Тут последнее время пошла фишка про котов писать, мол, какие они сволочи
умные. Короче всем любителям животных посвящается.
В году 1992, я решил устроить себе праздник души и устроился работать
конюхом, в музее архитектуры и быта Пирогово, что под Киевом..
Был у меня начальник, Юрий Борисович, удивительный и разносторонний
человек, так вот он поведал мне одну историю, а я ее вам. Тут же замечу,
я верю ему полностью, так как сам видел, что они "умеют". Далее от его
лица.
Лет 10 назад я работал конюхом на Киевском ипподроме. Однажды к нам
привезли молодого жеребца с конезавода, чтобы опробовать его, годится
ли он для спорта или нет. (Для непосвященных замечу это обычная
практика, когда с табуна выбирается молодой жеребец и везется на
ипподром, если он показывается неплохие результаты, он остается в
большом спорте, если же нет, то возвращается к себе в табун, для
продолжения рода лошадиного).
Как правило, лошади, попавши в новое место, чувствуют себя несколько
потерянно, оно и понятно вместо родного табуна оказаться в деннике,
размером 3х3. Этот же переживал особенно сильно, мне стало его жалко и я
начал подкармливать его, то морковки куплю, то яблок, благо времена были
советские, все дешево. Через некоторое время он ко мне настолько
привязался, что я его водил без уздечки, а он шел за мной следом как
собачка. Мы даже с ним играли, я его типа догонял, а он типа убегал,
потом мы менялись ролями – я убегал, а он типа "старался" меня догнать.
Однажды я поехал верхом в Голосеевский парк, и уже возвращаясь назад,
тропинка проходила, как бы это сказать, через вытоптанный кустарник. Это
было типа что-то зеленого ограждения. И мой жеребец уперся и стал как
вкопанный – ты хозяин как хочешь, а я туда не пойду. Я его пытался
убедить идти туда, даже слез походил сам показал ему, что тут не страшно
и можно ходить (часто это помогает лошадям). А этот головой машет и не с
места, я психанул и хлестанул его прутиком, который взял по привычке, и
который имел больше моральный эффект, чем физический. Мой жеребей
взвивается на задних ногах и бросается на меня, как это я посмел его
ударить. Где-то на пол пути между точкой апогеи и землей где стоял я, он
начал соображать, что же он такое делает, что я его любимый хозяин.
Короче, он только зубами подержался за нагрудную пуговицу на моей
рубашке. И тут его "заела" совесть, как же он мог такое сделать, и как
любой нормальный человек он разрыдался, уткнувшись мне в плечо, слезы
были в два ручья. А я стоял и жалел его. А потом мы ехали назад, он даже
забыл, про тот кустарник.
Такие вот они наши братья меньшие. Мерзкие, своевольные, но любимые...