником, и вечер закончился тем, что Марина пригласила
его зайти попить чаю еще раз.

Дальше чудеса посыпались лавиной. После четвертого чаепития Аркадий
впервые не вернулся в общежитие ночевать. После пятого во всеуслышание
рассказал анекдот, смешной и к месту. После седьмого ввязался в спор о
природе мужчин и женщин, посрамив первых и вызвав шумное одобрение
вторых. После десятого прогулял первую пару, и мы поняли, что он
окончательно излечился.

Конечно, полностью переделать человеческую природу невозможно.
Абсолютной нормы Аркадий так и не достиг и до конца учебы оставался
чудаком и излюбленным объектом насмешек. Но что ему до этой нормы, если
на сегодняшний день он живет в Силиконовой долине, является уникальным
специалистом в какой-то высокотехнологичной фигне (я после долгих
объяснений так и не понял, в чем именно) и из материальных благ не имеет
разве что вертолета. Марина сделала лазерную коррекцию зрения, тщательно
следит за собой, и когда Аркадий говорит, что женат на самой красивой
женщине Калифорнии, я с ним почти искренне соглашаюсь - тем более, что
моя любимая живет в другом штате, и это признание мне ничем не грозит.
У них дочь-студентка и маленький сын. По-моему, они счастливы.

На исдохе советской власти я работал в вычислительном центре одного
ведомства, которое за давностью лет называть не буду. И случилось мне
лечиться в ведомственной больнице. Обстановка там была почти домашняя,
сестры и нянечки относились к больным, особенно к лежавшим не в первый
раз и подолгу, как к близким родственникам. Не удивительно в общем-то:
работой они дорожили, у нас и зарплата была повыше, чем в городских
больницах, и публика почище. Больные отвечали взаимностью.

Если с утра из коридора доносилось звонкое: "Мальчики, готовим
попочки!", обитатели палаты радостно переглядывались: Лиза дежурит! У
нее была легкая рука, уколы в ее исполнении выходили не такими болючими,
как у других, а клизмы - не столь унизительными.

Несмотря на общую романтическую обстановку, приударить за ней никто не
пытался: Лиза, чуть ли не единственная в отделении, была счастлива в
браке и не упускала случая об этом напомнить. Любой разговор она так или
иначе сводила к своему Коле: что он ест, и какие передачи смотрит, и не
пьет почти, и руки золотые, и с детьми возится (у них было два мальчика,
лет пяти и совсем маленький), и с утра, пока все спят, натрет картошки
для дерунов, и даже полы моет.

Вскоре, правда, выяснилось, что работает ее сокровище вахтером на нашем
же ведомственном заводе, и еще четверть своей невеликой зарплаты платит
в виде алиментов первой жене. Так что Лиде приходилось брать
дополнительные дежурства, и "готовим попочки" звучало в отделении куда
чаще, чем сутки через трое.

Однажды к нам поступил новый больной, Сергеич. Начальник средней руки,
страшно словоохотливый, заговорил всех до полусмерти. Когда Лиза в
очередной раз похвасталась мужем (на сей раз он починил соседке утюг),
Сергеич ее перебил:

- Расскажи лучше, Лизавета, где ты с ним познакомилась. Поделись, где
таких берут. Вот все говорят, что перевелись настоящие мужики, а ничего
они не перевелись, просто места надо знать.

- Да здесь же, в больнице. Я в травме работала. А они с дружком на дачу
ехали, пьяные оба. Ну, дружок на ногах не устоял и сковырнул его с
платформы. А там поезд.

- Вот повезло человеку! - засмеялся Сергеич. - Напился, под поезд попал,
а тут такая красавица. Вот выпишусь и тоже сигану на рельсы.

- Не советую - сухо, почти без интонации ответила Лиза. - Ему обе ноги
отрезало. Под корень.

В палате стало тихо. Новички, впервые слышавшие эту историю, молчали,
потрясенные, а старожилы с осуждением смотрели на Сергеича. Тот
встрепенулся:

- Лизавета, да как же ты так? Ты что же, получается, за безногого вышла?
Да ты у нас, оказывается, герой, Лизавета! Маресьев! Про тебя в газетах
надо писать. Только ты что же? Пожалела его, убогого? Или что?

- Пожалела, да. Только не сразу. Это когда к нему жена пришла. Один раз
только и навестила. Заявление принесла на развод. Он подписал, а вечером
смотрю - плачет. Ну как так можно с человеком? Вот тогда и пожалела. А
потом еще раз пожалела, и еще. У нас там перевязочная на ключ
запиралась, удобно жалеть. А потом думаю - куда его выписывать? Не к
матери же в деревню. Директор его обратно на завод взял. Денег только
мало. И только устроился - приходит от этой исполнительный лист. Вот вы
скажите, Иван Сергеич, зачем ей наша тридцатка? Они с новым мужем на
север уехали, тыщи зашибают. Нет, говорит, пускай платит, раз по закону
положено.

- Это кем же положено? - возмутился Сергеич. - Нет такого закона, чтобы
с безногого инвалида алименты брать. Лизавета, пиши письмо в
прокуратуру, мы поддержим. Тем более, что у вас свои дети есть, тоже
небось есть просят.

- Гамбургеры они просят, - слабо улыбнулась Лиза, - только где ж их
укупишь. Поокрывали кооперативов на нашу голову. Писала я, отвечают -
все правильно, по закону. Да пусть она подавится. Коля вон утюги чинит,
я на две ставки работаю. Проживем.

- Лиза, - не удержался я, - а ты говорила, он полы моет. Это как?

- А так и моет. Ползком. Смеется еще. Мне, говорит, удобнее, нагибаться
не надо. Ладно, мальчики, мне еще лекарства разносить.

Мы еще долго обсуждали и Лизу, и Колю, и стерву-жену, а больше всего -
дебильные советские законы. Возмущались, что ничего нельзя сделать.
Только последнее оказалось не совсем правдой, потому что среди
возмущавшихся затесался скромный автор этих строк.

Зарплату и Колиному заводу, и Лизиной больнице начисляли у нас на ВЦ, но
это же бухгалтерия, строгая отчетность, просто так 30 рублей не спишешь,
все должно сходиться до копейки. Однако программиста, возжелавшего
справедливости, такие пустяки остановить не могут. Нашелся вариант, не
нарушавший бухгалтерского баланса.

Пришлось изменить всего несколько строк кода. Алименты с Коли
удерживались в прежнем объеме, и в ведомости по-прежнему указывалось,
что они отправлены почтовым переводом в Норильск бывшей жене. Вот только
на бланке перевода (а их тоже печатала наша программа) имя и адрес жены
подменялись именем и адресом Лизы. То есть несправедливо удержанные
деньги семья тут же получала обратно.

Алиментщиков на заводе было больше сотни, вероятность, что подлог
случайно вскроется, равнялась нулю. Предполагаю, что жена через какое-то
время обнаружила отсутствие переводов и обратилась на завод, только мало
чего добилась. Вот ведомость, вот корешок перевода. На корешке адреса
получателя не было, только фамилия, а фамилии первой и второй Колиных
жен естественным образом совпадали. С нашей стороны все чисто,
разбирайтесь с почтой. А разобраться с московской почтой, находясь при
этом в Норильске, тоже задача нетривиальная.

Конечно, рано или поздно все должно было выясниться. Но это улита едет,
когда-то будет. Те два года, что я после этого проработал на ВЦ,
переводы исправно уходили туда, куда я их направил. А там вскоре
подоспели гайдаровские реформы, и я сильно надеюсь, что к тому времени,
когда улита наконец доехала и Колина бывшая жена получила причитающиеся
ей деньги, на них как раз можно было купить один гамбургер.